Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

Сирин вспомнила печальные глаза матери и рассказы о том страшном времени, когда ее схватили и увезли в Сибирь. Если люди вроде Кирилина придут к власти, в этой стране такое будет происходить вновь и вновь. Кроме того, она была уверена, что этот человек, по крайней мере, разжалует Сергея, а скорее всего подвергнет пыткам и убьет. К тому же власть царевича и его приближенных будет не лучшим выходом и для ее соплеменников — их наверняка превратят в рабов и угонят на работы, безжалостно истребляя за малейшее неповиновение. Петр Алексеевич, напротив, милостиво обошелся с ней и другими заложниками и потребовал от племени только ясак, не вторгаясь в обычаи и быт.

Мысль, что она оставила царскую службу, а вместе с ней Сергея, и последовала за таким подлым предателем, как Кирилин, в лагерь злейшего врага, не в первый раз причиняла ей почти телесное страдание, и она вновь принялась мысленно осыпать себя упреками.

Кирилин отдал троим избранникам дополнительные указания и поторопился отправить их готовиться к дороге. Остальные продолжали пить, то и дело провозглашая тосты за здоровье Кирилина, Сирин же украдкой выскользнула наружу и, сохраняя равнодушный вид, пошла к своей пустовавшей палатке, у нее в голове зрел план, наполнявший ее лихорадочным возбуждением.

3

Чтобы шведы ничего не заподозрили, трое убийц покинули лагерь поодиночке, держась друг от друга в отдалении. Никто из них не подозревал, что следом шел еще один человек — Сирин, решившая воспользоваться удобной возможностью сбежать. Когда она, держа за повод Златогривого, подходила к караулу, сердце бешено билось: она понятия не имела, что ответит часовому, если он спросит, почему Кирилин отправляет на одного человека больше, чем собирался. Но солдату было сказано только, что лагерь покинут несколько одиночных всадников с тайной миссией, и он пропустил юного татарина. Сирин выдохнула с облегчением, но еще версту вела коня, прежде чем сесть в седло и осторожно двинуться дальше. Нужно было опасаться как шведских патрулей, так и рыскающих вокруг казаков, которые, встретив подозрительную личность, не задавая вопросов, попросту перерезали глотку. Сирин надеялась добраться до регулярных частей русской армии, поскольку только офицеры могли доставить ее к царю. Больше всего ей хотелось встретить отряд Сергея, который должен был находиться в этой местности, уж он-то наверняка, не задавая неприятных вопросов, проводил бы ее в главный лагерь русской армии.

Когда забрезжило утро, шведский лагерь остался далеко позади, и она ослабила повод, чтобы Златогривый скакал быстрее. Дважды на горизонте показывались всадники, но их лошади не могли сравняться в резвости с ее жеребцом. Сирин скакала на север, почти все время вдоль реки Ворсклы, которую она пересекла в полдень в стороне от брода, так как именно там можно было ожидать конных патрулей обеих армий.

Менее чем в версте от переправы Сирин наткнулась на русский дозор, появись отряд на полчаса раньше, они увидели бы, как она, одетая в одну рубашку, переплывает реку, а затем полуодетая карабкается вверх по обрывистому берегу. Сирин едва успела одеться, влезть на Златогривого и принять самоуверенный вид. Теперь она ехала прямо навстречу русскому командиру.

Когда Сирин остановила лошадь перед ним, майор, прищурившись, посмотрел на нее и вполголоса обменялся парой слов с другим офицером. Слух у Сирин был отменный, и все же она не смогла разобрать ничего, кроме разве что чуть более громко произнесенного слова «татарин». Вдруг молоденький офицер выхватил пистолет, то же самое сделали и солдаты.

— Ну, татарский дезертир, кончилось твое счастье! — Широколицый майор ухмыльнулся. — Оставайся в седле и подними руки, а то я всажу в тебя пулю.

— В чем дело? — спросила Сирин гневно. — У меня важное сообщение для царя!

— Ты увидишь его, и гораздо быстрее, чем тебе хотелось бы. А теперь заткнись, не то прикажу сунуть тебе в глотку кляп, собака татарская! — ответил майор.

Сирин было ясно, что майор только ждал повода, чтобы исполнить свои угрозы. Под дулами наведенных карабинов ей оставалось только повиноваться. У нее отобрали оружие и связали руки за спиной.

Майор явно рассчитывал на высокое вознаграждение и довольно скомандовал, повернувшись к своему подчиненному:

— Принимай отряд, я отвезу добычу батюшке-царю.

— С большим удовольствием, Игорь Никитич! Успешной поездки! — Капитан отсалютовал и повернул лошадь, чтобы занять место во главе отряда.

Оба офицера были Сирин отдаленно знакомы, это были Шобрин и Челпаев из Карасука, города к востоку от Урала, в котором она в последний раз видела отца. Царский приказ привел этих людей на запад, и они уже должны были побывать в боях, поскольку оба были повышены в чине. Сирин восприняла как иронию судьбы то обстоятельство, что ее доставит к царю один из тех людей, которые помогали Сергею привести ее племя к покорности. Тогда, при отъезде из Карасука, она щеголяла в сшитом Зейной роскошном наряде и наверняка была похожа на разбойника с большой дороги, которого все считают дурачком, показывающим одеждой богатство своего племени.

Шобрин взял с собой десять человек и оглядел Златогривого жадным взглядом, говорившим, что майор присматривает коня для себя. Все же жеребец с лоснящейся на солнце шерстью был слишком приметен, и он не отважился присвоить лошадь. С досады майор вытянул Сирин плетью по спине, жеребец как будто почувствовал боль хозяйки и скакнул вперед, едва не сбросив с седла солдата, который удерживал его за повод.

— Держи коня в коротком поводу! — скомандовал Шобрин своему подчиненному.

Тот попытался схватить поводья у морды, но Златогривый задрал голову и вырвал их из руки солдата. Следующая попытка обуздать коня закончилась для офицера падением, и на помощь пришел второй.

Общими усилиями они привязали поводья Златогривого к луке седла мощного жеребца — апатичное животное могло сдержать дико всхрапывающего и мечущегося Златогривого жеребца одним своим весом.

Сирин переносила происходящее молча и безропотно, довольная уже тем, что ей удалось удержаться в седле. Когда она поведает Петру Алексеевичу об убийцах, тот не станет долго на нее сердиться. Гораздо больше реакции царя ее беспокоило, как теперь общаться с Сергеем.

Только после прибытия в лагерь она поняла, что ее побег к шведам был воспринят как настоящее предательство. Солдаты и слуги сбежались, чтобы посмотреть на нее, звучали проклятия, угрожающе сжимались кулаки, некоторые швыряли камни и палки. Короткая дорога к центру лагеря стала для нее настоящим испытанием. У царской палатки гвардейцы отсекли толпу, но она не разошлась, а осталась стоять снаружи полукругом.