На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

Я непроизвольно облизываю губы, во рту обильно скапливается слюна. Мне становится волнительно, страшно от вида, как сильно напряжена его плоть, а также до жути любопытно — как Адаму удаётся столь продолжительное время выдерживать эффект «очарование» без разрядки? И не больно ли ему так долго терпеть?

А стоит только подумать, что больно, клянусь, я тут же чувствую, будто мне кто-то по задней стороне колен ударяет, и меня неудержимо тянет к земле, чтобы уместить голову на одном уровне с его пахом, взять в рот каменное желание Адама и сделать с ним всё и даже больше, лишь бы облегчить его состояние.

Что я непременно и сделала бы, чёрт меня побрал, с превеликим удовольствием и с всецелой самоотдачей, если бы Харт вдруг не подхватил меня за талию и не оторвал от пола, словно я ничего для него не вешу.

Мой разочарованный всхлип целуется в воздухе с мужскими, тяжёлыми выдохами, когда его мощная эрекция вместо моего рта упирается мне в низ живота. Соски болезненно заостряются от соприкосновения с горячей кожей Харта, а его сильные руки, такое чувство, находятся везде и сразу, пока мои — пылко обнимают его за шею.

— Не расстраивайся, Лина, всё будет, — сладко шепчет он мне в губы. — Знаю, ты мечтаешь об этом со дня нашего знакомства, но отсосать я тебе позволю чуть позже. Неоднократно и долго. Обещаю, ты сможешь полноценно показать мне все свои способности помимо той демоверсии минета, с который ты уже в прошлый раз успела меня ознакомить, — произносит Адам пленительным голосом, исключая всякую возможность разозлиться на его слова и на мою очередную неудачную попытку поцеловать его в губы.

Чувствуя, как мы передвигаемся по комнате, я лишь сильнее прижимаюсь к нему телом, ласково лащусь к его щеке, зарываюсь пальцами в угольные волосы, которые, по-хорошему, нужно было на хрен все повырывать с корнями. Но не могу. Ни вырвать, ни хотя бы потянуть со всей силы, чтобы отдалить пламенное дыхание Харта от моей сонной артерии, что щекоткой пролетает по телу до кончиков мизинцев.

Я в полной власти Адама — и в этот раз уж точно даже чудо не сможет это изменить.

Его магия и так не позволяет моему телу сопротивляться, а озвученные угрозы подчиняют мозг, но уже совсем скоро я понимаю, что Адаму и этого мало. Он решает расчётливо и изощрённо добить меня, нарочно выбирая со мной ту манеру поведения, которую я никак не ожидаю от него увидеть.

Харт специально сейчас не бросает меня грубо на кровать, как бесплатную вещь, которую не боится подпортить, а укладывает на чёрный шёлк с такой аккуратностью и трепетом, словно я хрупкий хрусталь, требующий особо бережного использования. Он не бьёт меня, не калечит, не сжимает мне шею своей крупной ладонью, наглядно доказывая установленную надо мной власть, а просто нависает сверху, опутывая меня мощным энергетическим арканом, и приступает искусно набирать верные пороли на теле, провоцируя меня саму хотеть подчиняться и откликаться на его ласки.

И этого невозможно не делать. Адам вплоть до миллиметра знает, где и когда я хочу ощутить его пальцы, губы, ошпаривающе горячее тело, которым он придавливает меня к матрасу. И это невыносимо. Чрезмерно приятно для организма и в той же степени больно для души. Его нежность прекрасна, страстна, несравнима, работает на ура, от того и столь жестока, корыстна, разрушительна. Ведь я знаю — она вызвана исключительно желанием доказать, что ни один мужчина не сможет доставить мне того удовольствия, какое способен доставить Адам. Ему важно только это, а не я.

