Братья - Селим Ялкут

— Нет, нет… — Разнеслось в ответ. Затем наступило молчание, и голос зазвучал снова:

— Зачем мы пришли? Отвоевать наши святыни. И мы сделали это. Что получили в награду? Град земной. О чем молим, тебя, Господи? Помоги завершить праведное дело.

Что спросят те, покрывшие себя славой, выдающиеся по роду и званию, достойные всякого почитания? Где они? Глядят с небес и негодуют, видя нашу робость, наше бессилие…

Заигрываем с язычниками, заигрываем с греками. Блудодействуем с дочерьми дьявола. Погрязли в бесчестии и безволии. Грешим и обманываем себя. Говорим, так можно сохранить мир. Неправда. Не станут бояться нас и щадить, если станем испуганно твердить о мире. Только силой можно убедить, только страхом можно заставить.

Греки в открытую похваляются, выдавая ложь за собственную правоту. Как смеют они. Разве они отвоевали этот город и оплатили его своей кровью? Нам досталось. А что теперь? Разве не про нас сказано: умы их ослеплены; покрывало доныне остается неснятым; лежит на сердцах их. Но когда обращаются к Иисусу, тогда покрывало снимается.

А мы обращаемся? Не смеем даже спросить, потому что знаем ответ. И стыдимся его. Говорю это я, враг всякой лжи. Вот что должны. Распрямиться, взять в руки меч, поднять его против народов, не знающих нашего Господа Иисуса Христа, рождённого Девой Марией, пострадавшего и распятого ради спасения рода человеческого…

Может ли быть иное? Нет, не может. Недостойные не слышат. Пусть они живут рядом, молятся рядом. Но чаяния их пусты. Пришло время отделить достойных. Вам я говорю: что завоевано, нуждается в защите, что назначено, должно быть исполнено. Мы несем эту волю. Этот крест. С нами Бог, с нами Христос.

Сказано в сей день, в 5070 год от сотворения мира, а от принятия Христом человеческого образа в 1118 год.

…Голос потух, будто устав от ярости, и последние слова сказаны были спокойно. Но речь воодушевила, прерывалась криками. Тени воздетых кулаков и колеблющегося пламени метались по стенам.

Все было кончено. Расходились в разные стороны, я повернул по знакомому пути. Когда шли по мостку, чьи-то крепкие руки удержали меня, увели в сторону. Под началом невидимого сопровождающего я повернул назад, миновал место недавнего собрания. На стенах опустевшего стойбища — возможно, здесь были когда-то царские конюшни — бессветно дымили угасшие факелы. Я не пытался осмотреться, не пытался сопротивляться, шел молча. Коридор вел все дальше, в подземные глубины. Шли в полном мраке, я чувствовал только лежащую на плече руку и слышал дыхание своего провожатого.

Потом невидимый человек спросил: — Кто ты?

Уже давно я считаю, что задержался на этом свете. И понимание наполняет мне спокойствием. Сейчас оно было кстати.

— Пришел вместе с другими. Много разговоров. Хотел сам поглядеть.

— Согласен с тем, что услышал?

— Хорошие слова не пропадают даром.

С той стороны долго молчали. — Назови себя…

— Артенак? — Задумчиво произнес в ответ голос и добавил, как мне показалось, с насмешкой. — Станешь рассказывать, не забудь, приняли тебя хорошо и приглашают впредь. Нам люди нужны, и ты сгодишься, если захочешь…

Я промолчал. А голос неторопливо продолжал. — Пришел, поглядел, послушал. Как думаешь, что мы можем требовать взамен, чтобы не заподозрить тебя в шпионстве? Теперь от нашего приглашения нельзя отказаться. Согласен?

Что оставалось? — Согласен.

— Сам сказал. — Одобрил голос после паузы. — Мы подскажем, чем сможем быть полезны друг другу. А теперь иди. Тебя проводят, чтобы нашел дорогу.

Без провожатого я бы заблудился. Я поблагодарил, пожав сдерживающую меня руку, освободил плечо и пошел дальше сам. Стояла ночь, но небо было чистым, и в лунном свете я мог видеть собственную тень. Я пошевелил пальцами, поглядел, поправил съехавшую от чужого прикосновения рубаху и отправился спать. Старческий сон неглубок, я просыпался, ворочался с боку на бок и думал…

Карина

Никак не удается придти в себя. Все что я успела узнать об этой женщине, и о брате, подсказывало, здесь не сможет кончиться миром. Эта беспутная Магдалена. Она исчезала и появлялась, когда хотела. Кем она была для брата? Не могу объяснить. Любовь? Ревность? Что-то другое? Он не отвечал. А теперь обоих нет.

Беда следует за бедой. Ушла моя лучшая и единственные подруга Зира. Собралась и ушла, предупредив, что будет неподалеку. В городе или рядом? По своему обыкновению не стала объяснять. Сказала, так будет лучше. Кому? Всем… Зная ее характер, я не спрашивала. Зира чувствует опасность, как зверь — приближение далекого пожара. Но почему? Мысль, что я накликала беду своей жаждой мести, сводит меня с ума. Но что случилось, то случилось. Так когда-то говорил мне отец. То же я повторяю сейчас, и смерть негодяев, служит мне утешением. Я поступила так, как он хотел.

