Вся правда о нас - Макс Фрай

Но это я сейчас так разумно рассуждаю, а тогда от облегчения чуть в обморок не грохнулся. Услышал: «Сотофа обещала», — и это словосочетание ослепило меня, как вспышка яркого света. Дальше я слушал уже вполуха, улавливая отдельные, наиболее утешительные фрагменты: «её Тень», «отыщет», «присмотрит», «заранее предупредит», «я успею»…

Что-что?

— Так, погоди, — попросил я. — Похоже, у меня голова на радостях совсем отключилась. Слова, вроде бы, знакомые, а понять, что они означают все вместе, не получается. Что именно ты успеешь?

— Умереть прежде своей Тени, — повторил Шурф.

Бодро так повторил. Я бы сказал, оптимистично. Как будто умереть — это очень здорово. Именно то, чего любой нормальный человек готов добиваться любой ценой, а ему, счастливчику, практически даром досталось.

— Значит это у нас теперь называется «пообещала помочь», — сказал я.

Хотел сердито, а получилось жалобно. Словно мне всего пять лет, и я пытаюсь наябедничать на нехорошую взрослую тётю Сотофу, хотя заранее ясно, что слушать меня никто не станет.

— Просто ты сразу дал волю эмоциям вместо того, чтобы сопоставить услышанное с уже имеющейся у тебя информацией, — заметил Шурф. — Пережить свою Тень — самое страшное, что может случиться с человеком. Особенно с магом, потому что гибель Тени неизбежно влечёт утрату могущества. Впрочем, ставки, как я догадываюсь, ещё выше: без помощи Тени у человека почти нет шансов сохранить непрерывность сознания после смерти. А строго говоря, именно это и есть бессмертие. Ничего кроме сознания у нас, в любом случае, нет.

Что тут возразишь.

— Ясно, что самое разумное решение в моём положении — умереть, не дожидаясь наступления катастрофы, — сказал мой друг. — Хотя бы потому, что смерть станет окончательным осуществлением проклятия и отменит его дальнейшее действие. Иными словами, моя Тень уцелеет, если я вовремя умру. Не могу сказать, что физическая смерть совпадает с моими планами, но иногда планы приходится менять. Леди Сотофа любезно избавила меня от досадной необходимости умирать второпях, твёрдо пообещав сообщить, когда дела моей Тени станут по-настоящему плохи. По её прогнозам, у меня ещё довольно много времени.

— Довольно много — это сколько?

— Не знаю. По крайней мере, ясно, что счёт идёт не на дни, а, как минимум, на годы. Мне очень повезло.

— Я как-то иначе представляю себе везение.

— Но даже ты вряд ли станешь спорить, что предложенный вариант — наименьшее из зол.

— Наименьшее, — согласился я. — Просто выбор одного из множества зол совершенно не в моём вкусе. Мне бы, ты знаешь, чего попроще: счастливый финал, победа всего надо всем и прочее торжество несгибаемой воли. Моей, конечно. В принципе, можно ещё и твоей. Но не всегда! За тобой всё-таки глаз да глаз…

Он улыбнулся. Сказал:

— По крайней мере, ясно, откуда у меня вдруг взялось чувство комического. Нормальная защитная реакция психики на многолетнее знакомство с тобой. Тринкума Мантерик, возглавлявшая Гильдию Рассказчиков-Странников в период правления династии Менки, писала, что если слишком долго смотреть в бездну, она начинает казаться забавной. И была абсолютно права.

Чему мы оба действительно научились за прошедшие годы, так это говорить друг другу по-настоящему приятные вещи. Но легче от этого мне не стало. Скорее, наоборот.

Ну, то есть, пока я сидел в кабинете Шурфа и наносил там невосполнимый экономический ущерб Ордену Семилистника, истребляя казённую камру, было ещё вполне ничего. А вот после того, как мой друг, деловито помрачнев, сообщил, что сейчас к нему заявятся Старшие Магистры на предмет получения не то очередной порции сакральных знаний, не то просто профилактического административного втыка, грядущие чёрные мысли обступили меня тесным кольцом, заранее демонстрируя ядовитые зубы, которые вонзятся в сердце, как только я переступлю порог. Однако я всё равно его переступил. А куда было деваться.

