Дым осенних костров - Линда Летэр

Шло время. Принц достиг юности. Кожа его была бела, как редкий в тех краях снег, глаза черны, как ночь, и горел в них живой блеск. Черные волосы его блестели, как шелк, хотя стали косматыми, как у гоблинов. Волосы отросли до пояса, и он подрезал их осколком лилового хрусталя. Сделался он высоким, стройным и статным, как его отец. Не изменилось отношение гоблинов к нему, и так же они издевались, потешаясь над ним, а будучи недовольны, били его и морили голодом. Но принц чувствовал в себе новую силу вместе с мужеством.

Бывало, гоблины пели подслушанные у других народов песни, и, хотя те были искажены их ужасными голосами, а порой и исковерканы на издевательский манер, принц слушал и запоминал их, ибо это единственное еще связывало его с внешним миром. Он сделал себе меч из подземного черного кристалла и сражался с гоблинами, а те рады были новой потехе, повергая его на землю и оставляя израненным своими костяными ножами. Однако принц учился, и не было в тех боях ни чести, ни правил, но было коварство, изворотливость и жестокость. Наблюдая, как пляшут и кривляются гоблины, размахивая крючковатыми руками, когда он танцевал среди них, высокий, красивый и ладный, он смеялся над ними, и смех его был зол и искренен.

Днем гоблины спали, а принц бродил внутри горы, не оставляя надежд найти выход. Однажды обнаружил он тончайший луч, что пробивался сквозь облепленные землей гигантские корни дерева, и засмеялся так, как не делал уже много зим, легко и радостно. На другой день, как только гоблины заснули покрепче, пробрался он в ту самую нору, откуда бил луч, влез по свисающим толстым корням и начал разрывать между ними землю. Труд его был долгим, он сорвал ногти и перепачкался в земле, а руки его более не сносили держаться да рыть. Отчаялся он и готов был заплакать, но не смог. И тут обрушился внутрь норы большой ком земли, наполненный червями и пронизанный грибными нитями, и в лицо принца ударил солнечный свет.

Принц, отвыкший от света, кроме бледных зеленоватых подземных огней и красного огня большой пещеры, едва не ослеп от яркого белого сияния. Слезы, которые не смогли пролиться от боли и страха, исторгло у него небесное светило. В тот миг шевельнулось в нем желание навсегда остаться в привычной тьме горы, с гоблинами, червями и пауками. Внешний мир напугал его, но вспомнился ему ласковый голос матери, мягкая теплая постель, великолепие замковых залов, и донесся до него сверху щебет небесных птиц.

Выбрался принц наверх, упал на покрывающие землю мягкие мхи, и казались они ему лучшей постелью. Он забыл, как чист и упоителен лесной воздух в сравнении с затхлостью подземелий. Однако гоблины должны были проснуться уже до заката, и встал он, и обойдя гору, отыскал тропу, что вела назад к замку. Заспешил принц по тропе, но мешали ему ямы, змеиные да лисьи норы, древесные корни да бурелом. Долго ли шел он, и начало темнеть в лесу. Гоблины в горе обнаружили пропажу. Услышал он позади их вопль, когда в ярости побежали они по следу. Побежал и принц. Силы оставляли его, но не мог он остановиться, ибо знал, что будет второе пленение горше первого. Много раз падал он, и разбил локти и колени о выступающие из земли камни. Гоблинские лохмотья на нем изорвались вконец. Он потерял в болоте сапоги, ноги изранил колючим кустарником.

А гоблины были все ближе, и вопли их все ужаснее. Силы их росли, ибо близилась ночь. И увидел принц за деревьями ограду и стены замка, где родился. Бросился он к ограде и закричал из последних сил: «Спасите! Впустите! Это я вернулся!» Повергся на землю возле ворот, ни жив, ни мертв.

Прежде чем последний луч заходящего солнца пробился сквозь ветви и упал на стену замка, открылись ворота, и сам король вышел навстречу. Увидел он лежащего у своих ног незнакомого юношу, едва дышащего, израненного, грязного. Но узнало в нем сердце короля давно пропавшего младшего сына. Поднял он того на руки и приказал стражникам своим изготовить серебряные пики да запереть ворота. Пришлось гоблинам вернуться в гору ни с чем.

Что за пир устроили в замке в честь возвращения принца! Тот сидел за столом, вымытый, нарядный, стройный и статный, но не ведала королевская семья, и не ведал еще сам принц, что снаружи он красив, как его отец, а внутри сделался похожим на брата гоблинов. Словно подменыш вернулся он в родной дом, и сердце его разъедено гоблинской гнилью.

Дрова мерно потрескивали в камине; Наля охватывала приятная сонная тяжесть. У сказки про злого принца было продолжение, столь взрослое, что читать его можно лишь после старшего курса Университета. Однажды Дирфинна прочтет его сама, а пока ей будет над чем поразмыслить под надежной опекой семьи и всего рода Фрозенблейдов. Главное, чтобы она запомнила простое и сложновыполнимое правило: никогда не ходить в одиночку в самую чащу. Какими бы привлекательными не казались те, кто манит туда. Свернувшись в комочек на огромной бурой шкуре, насколько позволяли раны, Наль погрузился в сон.

41. Игра

Шаги по древней мостовой. Серый и розовый гранит уводит вверх по склону, к замку.

Через три дня месяц обнажения.

Между булыжников местами пробивается трава, пока морозы не заставят ее полечь. Его поле битвы теперь — доска кнефтафела. Квадраты из малахита и белого мрамора. Зелень ушедшего лета и снег подступающей зимы.

Дероальт думает, приглашение в замок на игру поможет давнему приятелю развеяться. «Будут только свои», — оборонил он как бы невзначай, а значит, никаких гнетущих и неловких ситуаций. Кардерет, теперь молодой ученый Университета, смешливый мягкий Теролай и его кузина, Кейрон, Фенрейя, возможно, кто-то из свиты кронпринца или даже он сам с супругой. Что ж, за игрой и кубком горячего тарглинта можно будет рассказать, как Дар продолжает смешные попытки ходить на еще неловких коротких лапках, и как приняли его собаки Фрозенблейдов.

Шаги. Он почти не задыхается, и это «почти» режет ядовитым лезвием. Яд линдорма вошел глубоко. Он носит в себе этот яд до сих пор.

Низкие облака белыми клочьями лежат на склонах Глостенброттета, Хёйдеглира и Аэльтронде, нанизываются на башни Лаэльнэторна. Небо клубящееся, ярко-серое, изредка его пронзает рассеянный солнечный луч, и словно в спешке исчезает, забирая с собой обещание тепла. Предательство и утрата. Дыра в груди, которую ничем не