Авиаторы Его Величества - Василий Вадимович Зеленков

Два тихих слова прозвучали как выстрел, грубо выдернув Севана из транса.

Темные брови сдвинулись к переносице. Он нехотя повернул голову и увидел, что механик, агенты и даже Лангаль сверлят его взглядами.

Никис проронил:

– Стихло все, шеф.

Севан непонимающе прислушался.

Еще недавно по коридорам разносились топот, крики, очереди и взрывы. Теперь – стояла тишина, в которой слышалось только рабочее попискивание систем и треск стабильной связи.

Раздались неторопливые шаги. К двери диспетчерской подошла маленькая группа.

Напряжение в зале резко подскочило. Никис и Иклид замерли по обе стороны от входа с оружием на изготовку. Георгий оттолкнул кресло с Лангалем к стене и поднял свой карабин. Севан, выпучив глаза на подчиненных, отрицательно замотал головой и судорожно стиснул подлокотники.

– Рубка под контролем Службы, – отчетливо проговорил пожилой женский голос, усталый, но уверенный. – Центр, вы не могли бы нас впустить? Совершенно не хочется ломать королевское имущество.

– Леди Риволл… – прохрипел гитец.

– Собственной персоной! – раздраженно ответила она. – Открывайте!

– Я вас ждал… – выдохнул Севан и сполз на пол в кататонии.

Итоги Гражданской войны неутешительны. Потери с обеих сторон исчисляются сотнями тысяч. Уничтожены несколько крупных альконских аристократических родов и влиятельных венетрийских семей. Вспыхнула эпидемия, унесшая еще множество жизней. Все сопровождалось массовой эмиграцией. Альконт покинуло порядка миллиона человек; численность населения на тот момент не превышала тридцать девять миллионов.

Сильно пострадал Гит: объем сельского хозяйства уменьшился на пятнадцать процентов. Из-за бомбежек Катуэйских шахт сократилось и промышленное производство. Ухудшилось благосостояние населения, нарушились связи между городами и деревнями. Общий ущерб оценивается в тридцать пять миллиардов тендов – трехлетний бюджет Альконта мирного времени.

Но королевство выстояло. Гибель альконских родов и новые законы открыли путь в аристократию венетрийцам и гитцам, оздоровив угасавшие из-за кровосмесительных связей семьи. Всего за пять лет королевство преодолело кризис, и многие эмигранты вернулись на родину.

Его Величество Эдгар II Маркавин сотворил Альконское чудо.

Мария Гейц

Лейтенанта Севана Ленида разбудили яркое полуденное солнце и запах медикаментов. Свет падал из большого арочного окна. Гитец прикрыл глаза ладонью и посмотрел сквозь перебинтованные пальцы покалеченной руки на белоснежный потолок госпиталя. Кисть охватывала манжета вчерашней рубашки, но он чувствовал себя на удивление здоровым и полным сил.

– Вами занимались мой целитель и просветленный-чтец из Церковной школы. Вы снова воспользовались своим даром. Не стоило так рисковать, могли и рассудком повредиться.

Севан повернул голову на голос и увидел еще одну койку. На ней лежала доктор Мария Гейц. За койкой, в кресле у стены, сидела, задумчиво подперев кулаком подбородок, Майера Рейс, достопочтеннейшая вдовствующая графиня Риволл, руководительница венетрийского отделения Службы.

Севан знал, что она разменяла восьмой десяток, но не дал бы ей больше пятидесяти. В забранных в пучок седых волосах темнели угольные пряди; серых глаз не коснулось старческое угасание. Она носила белую рубашку, заправленную в черные бархатные брюки с высокой талией по россонской моде, и ботильоны на низком каблуке. На шее переливался дымом шелковый платок с заколкой в виде серебряного дубового листа. В ушах блестели жемчужины пусет. Кашемировое пальто, пропитавшееся пожарами минувшей ночи, висело на подлокотнике.

Стальная леди. Леди Сталь. Женщина, защитившая и прославившая семейные земли в Гражданской войне.

