Гроза над Миром - Венедикт Ли

 В отличие от маленького Яна у нее совсем не было чувства юмора.

 Добрый мурлыкнул, почуяв близость жилья. До захода солнца оставалось еще два часа, но здесь, видать, ложились рано. Урожай убран, можно почивать спокойно – кое-где в хатах уже горел мягкий свет. Зажиточные люди, если раскошелились на флуорлампу.

 Урсула задумалась: куда же податься? Это в песне ты стучишься в любую дверь – она представила себя чужими глазами. Напугает кого угодно. Лучше не связываться. Вблизи одного из домов она спешилась, Ян вновь был у нее в «упряжи» за спиной. Велела Доброму пройти вперед и ждать, а сама скользнула по узкой тропинке вглубь огорода.

 Мясолист или стиксова капуста, его толстые, тугие листья очень питательны. Запеченные или поджаренные, они своей губчатой консистенцией и вправду напоминают мясо, так богаты белком. Урсула старалась не брать помногу с одного места. Бесшумно работала ножом из остро заточенной стальной полоски, и ее дорожный мешок быстро наполнялся. Запыхавшись, присела у сарая: все ж тяжело. За ее плечами дремал Ян, игломет свой Урсула тоже несла на себе. Никогда не расставаться ни с сыном, ни с оружием, такое взяла себе правило.

 Теплый, уже не слепящий глаз лучик заходящего солнца коснулся ее лица. На секунду она расслабилась. Где твое место в Мире, Урсула? Как всегда, дорога в глубины памяти, на деле, никуда не вела. Урсула вздохнула, Ян сонно пошевелился у нее за спиной.

 – Ах-х-х, тварь! – полноватый мужчина средних лет, круглолицый, с тонкогубым ртом стоял в десяти шагах от нее, замахиваясь тесаком.

 Лезвие сверкнуло параллельно земле и вонзилось в дощатую стену над головой Урсулы. Как же она не заметила этого фермера? А вот он углядел ее тень в огороде и кинулся защищать свое добро, успев только натянуть штаны. Его покатые веснушчатые плечи изобличали недюжинную силу. Он надвигался на них с Яном.

 – Щ-щ-щас я тебя, ворюга!

 Урсула вскочила, поднырнув под его руку, отбежала на несколько шагов и остановилась, обернувшись. Мужчина сперва оторопел, затем выдернул из стены засевший в ней тесак, прикинул в руке и рот его расплылся в улыбке.

 Стальная стрела игломета разбила ему зубы, пробила гортань и вышла из затылка, глубоко вонзившись в стену сарая. Фермер не успел даже вскрикнуть, ноги его подогнулись. По подбородку потекли струйки крови, изумленно открытые глаза застыли. Но тело осталось стоять.

 – Мико? Мико, ты где? – зрелых форм женщина в одной ночной рубашке беспокойно высматривала долго задержавшегося мужа.

 Урсула не шевелилась, держа игломет наготове. Миловидное лицо женщины исказилось от ужаса, когда, не веря своим глазам, она увидела Мико. Грудь ее поднялась, вбирая воздух, рот открылся, готовый взорваться пронзительным воплем. Но лишь слабый хрип вырвался из уст и, хватаясь слабеющими руками за мертвого мужа, она сползла на землю. Последняя, остававшаяся у Урсулы стрела вошла жене фермера под левую лопатку.

 Урсула прислушалась. Тишина. Женщине не удалось поднять тревогу и время еще есть. Неслышно ступая, Урсула вошла в дом. Посмотрела на кухне и в кладовой. Приличных размеров окорок пришелся ей по душе и отправился в ту же воровскую котомку. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Урсула обернулась. Почему-то она была уверена, что опасность ей больше не грозит.

 Девочка лет двенадцати в синем коротком платьице, каштановолосая и коротко стриженая, стояла в дверях, дрожа от страха. Смерти родителей она не видела, но то, что они ушли и не вернулись, а вместо них в доме хозяйничает мрачного вида незнакомка…

 «Вот еще морока», – подумала Урсула, прикидывая, как удобнее убить девочку. Приказала:

 – Подойди ко мне.

 Как кролик перед удавом девочка медленно двинулась к Урсуле, и крепкие пальцы вдовы Тойво Тона легли на ее тонкое горло. Девочка хотела что-то сказать, но язык не слушался ее. А Урсула медлила, чувствуя, как бьется жилка на нежной шейке ребенка.

 – Зовут как?

 – Ма… рина… – пролепетала та.

 – Стой смирно, Марина.

 Взяв подвернувшийся под руку обрывок бельевой веревки, Урсула крепко связала Марине запястья.

 – Не кричи, не зови никого. Идем.

 Марина послушно кивнула. Выводя ее со двора, Урсула велела ей сбросить тапки и зашвырнула их поближе к срубу колодца. Пусть подумают, что девчонка утонула. Пока разберутся – вот и еще время уйти подальше.

 Добрый фыркнул недовольно: «Сколько можно меня нагружать?» когда Урсула усадила Марину впереди себя. Ездить на неоседланном стиксе всегда с непривычки тяжело и для Марины оказалось мукой. Урсуле то и дело приходилось придерживать ее, не давая соскользнуть набок с покрытой блестящим светло-коричневым мехом спины Доброго. Они ехали всю ночь, и только под утро Урсула устроила привал в маленькой лощине справа от дороги. Спешилась сама и подхватила на руки теряющую сознание Марину. Та смогла лишь прошептать:

 – Теперь мне можно домой?

 – Куда? – резонно поинтересовалась Урсула, но Марина уже сомлела.

 Урсула сгребла сухой травы и уложила Марину, связав ей еще и ноги гибким стеблем солнечника. Потом растерла Яна, накормила и положила спать рядом с девочкой. Поела немного сама и тоже легла.

 Проснулась она рано, еще до восхода. Потянулась, запрокинув голову в белесое небо. Если идешь, то обязательно куда-то и зачем?… И, вздрогнув, огляделась. Марина исчезла.

 Долго искать беглянку не пришлось. Марина перегрызла веревку, стягивающую ей руки, затем сумела освободить ноги и, как намеревалась, отправилась «домой». Через несколько сот шагов ей пришла в голову мысль сбить Урсулу со следа, и она сошла с дороги, делая в своем пути широкую петлю-восьмерку. Почва здесь изобиловала промоинами, чьи черные страшные щели уходили вглубь на десять-пятнадцать метров. В одну из таких ловушек и угодила Марина.

 Глинистый скат понижался, сначала полого, дальше все круче и заканчивался темным зевом, в котором уже скрылись ноги девочки. Раскинутыми руками она осторожно, по сантиметру, старалась нащупать надежную опору, не теряя надежды спастись.

 Она не подняла головы, когда над скатом показались плечи Урсулы, только досадливо закусила губу. А Урсула быстро сняла платье, свила в длинный жгут и медленно опустила его Марине.

 – Одной рукой… взяла! Второй… крепче… Хоп!

 Марина вцепилась в рукав многострадального платья, и Урсула без усилий вытащила ее наверх. Когда они вернулись к привалу и Урсула приложила к ссадинам на коленках девочки растертый лист подорожника, Марина расплакалась:

 – Ну, отпустите меня, ну пожалуйста!

 Урсула подперла подбородок рукой. Как лучше объяснить?