Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

— И что ты насчёт этого думаешь?

— Насчёт чего?

— Насчёт того, что Женя женат, но встречается с Ирой.

Володя пожал плечами:

— Он её любит. Не знаю, как другим, но мне это прекрасно видно. Они тут вчера в очередной раз поссорились, а я у них был как сломанный телефон. Ирина приходила жаловаться, спрашивала меня, правильно ли она поступает.

— Ого! Так ты в советчики заделался? — прыснул Юрка.

— Ага, — хмыкнул Володя. — Чуть ли не в свахи. Но я не сам, меня Женя заставил.

— Ну и что ты ей ответил?

— Я… Я сказал ей, чтобы она думала о своей жизни, а не смотрела на других. Окружение всегда будет что-то говорить и осуждать, но, может быть, стоит хоть иногда плевать на других? Ведь если она счастлива с ним — пусть и будет с ним.

Юрка аж остановился.

— Ты действительно такое ей сказал?

Володя тоже остановился, повернулся к нему, улыбнулся:

— Да.

— Ты правда так думаешь?

— Да.

Что-то закипело внутри Юрки — что-то между злостью и обидой. Память о разговоре в недострое была ещё слишком свежа.

— Вон оно что… — сердито протянул он. — Но при этом ты возомнил себя каким-то монстром и не можешь позволить себе быть счастливым, да?

— Это совсем другое, Юр…

— Это то же самое! — крикнул Юрка. — Ты говорил, что ты боишься причинить мне вред, и точно так же Ира боится причинить вред Жене. Ты так же, как и она, оглядываешься на других, считаешь себя злом, потому что они все так считают! А меня не хочешь слушать, когда я убеждаю тебя в обратном! Почему?

— Ты не понимаешь…

— Да всё я понимаю! Хватит относиться ко мне как к ребёнку, ты ненамного старше! Посмотри, как я изменился — это ты меня изменил. Ещё три недели назад я боялся даже подойти к пианино, хотя меня уговаривали: мама, отец, родственники! Пытались силой заставить! Но я смог перебороть свои страхи только благодаря тебе. А ты — не можешь перебороть, хотя я прошу тебя сделать это! Ради меня сделать! Так что не надо говорить, что я чего-то не понимаю. Я прекрасно понимаю, чего ты так боишься. Я тоже боюсь! Но я могу переступить этот страх! — он запнулся, прерывисто выдохнул, будто вмиг растерял весь свой пыл. И уже тихо, опустив глаза, добавил: — Потому что влюбился.

Володя замер и посмотрел на него, удивлённо приоткрыв рот. И Юрке стало не по себе от того, что наговорил и как наговорил — будто вылил всё на Володю, ещё и так резко… Он понимал, что сейчас не время и не место разбираться во всём, но, с другой стороны, — когда ещё?

И теперь уже Володя, видимо, не нашёл, что ответить. Просто взял Юрку за руку и потянул вперёд — туда, где уже виднелся спуск к воде и пышная крона ивы.

Когда они зашли под ивовый купол, Володя вытащил из рюкзака плед, бросил его на траву, достал капсулу, тетрадку и карандаш. Сказал:

— Вот. Нужно что-нибудь написать нам, повзрослевшим на десять лет.

Юрка уселся на плед, Володя присоединился к нему, стянул сырые кеды с ног, и Юрка последовал его примеру. Он взял карандаш, забрал у Володи тетрадь и написал на последней странице: «Чтобы не случилось не потеряйте друг друга».

— Ошибок-то сколько, Юр! — проворчал Володя. — «Что бы» пишется раздельно, вместо «не» — «ни», и запятая пропущена.

Юрка посмотрел на него с укором. Володя виновато добавил:

— Но это сейчас совсем неважно! Нет, не исправляй, так даже лучше. Видно, что это юный хулиган Юрка Конев писал, — в голосе слышалась улыбка. — Вспомнишь его через десять лет… Так, теперь моя очередь. Ну-ка, посвети.

Одной рукой Володя взял тетрадь и склонился над ней совсем низко, второй вывел убористым ровным почерком:

«Что бы ни случилось, не потеряйте себя…» Вдруг его рука дрогнула. Юрка, не подумав, что может ослепить, навёл фонарь Володе на лицо. Тот резко отвернулся, но Юрка успел заметить, что глаза у Володи на мокром месте.

— Володь, не надо плакать, иначе я тоже сейчас…

Не дав договорить, Володя вцепился ему в плечи и прижал Юрку к себе. Уткнувшись лицом в шею, пробормотал что-то неразборчивое.

Юрка задохнулся от вновь вспыхнувшей боли и, с трудом сохранив самообладание, приобнял его. В невнятном горячем шёпоте в шею разобрал только тихое «Юрка, Юрочка…».

Если бы это продлилось ещё хотя бы минуту, Юрка бы также сорвался — от беспомощности и печали хотелось то ли плакать, то ли кричать. Но Володя быстро взял себя в руки и сказал:

— Правильно, ни к чему это сейчас. Подождёт, всё потом.

Он опять взял в руки тетрадку и продолжил дописывать. Юрка, подсвечивая ему фонарём, шмыгал носом.

«Остаться такими же, какими были в 86 году. Володе — с отличием окончить институт и съездить в Америку. Юре — поступить в консерваторию и стать пианистом».

— Готово. Что ещё будем класть в капсулу времени? — спросил, закончив.

Юрка вытащил из кармана джинсов сырой лист бумаги — ноты, которые переписывал для себя, чтобы учить.

— Вот, «Колыбельная» — это самое ценное, что было у меня в эту смену. — Он положил ноты в капсулу.

Володя, свернув в трубочку, опустил туда свою тетрадь — там был правленый сценарий со всеми пометками, личные записи за смену и пожелания себе-будущим.

— Ещё кое-что, — сказал Юрка, роясь в кармане. — Вот. Думаю, это тоже должно лежать там.

Он достал слегка помятую, местами раскрошившуюся белую лилию, которую подарил ему Володя. Тот кивнул, аккуратно уложил цветок сверху на тетрадку.

— Всё? — тихо спросил Володя.

Юрка задумался — действительно ли это всё? Быть может, есть ещё что-то, что следует оставить здесь на хранение?

Он отрицательно замотал головой.

— Нет, вот ещё.

Юрка вцепился в перетянувший его шею пионерский галстук и стал порывисто развязывать. Но руки дрожали, и вместо того,