Хотя леди Риволл обращалась к Севану, смотрела она на Марию. Гитец хорошо знал подобный взгляд. Лорд Альберт Корвунд изучал людей примерно так же: сосредоточенно, пристально, оценивающе. Однако во взгляде леди Риволл крылось что-то еще… Гнев? Сожаление? Горечь? Она словно искала ответ на невысказанный и известный лишь ей вопрос, но не находила.

Севан сам посмотрел на Марию.

– Белое Солнце… – прошептал он. – Она вообще жива?..

Мария напоминала марлевую куклу; на бинтах местами проступили розоватые пятна. Где не было повязок, виднелись синяки и кровоподтеки. Грудь вздымалась неровно, сиплое дыхание тяжело срывалось с распухших губ. У койки стоял штатив, с которого свисал пакет на пятьдесят жидких унций. По трубке сбегал прозрачный раствор. Между указательным и большим пальцами левой руки блестела игла для внутривенных инъекций, зафиксированная лейкопластырем.

– Вы даже не представляете насколько, – ответила леди Риволл с непонятной иронией.

– П-простите, – Севан вспомнил, с кем говорит, соскочил с койки и низко опустил голову: – Миледи…

Она неспешно поднялась, и гитец осекся. Он посмотрел леди Риволл в глаза, оторопело взглянул на Марию и снова на руководительницу венетрийского отделения. Его прострелила дикая мысль.

Убрать синяки, горбинку перелома на носу, разбитые губы… Сходство просто ошеломляло. Севан мысленно поместил рядом двух женщин, старую и молодую, и медленно слил их лица в одно.

– Вы…

– Не волнуйтесь, – с нажимом сказала леди Риволл. – Вы едва очнулись. Вряд ли после приступа приходили хорошие сновидения.

Взяв пальто, она шагнула к выходу из палаты:

– Ваш мундир в ногах койки, перчатки в кармане. За мной.

Севан схватил его и в смешанных чувствах последовал за леди Риволл. Интуиция опять молчала, не иначе как благодаря просветленному-чтецу из Церковной школы. Леди Риволл поняла: он заметил фамильные черты. Подобная связь опозорила бы родовитую семью, и в словах прозвучало предостережение. Но она определенно не приходилась Марии матерью. Значит, оступился полковник Александр Рейс, достопочтенный граф Риволл.

В Летной академии Севан слышал сплетни о сокурснице, не говоря уже о том, что недавно тщательно изучал ее досье. Альконцы придавали немало значения наследственности. Сведения о происхождении, как и многое другое, досконально фиксировались в Семейном реестре. Детей с неполной картой или записями о преступлениях родственников ждала непростая жизнь.

Ироничная, статная, с тяжелой косой и глазами оттенка шлифованной стали, Мария числилась среди лучших и всем помогала. Доброта наделяла ее какой-то особенной светлой силой. Севан не считал сокурсницу привлекательной – он любил блондинок – и называл «подругой». Ему казалось, они похожи: дочь порицаемой обществом женщины и сын обезумевшего таксидермиста.

Судьба шутя продемонстрировала, что гитец ошибался. Между вольным капитаном с джаллийским материковым сертификатом в кармане и искалеченным джентльменом Службы – разлом бездонной Тени.

Севан доставил на итоговый вылет Марии приказ об ее увольнении по просьбе асессора Коронной Коллегии. Вызвался добровольцем и выполнил свой долг. Сокурсники посмотрели косо, словно не видели неуловимого преломления лучей обязанностей внутри кристалла человеческих взаимоотношений. Кто-то все равно принес бы капитану Родиону Аксаневу злополучный конверт. Кто-то все равно поймал бы Марию с Дланью. На кого-то все равно взирали бы с неприязнью.

За любым решением всегда – человек. Севан не испытывал чувства вины. Он сделал правильный выбор.

Мария ненавидела проигрывать. Получив вызов, она шла ради победы на невозможные риски, точно лишившись инстинкта самосохранения. Без ее упорства Служба не вмешалась бы в мятеж вовремя.

Понимала ли это леди Риволл? Знал ли о корнях Марии лорд Корвунд? Увидев обеих, он не мог не заметить сходства.

Севан терялся в догадках.

Тишину просторного зала приемной нарушали лишь шаги медсестер и храп с единственного дивана. Севан удивленно