Мария Федоровна - Александр Боханов

Жизнь дарована Господом, и этот бесценный дар Творца благочестивый человек отринуть не имел никакого права. Царица это знала. Знала она и то, что ее родственники за границей пытаются ей помочь, но сама этой помощи не просила и на нее не уповала. Она обращалась с молитвами только к Богу, и не существует ни одного указания на то, что Мария Федоровна просила кого-то из земных обитателей о спасении.

Между тем судьба Царицы серьезно заботила некоторых людей. Среди этих обеспокоенных было мало тех, кто когда-то ей поклонялся и клялся в верности. Эти почти все к концу 1917 года или были убиты, или разбежались и попрятались. В истории крушения России особо поражает один, в сущности общеизвестный, но упорно замалчиваемый факт: не было предпринято ни одной серьезной попытки спасти Николая II и его Семью, или Императрицу Марию Федоровну. Хотя еще совсем недавно их окружали толпы «верных слуг», уверявших, что «готовы пожертвовать жизнью» за них. Когда же наступил исторический час доказать на практике свою «преданность до гроба», то тут до настоящего дела и не дошло.

Потом, среди тех, кому удалось выбраться за пределы России, циркулировало много сказаний о том, как те или иные группы «верных и преданных» организовывали различные «акции по спасению», которые «в последний момент» срывались по тем или иным причинам. Все эти мифы, может быть, и убаюкивали совесть эмигрантов, но фактическую историю совсем не отражали. Выражений сочувствия и симпатий поверженные правители действительно получали немало, но эти чувства никак не преобразовывались в реальные общественные действия. Дальше каких-то конспиративных разговоров дело так и не сдвинулось.

Старая Императрица ни в какой форме в заговорщицкой деятельности не участвовала, да и не могла участвовать и по складу своей натуры, и в силу тех условий, в которых пребывала. Ей и в голову не приходила подобная идея, хотя окружающая действительность постоянно озадачивала. Почему кругом столько солдат и офицеров, все с красными бантами и нарукавными повязками? Но ведь все они принимали присягу верности Царской Власти при Ники, а иные — и при Александре, и никто их от этой клятвы перед Богом не освобождал! Они сами себя освободили.

Многие с какой-то нечеловеческой радостью стали участниками революционного бесовского действия, которое так им нравилось. Подобное превращение навевало самые грустные мысли относительно грядущей судьбы страны. «Для России все будет кончено, все будет в прошлом», — предрекла Царица в мае 1917 года.

В этих условиях и самой Марии Федоровне не на что было надеяться. Она не могла рассчитывать на благосклонность лютой черни, но, вместе с тем, и не хотела покидать свою, столь жестокую к ней вторую родину. Она представала перед ней в тех образах и тех видах, которые запечатлелись в памяти навсегда в пору ее молодости, во времена ее Саши, при котором она и стала «Хозяйкой Земли Русской».

Несмотря на то что «хозяйку» лишили всего — собственной крыши над головой, почета, благополучия и даже безопасности, — дом этот был родным и близким, он оставался навсегда ее. И хотя кругом все горело и разрушалось, но она никуда бежать не собиралась, твердо уповая на милость Господа.

Однако подобный фатализм не разделяли люди, которым судьба Марии Федоровны была не безразлична. Особую обеспокоенность проявляла Датская Королевская Семья. Невзирая на то что Король Христиан X не питал любви к своей тетушке, подавлявшей его своим моральным превосходством и невероятным Царственным величием, он не мог остаться в стороне, зная, что здесь речь идет не просто о «Принцессе Дагмар», как ее называли в Дании, но и о судьбе близкой родственницы.

Карту «датской принцессы» и начал разыгрывать Копенгаген и датское посольство в Петрограде еще летом 1917 года, хотя ее десятки раз принимали и чествовали в Дании именно как Русскую Императрицу. Эта игра облегчалась тем обстоятельством, что Временное правительство отменило Императорские титулы, и, согласно этому распоряжению, Мария Федоровна превращалась в «бывшую царицу».

Абсурдность тут была очевидна: титул свой она получила навсегда при акте священного коронования, у алтаря, а не по распоряжению какой-то земной инстанции. И никакое правительство, а уж тем более «временное», священную благодать отнять было не в силах. Но эта «небесная метафизика» совершенно была неведома лютеранскому сознанию, воспринимавшему все события через призму земного, политического интереса.

Деятели же Временного правительства тоже не различали у Марии Федоровны некоего сакрального ареола, но тем не менее очень хотели добиться от нее самой признания того, что она «бывшая». В июне 1917 года в Ай-Тодор приехала комиссия, проводившая дознание об имевших здесь место обысках и произволе, которые якобы проводились «самовольно» местными властями, составили протокол и попросили Марию Федоровну подписать его.

На вопрос же: «Что она должна написать», ей сказали — «бывшая Императрица». Мария Федоровна не стала спорить и поставила подпись: «Вдова Императора Александра III».

Украденное Царице не вернули, но больше никакие официальные визитеры из центра в Крым не наведывались; эта «старуха» стала для них «невыносима». Ее особенно «терпеть не мог» «любимец Февраля» А. Ф. Керенский, ставший летом 1917 года полноправным хозяином Временного правительства.

Когда Министерство иностранных дел Дании весной 1917 года впервые решило поставить вопрос перед Временным правительством о разрешении Марии Федоровне покинуть Россию, то сразу же в Копенгагене возобладало мнение о необходимости добиться «от принцессы Дагмар» ее собственного обращения к новым властителям. После этого, как представлялось дипломатическому ведомству, датская сторона сможет вполне обоснованно выступить в поддержку данного ходатайства. Но просьбы не последовало. Если Дания признала новую власть в России законной и приемлемой, то Императрица Мария таковой ее не признавала и признавать не собиралась.

Правительство в Копенгагене оказалось в растерянности, никаких четких инструкций в Петроград отправить не могло. В результате датскому посольству приходилось импровизировать. Посол Дании в Петрограде Херальд Скавениус (1873–1939) — двоюродный брат датского министра иностранных дел Эрика Скавениуса (1877–1962) — несколько раз поднимал перед высшими должностными лицами «свободной России» вопрос о «бывшей Императрице».

Смысл всех его бесед сводился к тому, чтобы Временное правительство разрешило ей покинуть пределы России. Ничего определенного он в ответ не слышал. В конце концов, 10 сентября 1917 года Временное правительство «дало принципиальное согласие» на отъезд Марии Федоровны, но с оговоркой, что «само правительство определит дату выезда». Но эту дату «этуали Февраля» так и не назвали.