Мария Федоровна - Александр Боханов

Согласие императрицы сразу же вдохнуло энергию в ее окружение. Был спешно организован специальный комитет, занявшийся организацией отъезда. Как вспоминала позднее княгиня Л. Л. Васильчикова (1886–1948), «многие колебались все еще — ехать или не ехать. Особенно те, кто владел имениями и домами в Крыму, потому что на этот раз все отдавали себе отчет, что мы срываемся с корней на неопределенное время и на неизвестное будущее».

С Марией Федоровной покидали Россию все оставшиеся в живых Романовы, князья Юсуповы и группа лиц из числа придворных и друзей Императрицы. Быстро стало ясно, что всех желающих один военный корабль принять не сможет. И тогда Императрица заявила, что не покинет Крым, если хотя бы один человек останется.

Англичанам пришлось принять новое условие. В Ялту прибыло еще несколько кораблей для эвакуации беженцев. Не существует точных данных о том, скольким людям удалось спастись благодаря заботе императрицы, но, безусловно, речь идет о многих сотнях человеческих жизней. Это было великое благодеяние Марии Федоровны, так как не приходится сомневаться, что большевистская власть в конечном итоге всех этих «бывших» беспощадно уничтожила бы.

Императрица поднялась на борт «Мальборо» в середине дня 7 апреля 1919 года, который покинул ялтинский рейд 11 апреля. Мимо него шли другие корабли, а на палубе огромного броненосца стояла старая Царица, провожая их печальным взглядом. И ее фигуру рассмотрели на других судах, закричали «ура!», и вдруг, совсем неожиданно, над акваторией ялтинского порта грянул величественный русский гимн «Боже, Царя Храни!» Его запели почти одновременно сотни и сотни русских на разных судах, покидавших родину и прощавшихся со своей Царицей. Мария Федоровна плакала, слезы текли не переставая, но она спустилась в каюту лишь тогда, когда последний корабль с беженцами скрылся из виду.

В дневнике 11 апреля 1919 года Мария Федоровна записала: «У меня сердце разрывалось при виде того, как этот прекрасный берег мало-помалу скрывался за плотной пеленой тумана и наконец исчез за нею с наших глаз навсегда».

Несколько дней «Мальборо» простоял на рейде в Константинополе (Стамбуле), а затем отбыл дальше, на Юг. По пути выяснилось, что «Мальборо» не будет следовать в Англию, а по прибытии на Мальту Императрице предстоит пересадка на другое судно. Первоначально Мария Федоровна наотрез отказалась от подобной комбинации, но после объяснений и уговоров, в которых принял участие даже Король Георг V, приславший в этой связи специальную телеграмму, она согласилась.

Пробыв около двух недель на Мальте, где ее принимали с неподдельным радушием губернатор, все официальные и неофициальные лица, она на крейсере «Нельсон» отбыла в Англию. 9 мая корабль прибыл в английский порт Портсмут, и уже на берегу она увидела свою любимую сестру Алике. Вдовствующая Королева вместе с дочерью Викторией поднялась на борт, и там две старые женщины смогли обнять друг друга и не смогли сдержать слез…

В тот же день вечером прибыли в Лондон, где на вокзале Виктория Марию Федоровну встречали Король Георг, Королева Мария и другие члены Королевской Семьи, а также представители русской колонии Лондона. Встреча оказалась чопорной и формальной, и только прибыв в резиденцию сестры Александры Мальборо Хаус, Царица дала волю слезам. «Я здесь, и это для меня словно сон. Как я рада, что, пережив все эти ужасные времена, мы наконец-то снова собрались все вместе».

Три месяца Мария Федоровна провела в Англии, а 15 августа в сопровождении брата Вальдемара и небольшой свиты из одиннадцати человек на датском пароходе «Фиония» уехала в Данию. В Англию она потом вернется еще несколько раз, и только после смерти сестры в ноябре 1925 года эти визиты прекратятся.

Александра оставалась для Марии Федоровны до самой смерти близким и дорогим человеком, связывавшим ее с тем миром, который оставался реальностью лишь благодаря памяти сердца. Их связывали не только узы родства, но и каскад воспоминаний и ощущений, неведомый другим. Они могли часами и днями говорить о вещах, события и людях, которых уже никто не помнил, не знал, да и знать не хотел. Они же ничего не забыли; их души радостно обитали в давно улетучившемся мире образов, красок, звуков и ощущений. Это была их «империя чувств», в которой обе являлись полноправными хозяйками.

Кругом же существовал совсем иная, холодная и нежеланная действительность, отводившая сестрам разные роли. Марии Федоровне уже нечего было делать на балу жизни, который для нее давно канул в Лету. Потерявшая почти все и почти всех, она являла лишь печальную фигуру времен минувших.

Сестра же Александра оставалась Королевой и матерью Короля; у нее существовало множество представительских и династических обязательств, которыми пренебрегать была не вправе. И она оставляла «дорогую Минночку» одну. Они не виделись иногда по несколько часов, а то — и целыми днями. Марии Федоровне такие «отлучки» не нравились, Александре — тоже, но изменить никто ничего был не в силах.

Через несколько лет после того, первого «эмигрантского лета в Англии», у Марии Федоровны с Великим князем Александром Михайловичем состоялся по этому поводу примечательный разговор. Зять заметил теще, что ей не надо было уезжать из Англии, так как «разлука с сестрой плохо на Вас действует. Вы захандрили».

В ответ, покачав головой, Императрица сказала: «Ты не понимаешь, Сандро. Мы с ней гораздо ближе друг другу на расстоянии. Когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой». Услышав такое, Александр Михайлович обоснованно заключил, что «гордость и застенчивость не позволили ей признать, что она просто отказалась делить сестру с ее семьей и Англией».

Однако же и в родной Дании, куда она прибыла в августе 1919 года, все так сильно изменилось, что и здесь впору было почувствовать себя чужой. Прошло почти 54 года с того дня, как юная принцесса Дагмара покинула страну своего детства, уезжая в неведомую Россию, где стала Царицей без малого сорок лет тому назад: в 1881 году. Теперь же она возвращалась на родину лишь как дочь умершего короля Христиана IX и как тетка здравствующего Монарха. Никаких иных прав и преимуществ в Дании она не имела, и никто из Датской родни их за ней не признавал.

Хотя ее встречал Король, члены Королевской Семьи и высшие министры, но уже не было ни салюта, ни гимнов, ни русских флагов. Лишь присутствие почти всей русской колонии (к тому времени в Копенгагене находилось около двух тысяч русских эмигрантов), некоторые представители которой не сдерживали восторженных криков при виде Царицы, оживляло официальную сухость церемонии.

Но совершенно непредвиденно и несказанная радость случилась: на одном из стоявших в порту французских кораблей, совершенно неожиданно для собравшихся на причале, оркестр заиграл патетический русский гимн «Боже, Царя Храни!» Казалось, что сам Господь подарил Своей верной рабе этот минутный праздник на той земле, где у нее уже не будет больше никаких праздников.