Родная старина - В. Сиповский

Упорство татар, страшная лютость боя и ужасное действие пороха сильно врезались в память участников боя и память народа, среди которого, конечно, распространились рассказы очевидцев казанского взятия.

Венец Ивана IV (шапка Казанская) изготовлен после покорения Казанского ханства

Вспоминает и до сих пор наш народ в своих песнях,

Как царь-государьПод Казань подступал,Как под речку, под КазанкуПодкоп подкопал,Сорок бочек закопал,Что с тем ли ярым зельем,Черным порохом.А на бочки становилиВоску ярого свечи.

Показалось царю, говорится в песне, что долго те свечи не догорают; начал он уже и гневаться, и казнью грозить пушкарям и зажигальщикам, да один из них был посмелее, стал говорить царю, что в тиши (под землею) свечи тише горят, но

Не успел пушкарьСлово вымолвить,Как и взорвало стенуБелокаменную,Поломало все башенкиУзорчатыя.

В другой песне народ представляет по-своему и ужас побоища:

Казань-то город на крови стоит,Казанка-то речка кровью потекла,Мелкие ручьи горючими слезами;По лугам – лугам да все волосы.По горам-горам да все головы.Да все головы разноличныя…

Пять лет пришлось еще русским воевать в Казанской области, чтобы окончательно покорить обитавшие здесь полудикие племена: мордву, черемисов, вотяков, чувашей и башкирцев. Мешали русским утвердиться в Приволжье и орды ногайских татар; их подбивал к борьбе с русскими турецкий султан: трудно было мусульманам примириться с мыслью, что богатый край уходит из их рук и многие магометане становятся данниками христиан. К счастью для Москвы, ногаи не могли действовать дружно: постоянные раздоры шли между их князьями; иные из них искали даже сами защиты Москвы и боролись против своих же единоверцев.

Один из этих ханов искал помощи московского царя против астраханского хана Ямгурчея, с которым были у царя и без того свои счеты: в Астрахани оскорбили и ограбили русского посла; потом Ямгурчей дружил с крымским ханом, врагом Москвы. В 1554 г. русская рать в тридцать тысяч человек под начальством князя Пронского спустилась по Волге под Астрахань. Хан бежал, даже и не пытался обороняться, и город занят был совсем без боя. Сначала посажен был здесь ханом подручник московского царя – Дервыш, обязанный платить дань; но когда он стал кривить душой, тайно сноситься с Крымом, то был изгнан в 1556 г., и Астрахань окончательно была присоединена к Москве. Теперь вся Волга с ее устьем была в руках русских.

Крымский хан не сумел помешать русским утвердиться ни в Казани, ни в Астрахани, но сильно злобился и старался всячески вредить русским, искал всякого удобного случая внезапно напасть на русские украины [т. е. окраины].

Сильно страдал народ от этих разбойничьих наездов. Татары свирепствовали, как и встарь: села и города выжигали, жителей одних убивали, других целыми толпами угоняли к себе в неволю. Русские ставили, как и прежде, по всей южной окраине острожки, устраивали засеки в лесах против пути, рыли рвы, заваливали дороги срубленным лесом, даже в реках по дну вколачивали острые колья по тем местам, где можно было перейти вброд. Царь приказал усилить сторожевые отряды по южной границе. Но что особенно важно – с этого времени и русские стали донимать крымцев внезапными наездами на их земли. Легкие отряды удальцов спускались по Дону или по Днепру и громили улусы в самом Крыму. Иногда эти наезды были очень удачны: так, в 1559 г. Даниил Адашев с небольшой легкой ратью пробрался в самый Крым и наделал крымцам большого переполоху, разгромил несколько улусов и вывел из плена много русского люда.

В это время на Дону и на Днепре складывалось уже сильное казачество, с которым все труднее и труднее было справляться крымцам. Легкие казацкие отряды нередко спускались на челнах по рекам, нежданно-негаданно являлись в Крыму и хозяйничали так же, как татары на Руси.

Книгопечатание в Москве

«Старые обычаи поисшатались» – вот на что указывали на Стоглавом соборе как на главную причину всех церковных неурядиц. Восстановить старые порядки и сохранять их во всей их чистоте стало главною задачей духовенства. Из писателей того времени разве только один Максим Грек вполне ясно понимал, что этого мало и русским необходимо более всего просвещение, пробуждение живой мысли. Другие же самые видные писатели искали спасения только в соблюдении «святой старины».

