Выбор - Анна Белинская

Отсюда прекрасно просматривается парковка и центральный вход.

Кусаю губы и ругаю себя за то, что вообще об этом думаю.

И где он? Слился? Надоело?

Конечно! Потому что никакой значимости я для него не представляю.

И мне быть плюнуть, растереть и забыть, а я тону в своих чувствах и сглатываю сдавливающий ком волнения, который образовался с того дня, как Филатов перестал приходить.

Сегодня среда.

У меня есть время не торопиться за Никитой и я решаю доехать до Набережной и прогуляться, чтобы окончательно не захлебнуться в тоске и чувстве беспокойства.

Попрощавшись с коллегами, выхожу из Центра.

Знойное солнце палит нещадно. После кондиционируемого помещения с оптимальной температурой июльская духота с высокой влажностью моментально сковывает тело: меня прошибает озноб, дышать становится совершенно нечем, а на коже мелкими горошинками выступает испарина.

Пытаюсь сделать вдох, но легкие опаляет раскаленным воздухом.

Моя ситцевая юбка неприятно прилипает к ногам, а от шеи прямо в бюстгальтер стекает капля пота. Я как будто нахожусь в бане, упакованная в термокостюм с намордником на лице.

Душно.

И влажно.

Чувствую, как начинает кружиться голова, а пространство вращаться.

Встряхиваюсь и задерживаю ненадолго дыхание, чтобы дать своему организму дозу адреналина, пока не рухнула на землю без сознания.

Мне следует поскорее укрыться в тени и выпить воды.

Делаю шаг, но ощущаю, как меня ведет в сторону.

И когда я уже настраиваюсь на встречу с землей, меня кто-то ловко подхватывает под руку и впечатывает носом в голубую мужскую рубашку.

Голубая мужская рубашка… надо же… Я даже справилась с тем, чтобы распознать цвет. Как у меня это вышло, когда всё мое существо уже успело бесстыже опьянеть?

Я стою и не дышу. Да мне и не нужно. Потому что рецепторы уже давно уловили родной запах, и мне его хватит, чтобы не задохнуться. Он со скоростью света проникает в кровь, разносится по сосудам и, словно шампанское, ударяет в голову.

Женское начало во мне вопит: «Он пришел! Он здесь!» и велит сбрасывать трусы.

Но гордость заставляет вырваться и оттолкнуть.

Трепыхаюсь в его руках как воздушный змей.

Хнычу, кусаюсь.

Но все мои попытки разбиваются, когда Филатов сильнее вжимает в себя, опуская свою челюсть мне на макушку. Теперь мне слышно, как Максим дышит мной, и чувствую, как улыбается.

Весело ему?

— Ты что творишь? — пыхчу. — Отпусти меня, Филатов, — я всё еще стараюсь вырваться, извиваясь селедкой в сетях.

— Я же сказал, что не отпущу, — ощутимо щипает меня за задницу, отчего неожиданно вскрикиваю. — Заканчивай, Сашка. Я тебе дал достаточно времени, не находишь? — его голос звучит беззлобно и ровно.

— Ты мне дал достаточно времени? – перехожу на ультразвук. Вот это самомнение у человека. Сказать, что я поражена — ничего не сказать. — Интересно, для чего? — визжу.

— Чтобы ты успокоилась, и мы нормально поговорили, — как само собой разумеющееся произносит. — Саш.

Вот не надо, а! Вот этого его «Саш». Это противозаконно.

— Отпусти меня! — рычу я и кусаю мерзавца куда-то в область живота.

Надеюсь, в пупок!

Филатов шипит, но не отпускает, а я получаю по заднице увесистым шлепком.

Серьезно?

На территории комплекса, где я работаю и куда выходят окна нашего кабинета, меня лупят по заднице?

Я зверею и готова вгрызться зубами в его выпирающий кадык, но мне, к сожалению, до него не достать.

Козлина!

Не верю, что еще каких-то полчаса назад я могла страдать и убиваться по тому, что этот гад не появляется несколько суток! Какая же я была дура! Не было его и сердце так с ума не сходило.

— Отпущу, когда пообещаешь, что мы поговорим, — ставит мне ультиматум. Филатов одной рукой удерживает за спиной мои руки, а другой поднимает мой подбородок. Мне приходится поднять на него глаза, хоть я этого катастрофически не хочу. Он скользит по мне голодным звериным взглядом, жадно рассматривает, цепляясь за губы. Нет, нет, нет! Не смей меня целовать, мерзавец! После того, какими ничтожными словами плевался его красивый рот, я брезгую к нему прикасаться. — Я соскучился, Сашка.

Да что ж это такое?!

А я–то как соскучилась.

Соскучилась по этим ямочкам, хмурым бровям, широким плечам и горячему телу. По грубости, по нашему молчанию, по дерзким обидным шуткам в мою сторону, по игривой ухмылке и редкой мальчишеской улыбке. Господи, как же я скучала! Ну за что мне это? Внутри меня всё хнычет и стонет. И просится к нему. К паршивцу этому.

— Я так скучал, — утыкается своим влажным от пота лбом в мой, заглядывая в глаза, чем добивает меня окончательно. — Ты позволишь мне всё объяснить? Знаю, что должен был сделать это давно.