Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

Потом на его пути встал еще один борец за правду, главный проповедник всех этих дурацких культов — Ворден. Старик решил, будто сможет в одиночку вывести Скелли на чистую воду. Кстати, интересно, откуда пошло это выражение? Никакой «чистой воды» не получилось, напротив, чисто сработали именно люди Скелли, в результате чего обвинить в смерти старика без особого труда удалось Локлана, сына уставшего от бремени власти Ракли. К сожалению, Локлану тоже удалось улизнуть, но у Скелли на этот счет были свои виды. Если верны донесения о том, что ему помогли переправиться через своенравную и считающуюся непреодолимой Бехему, то он либо благополучно погиб, либо обратный путь ему точно заказан. Даже легендарный Адан не смог в свое время справиться с течением. Если же донесения лгут, то велика вероятность того, что Локлан сбежал не куда-нибудь, а к карлику Тэрлу. Отдаленные туны всегда были головной болью Скелли. Жить бы им тихо и спокойно, так нет, обязательно надо качать права. А ведь даже гафол не платят. И еще говорят, будто власти Вайла’туна несправедливы. Еще как справедливы! И скоро докажут свою справедливость на деле, когда выпустят кишки этому Тэрлу и ему подобным…

Темный коридор закончился знакомой просторной нишей, где Скелли уже поджидали хорошо вооруженные провожатые из личной охраны — трое рослых молодцов, в молчаливом обществе которых он чувствовал себя спокойнее, чем у себя в келье. Перед ними стояла его коляска — удобное мягкое кресло на двух колесах по бокам, которые двое охранников будут всю дорогу по подземелью толкать перед собой, держа за специальные жерди, прилаженные к высокой спинке. Не ходить же ему пешком по всем этим пыльным и холодным лабиринтам. Да и дорогу они знают лучше него.

— Будут ли какие-нибудь донесения для Томлина?

Скелли от неожиданности вздрогнул и оглянулся. Нагонявшая его фигура в капюшоне была ему слишком хорошо знакома. Безродный Сима, привыкший называть отцом чужого дядю, самостоятельно расправившийся с отцом, которого считал родным, и не имевший ни малейшего понятия о том, что настоящий его отец вот он, перед ним, сейчас неловко мялся и не отваживался поднять глаза. «Хороший получился мальчик», — подумал Скелли, не испытывая к отпрыску ни малейших родительских чувств. Не испытывал он их еще и потому, что до конца так и не был уверен в том, что его покойная мать говорила правду, когда клялась, будто не подпускает к себе законного мужа. Старшая сестра не менее расчетливой Йедды, жены Томлина, она хотела, как и все эти стареющие раньше срока хорены, заручиться поддержкой и обеспечить себе легкую жизнь. Скелли ничуть не сожалел о том, что поддался ее чарам, как не сожалел впоследствии и о том, что судьбе было угодно сделать плод их скоротечной связи ее невольным убийцей. Сима получился очень похожим на него, и это обстоятельство сыграло в его жизни немалую роль, о которой он, правда, не догадывался. Скелли через свои связи удалось в зародыше замять историю о гибели названого отца Симы и через Йедду устроить так, что мальчишка оказался под крышей богатого и верного человека. Томлин не догадывался об истинном происхождении Симы. Йедда догадывалась, но благоразумно помалкивала. А Скелли получал наслаждение, единолично владея тайной и дергая за нужные ему веревочки.

— Можешь передать ему, что все идет по плану.

«Дорого бы этот парень дал, чтобы узнать, о каком именно плане идет речь, — усмехнулся про себя Скелли. — Мнит себя приближенным к строжайшим тайнам, но если не дурак, то наверняка понимает, что даже на советах в Зале молчания решается не так уж много важных вопросов. Уж я-то знаю, что тут не решается, по сути, вообще ничего. Все уже давно решено. Посиделки в капюшонах нужны лишь для соблюдения традиций, да чтобы у Матерей создавалось впечатление, будто от их мнения сегодня что-то зависит. В недалеком будущем, когда всюду окажутся верные мне люди, такая трата времени окажется смехотворной и ее отменят за ненадобностью. Но для этого приходится пока соблюдать правила. Нельзя пройти по болоту и не запачкаться. Если только не идти, переступая по трупам поверженных врагов. А для этого нужно быть предельно осторожным. История вабонов знает немало случаев, когда цель оказывалась настолько близка, что рвущийся к ней терял бдительность и дорого за это расплачивался. Я не стану повторять подобных ошибок. Время еще есть, и оно играет на меня».

