Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин

означает исход в еще неведомое пространство. Хотя формальные границы между китайскими переселенцами и аборигенными племенами острова стерлись, тайваньцы остаются народом фронтира, расползающимся в пространстве, открытым и тропическому лесу, и великому океану, а в перспективе и всему миру. Тайвань (как в меньшей степени и скромная вольница «людей юго-востока» на континенте) – это брешь в Китайской стене, через которую вытекает в мир человеческая субстанция Срединной империи. Духовное тело его народа – пористое, рассыпчатое. Фокус здешней жизни – пустое-святое место, holey space, столь чтимое в постмодернистской социологии. Центробежное движение, влекущее тайваньцев в провалы бытия, не дает выковать из них нацию. Любовь к родной земле и национальная идентичность – разные вещи. Тайваню, по крылатому выражению местного писателя У Чжолю, выпала судьба быть «сиротой Азии». Может быть, поэтому никто на Тайване не переживает из-за того, что их острову не нашлось места среди «объединенных наций». И тайваньская политика зависла между двумя полюсами: фактом «жизненной общности» и мечтой о «глобальном мире». На поверхности она предстает спором о том, относится ли Тайвань к Китаю. Но тайваньцы чувствуют фиктивность этого спора, и большинство из них предпочитают нынешний двусмысленный статус острова, молчаливо соглашаясь с его «сиротством». Ибо нет еще политики, которая могла бы свести воедино повседневность и всемирность. Но такая политика возможна и когда-нибудь появится.

А тайваньцы идут вперед, не слишком задумываясь над тем, кто они и что их ждет впереди. Ведь в движении больше жизни, чем в знании.

Запад – Север

Грезы и быль Шелкового пути

Из двух лет работы над новым изданием даосских канонов родился афоризм: «Только каторжный труд приносит радость».

А за два месяца разъездов по Туркестану – Тибету – Китаю и немного Европе выросло ощущение чего-то непоправимого и нескончаемого, а значит, подлинного в жизни.

Секрет китайской мудрости: живи в настоящем. А для этого нужно уметь «все оставить» и, значит, увидеть происходящее чередой сновидений. А потом нужно оставить оставление, забыть, что забыл, и вернуться в жизнь безмятежным и восхищенным, как «утренняя заря» (Чжуан-цзы). Жизнь – бурление покоя, цветение пустоты.

В туркестанской пустыне, в бескрайних тибетских степях легче всего пережить нераздельность покоя и движения, зримого и незримого, действительного и фантастического. Ничто не отвлекает от бездны внутренней свободы. Чисто евразийская и притом чисто практическая метафизика: принять свое отсутствие, быть его хозяином. Эта метафизика практична не потому, что доходна. Просто она может быть только практикой и ничем иным. Понять ее нельзя. Но получить от нее удовольствие очень даже можно.

Пустыня не пуста. Но и ничем не наполнена. «Без отдыха и сна в полубреду лежит она…» Среди скудного пейзажа, который «не держит ничего тяжелее юрты», остается гулять душой. Не сон, не явь, не факт, не артефакт. И сон, и явь, и реальность, и обман. Разводы на камнях то ли естественны, то ли нарисованы. Очертания холмов подозрительно напоминают руины древних крепостей. Странно творил здесь Бог: рукотворное и нерукотворное не различить!

Эта нераздельность того, что мы привыкли разделять, будит дух. В ней и посредством нее просветляется сознание. Вот оно, непоправимое, судьбийное, где все во всем и все видно так ясно, что… ничего не видно!

Поэтому мудрый не выбирает. Быть или не быть как раз не вопрос!

Жизнь, как взлетная полоса аэродрома, заканчивается прыжком в небо. И как разгон на земле ценен возможностью пуститься в свободный полет, так мысль ценна бесконечностью помыслия. Наш «последний путь» – это сама вечность.

В последних путешествиях поймал себя на том, что странствую, подобно древним, «как бы во сне», когда открытость миру неожиданно внушает, удостоверяет душевный покой и… возвращает в этот самый что ни на есть актуальный, естественный мир.

Китайский жизненный идеал: среди людей на небесах.

«Мудрый живет в одном доме, где каждый день меняет пристанище» (Чжуан-цзы).

Мы знаем, что в доме Небесного Отца обителей много.

Выходит, чтобы взрастить в себе покой, надо странствовать как можно быстрее, а лучше всего – как молния: прошивать мир, нигде не задерживаясь. Быть не там, где ты есть. Все вмещая, ничем себя не занимать. Не быть ни в себе, ни вне себя.

«Если пребываешь вне тела, все будет зря. Если пребываешь в теле, обязательно ошибешься» (мастер ушу Ван Сянчжай). Так обретешь дары чистой игры бытия.

…

А теперь «обратная сторона ветра». Несколько заметок о практических следствиях евразийской метафизики «бодрствования во сне».

В Синьцзяне

Путешествуя по Китаю, не связывайтесь с турагентствами: дорого, бесполезно и будете томиться в толпе шумных китайцев. Ищите помощников прямо на месте. В Азии все дела делаются «по ситуации», и все практические вопросы решает по своему усмотрению местный начальник.

От буддийских пещерных храмов близ Турфана и Кучи мало что осталось. Но пещерами Могао в Дуньхуане пренебречь нельзя. Правда, они в чисто китайской манере превращены в массовый аттракцион. Теперь приходится покупать билеты как минимум за день и приезжать точно к назначенному времени. Хорошо хотя бы то, что иностранцев водят по пещерам отдельной группой чуть в стороне от китайской толпы.

Посещение пещер в Куче, древнем городе на Шелковом пути, вообще осталось загадкой. Приехав туда рано утром на поезде из Урумчи, договорились с таксистом, позавтракали в чистенькой мусульманской закусочной и поехали. Но в километрах сорока от города на КПП выяснилось, что такси к пещерам не пропускают. Об экскурсионных автобусах ничего не слышно. После двух часов ожидания и вялых переговоров по телефону, подъехал человек в черной «тойоте» и с синей корочкой. Новый водитель за те же деньги отвез нас к пещерам, а потом обратно в город.

Но самой большой загадкой оказались Кашгар и путешествие через китайско-киргизскую границу. Кашгар – настоящая столица Восточного Туркестана с роскошным базаром и очень романтическим, почти полностью сохранившимся старым городом. Кашгарцы – типичные жители оазиса: привыкли к щедрости матери-природы, радушны и расслаблены, в сущности – бонвиваны. Тем удивительнее было видеть буквально у каждых ворот, на каждом перекрестке полицейского в каске, часто с оружием. На улице молодежь, встав кольцом, обучалась избиению человека палкой. Ощущение такое, что город на осадном положении, хотя кругом тишь да гладь. Документы, правда, не проверяли.

Поездка через границу в киргизский Ош тоже принесла много сюрпризов. Еще на вокзале в Кашгаре таксисты предлагали отвезти до границы за 400 юаней, но мы решили повременить. По слухам, до Оша раньше регулярно ходил автобус, но теперь он отправляется раз в