Богатство - Майкл Корда

Он услышал странный звук и понял, что Роберт смеется.

– О, Боже! – выговорил он. – Ты бы видел свое лицо!

Букер коснулся щеки, ожидая нащупать кровь, но не почувствовал ничего.

– Нет, нет, Мартин, я имею в виду в ы р а ж е н и е, – бодро сказал Роберт. – Это стоило того, во что обошлось проклятое зеркало, до последнего цента, уж ты поверь мне.

Букеру показалось, что он никогда в жизни ни к кому не испытывал такой ненависти. Роберт, улыбаясь, извинился, смешал ему коктейль, смахнул с дивана осколки стекла, и сел, небрежно забросив ногу на ногу, как будто ничего не случилось.

– Ее кто-то посетил, – сказал он. – Я в этом уверен.

Букер осторожно сел.

– Что заставляет тебя так думать?

– Глубокое знание человеческой натуры. Ладно, я сам виноват. Слишком долго тянул. И мне следовало пойти самому. Я бы вытряс из нее правду. Это могло быть рискованно, с политической точки зрения, но, возможно, риск бы окупился. – Он закурил сигарету. Руки его уже не дрожали. Ничто не напоминало об его вспышке, кроме осколков на ковре. Казалось, он в прекрасном настроении, и в мире с миром. На миг Роберта осенило, что Роберт безумен, но он отогнал эту мысль. У Роберта стресс, сказал он себе, и это, конечно, приводит к приступам раздражения.

– Ну, ладно, – произнес Роберт, – каковы наши перспективы?

Букер сделал большой глоток скотча. Он не был пьяницей, но чувствовал, что сейчас ему нужно выпить. И был почти готов сделать второй глоток, но потом решил, что лучше не надо.

– Соглашение, или опротестование через суд. Мы можем сделать и то, и другое. Подать протест, и выиграть время для соглашения.

– Я поговорю с Элинор. Лично я бы предпочел разобраться с ней в суде, если это продлится не слишком долго. В суде она, возможно, отступит.

Букер кивнул. Он не верил. что Алекса вообще способна отступать, но не считал нужным это высказывать.

– А наши шансы?

– Трудно сказать. Существуют прецеденты… – И снова умолчал, что прецеденты эти слабы.

– А бумаги, которые я просил тебя найти?

– Ни следа, Роберт. Я все обыскал.

Роберт потушил сигарету и встал.

– Будь осторожен на выходе, Мартин, – мягко сказал он. – Не поскользнись на стекле. Извини, но мне нужно кое-кому позвонить.

Букер со всей возможной осторожностью прошел по осколкам зеркала. И только в лифте задумался, кому же обирался позвонить Роберт.

– Ненавижу запах этих проклятых вонючек, – сказал Роберт. Человек, стоявший рядом с ним, не потрудился загасить сигарету. На Роберта он не смотрел. Его глаза не отрывались от огней моста на 59-стрит, словно это было прекраснейшее зрелище в мире.

– Американцы слишком много беспокоятся из-за курения. Почему?

– Разве ты не читал? Это вредно. Хотел бы я суметь бросить сам.

– Я считаю, что американцы слишком много беспокоятся о здоровье. Рак? Это болезнь стариков. Там, откуда я родом, никто не ждет, что доживет до старости. Поэтому все курят. – Акцент у него был испанский, голос глубокий, низкий, под безмятежной интонацией его таился заговорщицкий подтекст. Говорил он так, словно каждое слово обладало огромным весом, тяжестью, с которой нельзя расстаться без основательных размышлений.

– Кроме того, здоровье – это хорошая политика. Я сам больше никогда не курю на публике. В наши дни сигарета стоит тебе больше избирателей, чем адюльтер.

– И об этом американцы слишком много беспокоятся. Лидер должен иметь много любовниц, чтобы доказать свою силу. Я прожил здесь двадцать пять лет, и все еще не понимаю американских политиков.

– Однако, помнится, в свое время ты помогал их менять.

Хриплый смешок. – Менять? Где здесь перемены? Кастро по-прежнему в Гаване, я по-прежнему в Майами. Ваши президенты меняются, но для кубинцев не меняется ничего. Вы воюете с коммунизмом в Анголе, в Никарагуа, во Вьетнаме, вы снабжаете оружием афганских моджахедов и израильтян, но для нас – nada[42], так вашу мать! Может, нам стоило лучше родиться евреями, тогда бы мы могли бы получить боевые самолеты F-16 и противотанковые ракетные установки.

– Я вам сочувствую, Рамирес.

Вздох. Рамирес докурил сигарету, привычным жестом солдата, или бывшего солдата, раздавил окурок, и закурил другую.

– Что значит "сочувствую", прошу прощения? Это дипломатический жаргон. Кен-не-ди, – он произнес фамилию медленно и с ядом, – нам "сочувствовали". Джонсон, Никсон, Форд, Рейган, даже этот трусливый cabron[43] Картер – все они «сочувствовали», но Кастро все еще сидит в Гаване и толкает речи, а ваши федералы хватают наших людей каждый раз, когда те пытаются купить оружие.