Снова появился Артенак. Неутомимый старик постоянно что-то ищет, я рада, что он питает расположение к нашей семье. Мое радушие искренне, но я не могу скрыть печали. Он и отметил. Первый вопрос: что со мной? Не слишком ли близко я принимаю к сердцу события последних дней? Артенак ничего не знает о брате, я просила Раймунда держать семейные дела в тайне. Догадки, на которые этот человек мастер, не в счет. Пусть думает, что хочет. Я пожаловалась на нездоровье, и сочла, этого достаточно.

— Михаил исчез, — преподнес он новость, а я притворилась удивленной.

— Неужели Раймунд не говорил вам?

— Пожалуй. Я занята домашними делами.

— Вам легко живется.

— У нас защита. Раймунд, Товий. Кого нам бояться.

— Но та, давняя история, которая заставила вас покинуть город, разве она не тревожит? Эти люди могут оказаться поблизости.

— Да, советник, я чувствую себя неуютно. Но что поделать. Мы могли бы уехать куда-нибудь неподалеку. Я мечтаю об этом. Но Раймунд не хочет оставлять службу. Уговорите его, я буду рада.

— И ваш Товий служит у них. Помните, вы советовали мне побывать на собрании этих храмовников. Я воспользовался вашим советом.

— И каково впечатление?

— У них много людей. Больше, чем я думал.

— Надеюсь, вам было интересно.

— Конечно. Они заметили мое присутствие. Выяснили, кто я, и отпустили, можно сказать, по дружески. Я решил рассказать об этом вам. Вы удивитесь, как удивился я сам, когда понял, только с вами я могу говорить открыто. Время идет, и все меньше близких людей связывает меня с миром. Раймунд с братьями? Но Михаил исчез.

— Вы — заметная фигура в городе, советник.

— Это так. Должен сказать, король по прежнему доверяет мне и спрашивает у меня совета. Но я уже стар, и исчерпал силы, подаренные мне природой.

Разговор давался с трудом, но тут вернулся Раймунд и оживил общение. За едой многие вопросы выглядят не такими мрачными. К тому же вино помогло, и вечер закончился, как в прежние времена…

И, наконец, главная неожиданность ждала нас спустя несколько дней. Раймунд вернулся со службы вконец расстроенным: — Артенак исчез. Вместе со своей женой.

Ясно, Раймунд поднял на ноги весь город. Но найти никого не удалось, даже следов не осталось. Дома у Артенака все цело, и удивительно скромно для того положения, которое занимал этот человек. Даже рукописи, которыми Артенак так гордился, все на месте, аккуратно сложено и прибрано, не хватает только хозяев. Они исчезли.

И вот еще. В эти же дни Раймунд принес домой полотняный мешочек. Его передал какой-то бродяга. Внутри оказался перстень моего отца. Франсуа вернул его мне, так я поняла. Что с ним? Неизвестно. Раймунд говорит, он просто ушел. Куда? Это тоже непонятно. Раймунд объехал окрестности, переговорил с десятком бродяг, обитающих в пещерах и старых гробницах. Франсуа бывал среди этих людей. Они сходятся к городу в праздничные дни, а потом исчезают, будто не было. Куда? Бог весть. Дорог много, возможно, Франсуа воспользовался одной из них.

Раймунд потерял близких людей. Он возвращается домой, садится к огню и может сидеть так часами. Я пыталась занять его сыном, но это отвлекает его ненадолго. Он смотрит в огонь. Что он видит в нем, не знаю.

У меня нет времени скучать. С уходом Зиры хлопот прибавилось. Но иногда, когда образуется свободная минута, я достаю оба перстня, кладу их рядом и смотрю. Это скрашивает мою жизнь…

Старая Акко — седая каргаПрячет от солнца сырые ступениВ переплетениях угольной тени,Тянет меня за собой на рога

К бесу и вниз, за подкладку времен,В дымный чертог циклопической кладки,Где, средиземной хлебнув лихорадки,Сходит с ума сицилийский барон.

Греков клянет — лекарей и попов,Папских прислужников в Иерусалиме,Злых сарацин, что летят из пустыни,Как саранча на цветенье садов.

Крест у лица. Отпущенье грехов.

Колокол мерно звучит за стенойК близкой войне или к близкой кончине,Что же ему остается отныне?Вход или выход? На вечный покой?

Неукрощенный — он рвется вставать,Тянет к окну ослабелое тело,Море и парус вдали, на пределеСвета. И так тяжело умирать…

Кошка-разбойница лапой скребетГолову рыбью и жмурится сыто,Тянется сладко и трет деловитоВ липкую слизь перепачканный рот.

Время застыло, а вечность течет…

Эпилог