Весьма важным памятником этого времени надо считать Четьи минеи митрополита Макария. В этом огромном труде (12 больших книг) собраны были жития святых, слова и поучения на их праздники, их творения всякого рода, целые книги Священного Писания и толкования на них. Двенадцать лет под руководством Макария трудились переписчики над этим сборником. Другой труд, тоже очень важный, – это «Кормчая книга», сборник церковных законов, постановлений и правил русских князей и святителей. Наконец, Макарию приписывают и составление сборника сведений по русской истории под названием «Степенная книга». Все эти труды представляли опору для сохранения старины, давали духовное оружие для борьбы с разными «новшествами» и «мнениями», которых боялись пуще огня; боялись тем более, что в ту пору на Западе «новшества» и «мнения» «лютерской ереси» расшатали старый строй церкви.

Но как ни заботились о том, чтобы никакие «мнения» не проникли в Русскую землю, все-таки в это время (1553) проявилась здесь ересь Матвея Башкина и Феодосия Косого. Башкин наслушался «западных умствований» и сам стал по своему разуму объяснять Священное Писание и говорить «недоуменные речи» и нашел себе последователей в Москве. Ересь, однако, была открыта, созван был собор для суда над еретиками. Оказалось, что они, подобно жидовствующим, отвергали божество Сына и равенство Его с Богом Отцом, таинство причащения и покаяния, почитание икон, святых и прочее. Феодосий Косой, монах Кириллова монастыря, зашел в ереси еще дальше. Башкина и его сторонников разослали по монастырским тюрьмам. Феодосию, однако, удалось бежать в Литву, где он продолжал распространять свою ересь. Особенно сильно писал против еретиков Зиновий Отенский (Отень – монастырь недалеко от Новгорода).

Фронтиспис и заглавная страница Апостола И. Ф. Федорова. 1564 г.

Борьба с ересью, желание сохранить незыблемо старину заставляли более всего подумать о том, как бы церковные, богослужебные книги охранить от порчи: книги на Руси тогда были по-прежнему рукописные. Обыкновенно при монастырях и при епископах были «доброписцы», которые занимались перепискою книг из усердия и любви к делу. Кроме того, были в городах писцы, которые промышляли перепискою как богослужебных, так и всяких «четьих книг», которые продавались обыкновенно на торжищах.

Когда по взятии Казани стали строить в новозавоеванной земле новые церкви, то потребовалось много богослужебных книг, и царь приказал скупать их; оказалось, что из огромного числа купленных рукописных книг очень немногие были годными, в других же было так много пропусков, ошибок, описок, искажений, ненамеренных и намеренных, что исправить их не было возможности. Это обстоятельство, по мнению некоторых, навело царя на мысль завести в Москве книгопечатание. Уже сто лет прошло с тех пор, как типографский станок начал работать в Западной Европе, а в Москве о печатании книг и помину не было до 1553 г. Когда царь сказал митрополиту Макарию о своем намерении, оно пришлось тому очень по душе. «Эта мысль, – сказал он, – внушена самим Богом, это дар свыше исходящий!»

Тогда царь велел строить особый дом для помещения типографии и приискивать мастеров. Постройка дома, или «Печатного двора», как называли его, длилась десять лет. Наконец в апреле 1563 г. началось, а 1 марта 1564 г. было закончено печатание первой напечатанной в Москве книги «Деяния апостольские».

Главным мастером в первой русской типографии был русский человек – дьякон Иван Федоров, а главным сотрудником его – Петр Тимофеев Мстиславец. Иван Федоров, как видно, хорошо изучил свое дело – быть может в Италии: он не только умел сам набирать и печатать книги, но и отливал очень искусно литеры. Эти же мастера в следующем году напечатали еще Часовник, а затем должны были бежать из Москвы: их обвинили в ереси и порче книг. Говорят, что недруги русских первопечатников подожгли даже и Печатный двор. Сам Иван Федоров рассказывал, что бежать из Москвы его заставило «предельное озлобление от многих начальников и учителей, которые на нас, зависти ради, многие ереси умышляли, хотели благое дело во зло превратить и Божие дело вконец погубить».

Первые русские печатники бежали в Литву и здесь продолжали заниматься своим делом; однако и после их бегства печатное дело в Москве снова было восстановлено, но велось в таких незначительных размерах, что не могло вытеснить из употребления рукописных книг, писанных малограмотными писцами.