Братья - Селим Ялкут

— Что ты с ней сделала? — Михаил старался быть спокойным и спросил небрежно. — С волосами…

— Она больна. — Так же спокойно отвечала Миллисента. — А больную голову нужно мыть часто. Длинные волосы очень мешают. Ты можешь спросить у врачей. Я пользовалась их советами. И делаю всем подарки, — продолжала Миллисента, — чтобы отблагодарить судьбу за смерть негодяя Жискара. И того, кто отправил его в ад. Его имя я не хочу знать. Вот тебе мой подарок. — Она вложила в руку Михаила безжизненную руку Мати. — Готовьтесь. Свадьбу сыграем. Каждый получит, что заслужил.

Он собрался быстро. Нужно было уйти незаметно, минуя соглядатаев Миллисенты. С утра она с компанией отправилась за город, насладиться ласковой осенней погодой. Вернутся затемно, его станут спрашивать не раньше следующего вечера. Лучшего времени не будет. Он уложил мешок, отсыпав в карман плаща горсть монет, проверил удобно ли пристроен за поясом нож, захватил флягу с водой, стащил на кухне пару лепешек, проскользнул за ворота. Шел быстро. Кто-то взял его за руку. Он увидел мальчика, подручного грека.

— Ты уходишь, я знаю, возьми меня с собой.

— У тебя есть хозяин.

— Нет.

— Есть.

— Я все равно уйду. Я хочу стать таким, как ты. Я не хочу торговать, прислуживать. Я хочу быть свободным.

— Ты ничего не умеешь.

— Умею. Но мало. Ты научишь. Ведь ты тоже не умел.

Говорили на ходу. Михаил спешил. Встреча была неожиданной, и только теперь до него дошло, что разговор идет всерьез. Он остановился.

— А твой хозяин?

— У него свои дела. Я сам хожу в город. Пройдет несколько дней, прежде чем он возьмется меня искать.

— Тогда идем, как есть. Сейчас же. Не возвращайся. Все, что нужно, добудем в дороге.

День они провели, хоронясь у Яффских ворот, дожидались каравана в сторону побережья. Идти самим было опасно, Михаил не хотел рисковать. Им повезло, ждали недолго. Купцы сообща нанимали охрану. С караваном шли паломники, за них платил город. Счастливые люди, они возвращались домой, исполненные благодати, с пальмовыми ветвями в руках. Они уже видели себя в родной церкви, там они поставят ветвь в алтаре и станут рассказывать бесконечные истории о том, как все было. О самом невероятном, что только могло с ними случиться. Они горели нетерпением, для них не осталось преград. Земная миссия была исполнена.

— Добрая примета. — Отметил мальчик. — Все будет хорошо. — Они смешались с толпой и двинулись в путь.

Хроники

И снова. Трудно сказать, каково будет новое царствование, омраченное уже несколькими убийствами. Последнее случилось буквально на днях. Рыцари каждый день съезжаются в город, людей много и прибывают все новые. Эти въезжали со стороны Южных ворот. Вслед за ними объявился нищий, который сначала шел рядом, а потом заступил дорогу, и стал прыгать перед лошадью с явным намерением испугать. Кавалер хлыстом огрел негодяя, но тот, как ждал, бросился под плеть, ухватился за бьющую руку, стащил на землю и, навалившись сверху, ударил ножом. Потом бросился бежать, но его настигли. Прижатый к стене, он продолжал отмахиваться ножом, пока не был убит. Справедливо, что жертва смогла это видеть. Это был достойный человек, откликавшийся на имя Хромой или Хромец, как кому угодно, родом из Марселя, один из ревностных защитников города со времен его освобождения. Он успел увидеть своего убийцу мертвым, прежде, чем умереть самому, рядом с его телом. Убийцу не смогли опознать, хоть тело выставили для показа на городской площади и его смогли осмотреть многие. Если это тот, кто убил Жискара, то с ним покончено ценой жизни двух достойных людей.