Шёл по ночному городу, не различая улиц, не чувствуя под ногами мелких камней мостовых, да и самих ног не чувствуя тоже. Вообще ничего не чувствуя, кроме темноты, которую почему-то ощущал кожей, словно она была морской водой, а я, давным-давно утонувший в этом сумрачном море, шёл, не разбирая дороги, по его дну, смутно понимая, что останавливаться мне нельзя, остановившись, сразу лягу на дно, стану настоящим утопленником, мёртвым и смирным. А пока удаётся делать вид, будто это не так, жизнь продолжается. Ну или что-то вроде жизни. Почти жизнь.

Дело конечно, вовсе не в том, что наша общая смертность стала для меня такой уж неожиданной новостью. Даже в Мире, где некоторые могущественные колдуны запросто живут по несколько тысяч лет, каждый день кто-нибудь да умирает, и не то чтобы могущественных колдунов это правило вовсе не касалось. Со всяким может случиться всё что угодно, в любой момент. Шурф и прежде не ходил со светящейся надписью «бессмертный» на челе. И у меня самого такого гарантийного клейма не было. И вообще ни у кого.

Всё это я прекрасно понимал.

Но столь же ясно я понимал ещё кое-что: мне бросили вызов. Судьба и леди Сотофа выступили на этот раз одной командой. Испытующе смотрели сейчас на меня отовсюду — из тёмных оконных проёмов, из сияющей огненной глубины оранжевых фонарей, из-за туч, обложивших ночное небо, из самого дальнего, зимним ветром выстуженного угла моего собственного сердца, словно бы прикидывали: неужели пойдёт на попятную? Вот так возьмёт и позволит страху связать себя по рукам и ногам? Нарушит обещание, сдаст свой козырный туз?

И не то чтобы их радовала моя готовность — даже не проиграть эту партию, а сделать вид, будто она вообще не начиналась.

Хотя ясно, что игра не просто началась, а уже в самом разгаре. И теперь мой ход.

Я развернулся и пошёл назад, к Иафаху. А по дороге, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, послал зов леди Сотофе Ханемер. И спросил: «Можно я ненадолго к вам зайду? У меня появился конкретный вопрос».

Конечно она сразу сказала: «Можно». А чего ещё я от неё ожидал? Предложения встретиться завтра, а ещё лучше — полдюжины дней спустя? Потому что вопрос совершенно не срочный?

Держи карман шире.

Получив разрешение, я не стал тянуть. Шагнул в её сад Тёмным путём, а к беседке потом бежал, не разбирая дороги. Очень спешил. Теоретически, у меня в запасе было ещё много лет. А на практике — всего несколько ближайших часов. Зная себя, я прекрасно понимал, что потом уже вряд ли на что-то решусь. Потому что стоит только перетерпеть эту невыносимую долгую ночь и дожить до утра, как всё станет понемногу налаживаться. Джуффин пришлёт зов ни свет, ни заря и предложит какую-нибудь новую загадку, которая захватит меня целиком; Кофа позовёт обедать в очередной симпатичный трактир; Меламори превратится в жуткого песчаного духа и согласится отметить это грандиозное достижение в моём обществе, на крыше Мохнатого Дома; дружище Малдо заявится среди ночи с очередным ультимативным требованием срочно вспомнить для его Дворца Ста Чудес какую-нибудь экзотическую ерунду; Базилио будет вприпрыжку носиться по коридорам, громко распевая урдерские застольные песни, разученные в компании наших добрых соседей, потому что у её лучшего друга профессора наконец появилось свободное время, чтобы научиться играть в Злик-и-злак; умник Дримарондо произведёт семантический анализ невинных на первый взгляд песенных текстов и объявит, что воспитанной юной леди их не то что петь, а даже краем уха слушать нельзя. А виновник нынешней бури, блистательный сэр Шурф, снова пригласит меня на кружку камры и этак небрежно заметит, что ему, в случае чего, совершенно не составит труда стать после смерти призраком, поселиться в моей спальне, грохотать там забытыми в изголовье кружками, зверски будить меня по утрам, читать нотации по всякому поводу и вообще быть гораздо более невыносимым, чем при жизни; в конце концов, он добьётся своего, насмешит до слёз, и я уйду от него с лёгким сердцем, как самый распоследний дурак.