– Ну, ты не можешь обвинять Никсона за то, что он наплевал на вас после Уотергейта.

– Это его вина, а не наша. Моих людей попросили произвести взлом. Они сделали прекрасную, чистую работу. Кто мог знать, что в Белом Доме не хватит ума позаботиться о вашингтонской полиции, или решимости убрать людей из страны, когда дело повернулось к худшему? Любители! Головотяпы! – Голос Рамиреса был полон презрения. – Конспирация – это серьезное занятие, а не игра, которой вы балуетесь, пока идет дождь, вместо бейсбола. – Он улыбнулся. Его зубы, белые и ровные, как солдаты в строю, блеснули под пышными усами. – Итак, девушка, – сказал он, возвращаясь к делу. – Я следил за ней. Между прочим, занятие не из неприятных.

– Верно. Скорее наоборот.

– Мы поставили "жучок" на ее телефон. И сеньору Вольфу тоже. Тебе это известно. Ты получил записи.

– Да. Там нет ничего интересного.

– Что ж, это не наша вина, экселенц. Ты приказал прослушивать телефон, мы прослушиваем телефон. О чем они говорят по телефону, от нас не зависит. Это как рыбалка. Ты забрасываешь удочку, и можешь вытащить миногу, или акулу, или ничего.

Роберт кивнул. Он знал, что лучше не язвить над умствованиями Рамиреса. Во-первых, Рамирес знал, о чем говорил, а во-вторых, он был опасным человеком, и не только из-за своего пылкого латинского темперамента. Даже среди самых "крутых парней", контрактников ЦРУ, посылаемых с тайными миссиями в Никарагуа, убийц с лицензиями, которые организовывали "политические" налеты в Сальвадоре, тайных борцов с терроризмом, что были неотличимы от террористов (и очень часто являлись одними и теми же людьми), к Рамиресу относились, как к ручной гранате со взведенной чекой. Рамиресу было "поручено" формировать отряды боевиков, все еще действующие на Кубе, о нем ходили слухи, будто это он "предоставил" Ли Харви Освальда для убийства Джона Кеннеди, хотя кому он его предоставил, не произносилось даже шепотом, и были люди, которые клялись, что его видели над телом Альенде с винтовкой в руках сразу после убийства.

У него была такая страшная репутация, что мало кто осмеливался его нанимать, и решение Роберта использовать его в президентской кампании отца стоило Артуру Баннермэну, в глазах многих политиков, шанса на Белый Дом. Рамирес и его люди прослушивали телефоны, отключили вентиляцию в номере Хьюга Скотта, прокололи шины у лимузина Ричарда Никсона, так, что он опоздал на свою главную речь, подсылали проституток заманивать ключевых делегатов в особые номера, где их снимали на видеопленку для последующего шантажа, и ходили слухи, будто они подбросили ЛСД в пунш в штаб-квартире Стассена.

Благодаря Роберту, Рамирес заработал на кампании Баннермэна свыше миллиона долларов, а его деятельность привлекла к нему внимание команды Никсона, а затем, постепенно, к ведущей роли в деле Элсберга, Уотергейтском скандале, и неудачной попытке взорвать Институт Брукингса. Хотя по природе он не был склонен к благодарности, Рамирес сохранил в своем мозолистом сердце слабость к Роберту, который привел его к великим делам, и, при условии подходящей оплаты, не было почти ничего, чего бы он для Роберта не совершил – или не устроил возможности совершения, ибо ныне Рамирес более посредничал в преступлениях, чем был преступником сам, приобрев, на американский манер, агентство по недвижимости в Майами, дилерское представительство "Мерседес-Бенц", несколько ресторанов в Кубинском Майами, полдесятка офисных зданий, процветающий мотель, и авиационную компанию, специализировавшуюся на лизинговых полетах в Колумбию и обратно. Он подумывал о приобретении банка в Форт-Лодердейле, небольшого, но с исключительными потенциальными возможностями, и правильно угадал, что намек на рекомендацию от Роберта Баннермэна может творить чудеса с Банковской Комиссией штата Флорида.

– Я обыскал ее квартиру, – продолжал Рамирес.

– И?

Новая улыбка, словно Рамирес только что узрел давно потерянного друга.

– Я бы сказал, что у нее утонченный вкус по части нижнего белья. Что меня всегда интриговало в американских женщинах, так это присущий им с к р ы т ы й эротизм. Понимаешь, в моей культуре, эротика – на поверхности, из-за климата. Женщины обнажают плечи, носят облегающие платья, и так далее. Из-за жары скрыть можно очень малое. Но здесь никогда не угадаешь, что прячется под плащами и свитерами. За пуританским фасадом – сплошные фантазии из нейлона и кружев. Откровенно говоря, это никогда не устает меня восхищать.