Я знаю это. Знаю. Помню. Понимаю. Эта правда уже давно и навсегда высечена в подкорке моего сознания, но это нисколько не помогает обуздать все необъяснимые чувства, охватывающие мою уязвимую девичью душу, и не удерживает меня от череды протяжных стонов, когда его горячие губы касаются чувствительной кожи на шеи, слегка прикусывают её, ласкают кончиком языка, что через несколько безумно сладких мгновений спускается ниже к налитой, умоляющей о его внимании груди, и вырисовывает круги вокруг твёрдых сосков. Левого. Правого. Левого. Правого. Затем поцелуи, щекотливые укусы, до дрожи приятные сжимания груди, от которых Адам, по ходу, тащится ничуть не меньше, чем я. И так по кругу. Снова и снова. До тех пор, пока смакующее рычание и хрипы Харта не приглушают мои крики с просьбами о большем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вот об этом ты можешь кричать сколько угодно, Лина. Могу слушать вечно, — отпустив мой сосок изо рта, сдавленно бормочет Адам. Не вижу выражение его лица — в глазах всё плывёт от желания, но в его исступлённом тоне не слышу ни грамма издёвки. — У нас вся ночь впереди, сладкая. А точнее, ещё сотни ночей, во время которых я буду тебе давать гораздо больше, чем ты сможешь хоть когда-либо попросить.

Сотни ночей, после которых ты меня выкинешь за ненадобностью. Сотни, что я могла провести с тем, кому я нужна вся. Вся! А не только тело!

Внутри каждый атом ноет от этих мыслей, но болезненная потребность в слиянии с ним перекрывает все остальные ощущения. Хочу его уже сейчас. Немедленно. Не могу больше ждать, отчего в желании призвать его к действиям опираюсь пятками в кровать и развожу колени ещё шире, начиная извиваться под ним, как змея, царапать ногтями плечи, спину, шею, тонуть пальцами в волосах, устраивая на его голове хаос. Но вместо того, чтобы дать мне желаемое, Адам резко отстраняется, вставая на кровати на колени, прямо-таки выбешивая меня этим до помутнения.

— Да трахнешь ты меня уже наконец, или ты опять ждёшь, чтобы я тебя умоляла?! — раздражённо рычу я. Даже голос внезапно прорезался. Приподнимаюсь на локтях, поджимаю от недовольства губы, лихорадочно сгребая простынь в кулаки, и ловлю на себе довольный, блуждающий взгляд Адама.

— Вот такая ты мне нравишься, дикарка. — Он обхватывает мои лодыжки и приподнимает обе выпрямленные ноги вверх, умещая к себе на грудь ступни. — Нетерпеливая, голодная, злющая, как ведьма, и самое главная — честная сама с собой. Признаёшь наконец-таки, чего ты на самом деле хочешь?

— Ты и сам знаешь, что я хочу тебя. Сколько раз мне нужно сказать, чтобы ты уже прекратил меня мучить? — падаю головой обратно на кровать, желая раздвинуть ноги, но Адам не позволяет, заставляя меня зарычать.

— Во-первых, ты должна говорить это не мне, а только самой себе. Я-то, как ты правильно выразилась, знаю это ещё с самого начала. А во-вторых… Чтоб всех так мучали, как, по твоим словам, тебя мучаю я, — ухмыляется чёрт и начинает круговыми движениями пальцев массировать мне ступни. Снизу вверх, не отрывая плутоватого взора от моего лица, не обделяя вниманием ни один пальчик и не забывая параллельно тереться членом об мою промежность.

Вот же скотина!

— Адам, хватит! Хочешь, чтобы я умоляла? Без проблем. Я умоляю тебя, хватит! Умоляю! Просто сделай это… Давай же… — мечтая поскорее покончить с этой невыносимой прелюдией, жалобно блею я и в стремлении усилить соприкосновение с его твёрдым органом кое-как пытаюсь подвигать бёдрами. И о да… у меня что-то да получается. Уже через пару секунд от более ощутимого скольжения моей влаги по его стволу рычу не только я, но и Адам тоже, а затем, представьте себе, он кусает меня за ступню. Причём конкретно так кусает. Как зверь дикий. До красных следов от зубов. До вскрика. До боли, от которой я едва не кончаю.

С ума сойти можно! Меня пожирать, по ходу, заживо начинают, а мне кайфово. Не это ли вверх мазохизма?

— Умолять меня тоже больше не надо, Лин. Всё мы это уже давным-давно прошли. Ты лучше мне ответь: вы со своим любимым предохранялись? — будто извиняясь, Адам ласково целует место укуса, но его интонация резко становится холоднее льда, заставляя моё сердце застучать чаще, а кожу — покрыться жутковатыми мурашками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет, — честно отвечаю я и в страхе увидеть его реакцию отвожу взгляд в сторону. Но видеть мне её и не надо — последующая волна яростного жара, падающая на меня, словно чугунная плита, вкупе с отборной порцией проклятий говорят сами за себя — хозяин крайне недоволен, что его игрушкой пользовались без защиты.