— Как поживает Йедда? — поинтересовался он, устраиваясь в кресле и делая знак провожатым, чтобы те не спешили.

— Тетушка в добром здравии, — с учтивым поклоном ответил Сима. — Ей что-нибудь передать?

— Скажи, что у меня, скорее всего, получится решить ее просьбу положительным образом.

— Получится или не получится?

— Ты стал тугим на ухо?

— Нет, просто уточняю…

— Получится.

— Я так и передам.

— И вот еще что. Скажи ей, что я бы хотел на днях повидаться с ее сыном. У меня к нему есть довольно важный разговор. Понял?

— Понял.

— Как он, на твой взгляд?

— Кто?

— Кадмон, разумеется.

— Прекрасно. Научился громко рыгать. Встает к обеду. Ложится за полночь. Слушает только мать, но та против занятий на мечах, к которым пытается его приучить отец. Сейчас его обхаживают сразу две смазливые девицы. Не знаю, как они переносят его запахи.

— Кадмон не меняется, — покачал головой Скелли. — Все тот же образчик благородных кровей.

— И еще. — Сима не только понизил голос, но и наклонился к самому уху собеседника. — Он красит волосы.

— Ты уверен?

— Раз в три дня.

— Кто об этом еще знает?

— Да все.

— …о том, что ты это знаешь.

— Теперь — вы.

— Тогда мой тебе совет — помалкивать. Что сказал, хорошо. Я принял к сведению. А ты забудь.

— Уже забыл.

— Вот и замечательно. Так что я его жду.

— Это я помню. Передам.

— Ну, бывай, Сима.

Колеса заскрипели по каменному полу. Прочь! Домой!

Силан’эрн, Зала молчания, располагалась под землей, и потому из нее было удобно уходить, никуда не спускаясь и не поднимаясь. Скелли, привыкший к отсутствию солнечного света и слегка затхлому воздуху, чувствовал себя здесь, как говорится, в своей тарелке. Если бы для участия в советах приходилось выходить на поверхность да еще идти куда-нибудь через Обитель, он бы сделал все, чтобы эту традицию опорочить и отменить. Ему с детства представлялось страшным оказаться в месте, где живут одни женщины. С ними он был робким и безумно себя за это ненавидел, но поделать ничего ровным счетом не мог. При этом его к ним постоянно тянуло. Только ничего хорошего из этого обычно не получалось. Собственно, получилось всего один раз. Результатом стал невзрачный юноша под дурацким именем Сима, который сейчас остался где-то позади размышлять о том, зачем Скелли понадобилось увидеться с Кадмоном. Тогда его будущая мать сама пришла к нему, только-только сделавшемуся главным писарем замка, и сделала все, чтобы он не устоял. Думала, у него на этот счет особые предубеждения. Думала, он по другой части. А он блаженно изменил своим никогда не существовавшим принципам и дал себя уломать, хотя сразу сообразил, что от него на самом деле чего-то хотят, ибо долг платежом красен. Оказалось, что он, разумеется, прав и что она хочет того же, что и все: заручиться его поддержкой и получить право выбрать цвета для своего рода. Так иносказательно она выразилась, имея в виду банальное получение титула. Денег ни у нее, ни у ее служивого мужа особо не водилось, однако она знала, на что ставить. В итоге все получилось как получилось. Если бы она не умерла при родах, кто знает, быть может, Скелли и выполнил бы то, о чем она его нежно просила, навещая изредка с уже заметным животом. И еще неизвестно, как бы сложилась их жизнь.