Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

Когда Хвостов появился у царицы, та листала тексты его речей в Государственной думе — о немецких перегибах в русской электронной промышленности, когда из-за сущей ерунды сотни тысяч, миллионы снарядов оставались лежать кучей обычного железного лома на заводах, а фронт оказывался оголённым из-за нехватки боеприпасов, а также об отсутствии в Петрограде хлеба и дров и ужасающей дороговизне мяса.

Царица двумя пальцами подняла несколько листков и с болью спросила Хвостова:

   — Нужно ли было вам всё это ворошить? Люди и без того обозлены...

   — Нужно! — убеждённо воскликнул Хвостов. — Если бы это сделал не я, то сделал бы другой человек, более жёсткий, настроенный к вам и самодержцу плохо, а к царскому строю, извините, — радикально. Таких людей у нас ныне полным-полно. А я... Меня я прошу считать своим другом, и я выступил как друг. Выступил бы другой человек — всё сказал бы по-другому.

Царица задумалась на несколько минут, потом согласно наклонила голову:

   — Пожалуй, вы правы!

   — Моя критика — это не критика вовсе, — Хвостов улыбнулся подкупающе, ласково, — это завуалированная похвала, это нежное поглаживание по спине...

Хвостов пришёлся по нраву и царице, о чём она не замедлила сообщить мужу в Ставку: «Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова...» Финишная прямая, отделявшая бывшего нижегородского губернатора от министерского кресла, резко сократилась.

Через несколько дней Хвостов вызвал из-под Орла свою жену. Образ жизни он начал вести такой, чтобы все видели: достойнейший на свете живёт человек! Не пьёт, не курит, в «Вилле Роде» больше не появляется. Министерский портфель уже был у него в руках, Хвостов чувствовал приятную тяжесть этой почётной ноши и довольно улыбался.

Но это ещё не всё, это не финиш — к такому выводу пришёл Хвостов, — политическая карьера только начинается; заняв место министра внутренних дел, он должен будет думать уже о другом кресле — кресле премьера. Портфель председателя Совета министров России — вот достойная цель!

Когда же он станет премьером, то непременно уберёт со сцены свидетеля своего же успеха — свидетеля и помощника, этого варнака в пахнущих плохим дёгтем сапогах, он превратит Распутина в пыль. Таковы законы жестокой игры, он обязан будет это сделать. Впрочем, нет, Распутина он превратит в пыль ещё до того, до премьерского кресла: «старец» с его грязными ногтями, с уродливой шишкой, вылезающей из-под волос, с отталкивающими манерами и лапотной речью вызывал у него омерзение.

Человек же, который параллельно с Хвостовым стремился занять кресло его ближайшего заместителя, Степан Петрович Белецкий, вынашивал другой план: сесть на вторую роль в Министерстве внутренних дел и очень быстро столкнуть шефа со стула, переместиться на его место, чтобы никакими Хвостовыми в министерстве не пахло.

И собирался он сделать это также с помощью Распутина, вот ведь, недаром говорят: «Пути Господни неисповедимы». Прелюбопытнейшая получалась картинка.

Вскоре царица послала мужу новое письмо: «Хвостов меня освежил, я жаждала наконец увидеть человека, а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга...»

Следом пошло ещё одно письмо (для сведения: пока царь находился в Ставке, Александра Фёдоровна прислала ему более семисот писем, и царь ей регулярно отвечал), в котором были такие слова (думаю, они оказались решающими): «Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, — это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас тронуть и сделает всё, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга».

Словом «Друг», с большой буквы, царица часто называла в своих письмах Распутина. А Хвостов... Хвостов умел, как видите, хорошо маскироваться, это был умный, хитрый и очень беспринципный человек.

Царь уступил своей жене, и Распутину, естественно, тоже, — Хвостов вскоре был назначен министром внутренних дел России, Белецкий же — его товарищем, по-нынешнему — первым заместителем.

«Старец» в очередной раз наведался в магазин, славящийся большим отделом старых вин, — это был магазин в магазине, — снова заказал целый ящик напитков: несколько бутылок «Смирновской» высшей очистки, «шустовского» коньяка и своей любимой мадеры. Он ждал гостей к себе на Гороховую — Хвостова и Белецкого. Оба не замедлили явиться — приехали на квартиру Распутина с корзиной мадеры, с большим розовым лососем, упакованным в пергаментную бумагу, с осётром ресторанного приготовления — огромным, как боров, вольно расположившимся на металлическом блюде — его так, на блюде, и внёс в распутинскую квартиру полицейский офицер с серебряными погонами — полковник, которому надлежало теперь исполнять обязанности хвостовского порученца, — с большим хрустальным блюдом чёрной икры... На втором блюде была икра красная. Отдельно в корзине внесли свежий хлеб — пышные белые булки, и фрукты: сочные «бере», виноград «изабелла» и «дамские пальчики», яблоки «апорт» огромного размера и две шипастых, по-ежиному взъерошенных ананасных головы.

Мясо Распутин не любил — предпочитал рыбу и фрукты, и тех, кто приходил в дом с мясом, разворачивал на сто восемьдесят градусов, это Хвостов с Белецким знали хорошо. Знали и то, что Распутин любил пышный свежий хлеб. «Старец» не раз во весь голос объявлял, что хлеб есть высшая еда на свете.

   — Обратите внимание, — говорил он за столом, — хлеб — единственный продукт, который не гниёт. А что это значит? Это значит, что еда сия помечена Богом...

   — Ну-ну, — довольно расцвёл Распутин, встретив новоиспечённого министра с заместителем в прихожей, — молодцы, что явились.

   — А как же иначе, — проговорил Хвостов, снимая с ботинок галоши — на улице с самого утра моросил нудный мелкий дождь, — как же иначе? Долг ведь платежом красен!

   — Хорошее правило, — одобрил Распутин, — только не все его соблюдают.

   — А это у кого какая совесть, тот так себя и ведёт. Если совесть у человека привыкла отзываться на всякое дело, и в первую очередь на дело доброе, он и платит добром. — Хвостов довольно улыбнулся.

Вместе с Хвостовым и Белецким к Распутину прибыл и князь Андронников, надушенный, тщательно причёсанный, словно бы с корнем уничтоживший, прежнюю свою неприбранность, с волосами, смазанными бриолином — заморским снадобьем, специально изготовленным для укрепления волос, пухлый, короткопалый, с неизменным кожаным портфелем под мышкой.

   — А ты, князь, проходи в гостиную первым, — сказал ему Распутин, — приготовь там место для всех нас.

Андронников всё понял, сделал жест полковнику, стоявшему около вешалки с тяжёлым осётром в руках, щёки полковника от натуги были бурыми... Он незамедлительно проследовал за Андронниковым в гостиную.