Раймунд

Богини мщения завершили свою кровавую работу. Я со своими людьми был неподалеку, когда громкие крики возвестили тревогу. Под стеной лежал человек, мне хватило одного взгляда, чтобы узнать, хоть лицо его было в грязи и крови, удивительно, черты его, превозмогая боль, пытались сложиться в улыбку. Я смотрел на жуткую гримасу торжества, которой заканчивалась жизнь, а он, не отрываясь, глядел на меня. И улыбался. Лишь я понимал смысл этого взгляда и этой улыбки. Он сделал, что хотел, он достиг цели, и это содеянное было выше его желания жить. А для нас обоих это было прощанием на длинном пути со времени нашей первой встречи. Все было почти, как тогда, и завершилось тем же же, с чего началось. С убийства и смерти. Я не мог показать, что узнал его. Он должен был остаться неизвестным, чтобы не навлечь беду на всех нас. И вместе с тем, хорошо, что я успел, и мы смогли попрощаться, сохранив наше знакомство и дружбу в тайне. Я еще бездействовал, не в силах оторвать глаз от обращенного ко мне лица, и гаснущего взгляда, но что-то толкнуло, вывело меня из забытья. Я поднял голову. И встретил взгляд. Это был один из тех, кто был в том самом начале, которое сквозь годы привело нас всех сюда. Мы застыли над умирающим и, молча, глядели друг на друга. Он с ненавистью, я растерянно. Уверен, он узнал, а я не мог придти в себя. Собравшаяся толпа окружила нас, стражники мешали зевакам приблизиться. Лицо его было странно белым и продолжало белеть. Я перевел взгляд на руки, плотно прижатые к боку, на ладони, сквозь которые сочилась кровь. Колени его подогнулись, и он рухнул лицом в ноги своему убийце.

Я обвел глазами молчаливую толпу, заметил Чипо, людей, один из которых настиг убийцу. Я встряхнулся, пора было действовать.

— Не медлите. Заберите раненого, найдите ему лекаря, если можно помочь. Его, — я указал на тело убийцы, — мы забираем с собой. Завтра он будет выставлен на площади, возможно, кто-нибудь знает этого человека. А сейчас расходитесь.

Все эти дни — с торжествами по поводу восшествие на власть нового короля, мы только и думали, как сохранить порядок. В городе должно было быть спокойно.

Следующий день был предназначен для опознания. Таково здесь правило, выставлять напоказ тела неизвестных, чтобы после смерти они смогли обрести себе имя. Иногда это удавалось. Я находился поблизости, наблюдая за собравшейся толпой. Чипо доложил мне, что убийца схож с тем, кто отправил его в беспамятство. Я принял его слова к сведению и просил немедленно сообщать, если он узнает что-то еще. По-видимому, нескольким монахам было, что сказать, судя по тому, как они торопливо крестились, перешептывались и поспешили удалиться. Не в их интересах было распространяться, чтобы не снискать своей обители дурную славу. И, наконец, Товий. Он остался равнодушным. Я подивился предусмотрительности Карины, которая удержала этих двоих от знакомства. Остальные собрались просто, чтобы поглазеть. Сказать им было нечего. Брат Карины остался неузнанным.

У городских ворот есть малоприметное для посторонних глаз укрытие. После показа на площади тело обычно перебывает здесь день или два, пока могильщики собирают свой урожай, чтобы отправить в общую яму за городской стеной. Укрытию положен сторож, до сих пор не было причин наказывать его за нерадивость, мертвецы не умеют ходить и терпеливо дожидаются своей очереди. Но только не сейчас. Тело исчезло. Тайна ни в коем случае не подлежала разглашению, тем более здесь, в Иерусалиме. Лучше оставить этот случай без последствий, хоть я потребовал провести тщательное расследование. Сторож нашел оставленное кем-то вино, пьянствовал, а затем без памяти проспал до утра. Следовало подвергнуть его строгому наказанию, но я проявил великодушие. Было бы несправедливо поступить иначе.

Дело решила Карина. Не знаю, как она убедила отца Левона, он дал людей, и тело тайком доставили к армянской церкви. Здесь на кладбище, рядом с могилой отца, тело сына предали земле. Я был занят тем, что увел своих людей подальше, чтобы никто не смог, пусть, случайно, наткнуться на похитителей. Я простился раньше, не выдав нашего знакомства под взглядами любопытных.

Артенак

Раймунд узнал о бегстве Михаила от своего шпиона. Тот видел его у городских ворот с каким-то мальчишкой. Похоже, они дожидались попутчиков, чтобы вместе с ними добраться до моря. Это известие облегчило мою душу, я проникся расположением к Михаилу, хотя он из тех, кто доставляет постоянное беспокойство. Наше сердце не всегда следует за нашим разумом.

В общем, я не удивился, получив приглашение от Миллисенты. Она встретила меня прохладно, но я научился понимать настроение этой женщины, и отнесся к нему без лишних эмоций.

— Где ваш протеже, дорогой советник?

Я, как мог, изобразил удивление. — Как это, где? У вас.