Вся правда о нас - Макс Фрай

— Как построить Мост Времени?

— Краткого пособия для начинающих, как ты сам догадываешься, не существует, — улыбнулась леди Сотофа. — Слов подходящих пока не изобрели. Поэтому мне придётся не говорить, а показывать. Стой смирно и ничего не бойся. Ну или хотя бы просто не забывай, что ты мне всегда доверял. И я ещё ни разу не дала тебе повода об этом пожалеть.

После столь обнадёживающего вступления мне захотелось с воем выскочить из беседки и убежать, куда глаза глядят. Но смутные представления о хороших манерах не позволили мне так поступить.

Когда она положила руки мне на солнечное сплетение, я внезапно вспомнил о любимом педагогическом приёме старых угуландских колдунов: держать собеседника за сердце, чтобы слушал внимательно и никогда в жизни ни единого сказанного слова не смог забыть. Но это меня даже отчасти успокоило — по крайней мере, понятно, что со мной собираются делать и зачем. И все, с кем вели подобные разговоры, остались живы, здоровы и даже в своём уме — в смысле, не более безумны, чем были до начала беседы.

Но леди Сотофа обошлась без хирургического вмешательства. Только шепнула:

— Сейчас ты узнаешь, каково быть мной. Кому другому не рискнула бы предложить, но ты справишься.

Заставила меня немного наклониться, сама привстала на цыпочки, прижала свой лоб к моему, и в следующий миг я уже смотрел с непривычно маленькой высоты её роста, как падает на деревянный пол садовой беседки условно моё, а на самом деле чужое, конечно же, тело, слишком длинное и нескладное для такого полёта; впрочем, в последний момент я его подхватил. В смысле, себя. И помог улечься поудобнее.

Только подхватил я его не руками и даже не усилием воли, как происходит в известных мне магических практиках, а не то вовремя уплотнившимся воздухом, не то землёй, предупредительно поднявшейся навстречу падающему телу, не то кратковременным изменением законов тяготения — всеми этими факторами сразу и ещё множеством других. Наверное, правильно будет сказать, что это простое действие я совершил всем Миром, потому что весь Мир — это и был я. Неподвижный, пульсирующий в бешеном ритме, равнодушный к себе и одновременно страстно влюблённый в каждый атом составляющего его вещества, почти бесчувственный, остро наслаждающийся всяким своим движением — разнообразный, противоречивый, яркий и никакой. Впрочем, естественной частью этой живой бесконечности, стремительно мчащейся к собственному свету сквозь собственную тьму, был человеческий ум — несколько более ясный и быстрый, чем я привык, но, в общем, вполне похожий на мой собственный, так что он стал мне надёжной опорой, за которую бесконечность может уцепиться, когда хочет сказать себе: «Это — я».

Но на самом деле, не я, конечно, а леди Сотофа. Вот так, надо понимать, она чувствует себя в тот момент, когда обнимает меня, радуясь встрече, разрезает пирог, поднимает на смех или сочувственно выслушивает, травит байки о старых временах — то есть, вообще всегда. Вот что такое, оказывается быть по-настоящему могущественной ведьмой: в какой-то момент оказывается, что ты — это целый Мир. Ну или Мир — это и есть ты. Никаких границ. И ясно теперь, почему она может всё что угодно, и почему почти никогда ничего не хочет, тоже понятно, я бы и сам…

Впрочем, конечно же, нет. Я-то совсем другой. Не Мир, но проносящийся сквозь него вихрь, атмосферный поток, кажется, это называется «циклон»; впрочем, неважно. Важно, что сознание я в ходе этой встряски всё-таки сохранил. И ощущал по этому поводу двойную радость — собственную, яркую, удивлённую, и Сотофину, почти не отличимую от невозмутимости, глубокую и спокойную как летнее море в штиль.

А потом я уселся — уселась — в плетёное кресло с высокой спинкой, сказала себе: «Только не вздумай подсунуть ребёнку свою самую первую попытку, ты же была тогда по уши влюблена в того, кто стоял по ту сторону, этот опыт ему сейчас ни к чему», — на этом месте понимающе рассмеялись мы оба, а потом я наконец принялся — она принялась вспоминать. Чётко, с предельной, испепеляющей разум ясностью, снова и снова повторяя каждую деталь.

И когда я открыл глаза, увидел над собой низкое деревянное небо, которое, конечно же, оказалось потолком садовой беседки, и принялся осторожно подниматься на ноги, зачем-то отряхивая совершенно чистое лоохи, я по-прежнему помнил, как строил — конечно же, строила — Мост Времени; кстати, совершенно непонятно, почему он именно так называется, я бы скорее назвал его лодкой, бесконечно длящимся челном от истока до устья никогда никуда не текущей реки. Ай, как ни назови, всё равно получится глупо, тут нужен какой-то другой язык, ну или просто внутреннее согласие с отсутствием нужного языка, потому что молчать про Мост Времени мне было вполне по силам; впрочем, почему собственно «было», я прекрасно молчу о нём до сих пор.

— Теперь у тебя есть мой опыт, — сказала леди Сотофа. — Это гораздо лучше, чем просто инструкция, да?

— Я вообще идиот, — признался я. — Думал, существует какое-нибудь заклинание, определённый порядок ритуальных действий…

— Жертвоприношение, — подхватила она. — Обязательно нужно жертвоприношение! Три дюжины чёрных индюшек-девственниц, ещё не познавших тяжести оплодотворённого яйца…

— Чего?! — не веря своим ушам, переспросил я. И, не дожидаясь ответа, расхохотался.

— Вот ты смеёшься, а во времена первых Клакков доверенные придворные колдуны, вывезенные Королевской семьёй из глухой провинции, ещё и не такие номера выкидывали, а местные, говорят, вовсю развлекались, глядя на их причуды. Про индюшек-девственниц — это, между прочим, исторический факт. Их выращивали на специальной Королевской ферме, чтобы всегда иметь под рукой. Кровь этих индюшек считалась чуть ли не универсальным ключом к силе Сердца Мира; безумие продолжалось, пока Старший Придворный Магистр Тутана Махута Гу-Грой, отличавшийся изрядной рассеянностью, не забыл принести кровавую жертву перед началом очередного колдовства, которое, ко всеобщему удивлению, всё равно удалось. После тщательных проверок придворные маги убедились, что убийство несчастных птиц вообще ничего не меняет. Сердцу Мира всё равно, проливается их кровь или нет… Впрочем, всё это чепуха. Важно другое: как бы ты сейчас ни устал, не ложись спать, пока не сделаешь дело, вот тебе моя настоятельная рекомендация. Чужой опыт — это всё-таки чужой опыт. Сейчас ты вполне способен воспользоваться им, как собственным, но после нескольких часов сна это может стать не так.

— Да я и не собирался, — сказал я. — Магистры знают, каким я проснусь завтра. Гораздо разумней положиться на того себя, с которым я знаком с самого утра. И уже примерно представляю, чего от него ожидать.