Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

Как мы помним, Пырьева играла роль возлюбленной Ивана Рябого Нюры в фильме «Хозяин тайги», а вскоре должна была сыграть еще одну пассию Высоцкого — в фильме «Опасные гастроли».

Врачи ставят Высоцкому неутешительный диагноз: общее расстройство психики, перебойную работу сердца. Клятвенно заверили родных артиста, что продержат его в больнице минимум два месяца. Высоцкий хотел схитрить: стал уговаривать положить его в 5-е отделение, где у него давно все было схвачено — врачи молодые и он ими манипулировал, как хотел. Но про это было известно и руководству клиники, поэтому хитрость не прошла.

Тем временем 10 декабря в Одессе должны были начаться съемки «Опасных гастролей». Понимая, что если они начнутся, то Высоцкого в больнице не удержать, его друзья предпринимают отчаянные попытки съемки перенести. Золотухин просит Пырьеву-Скирду поговорить с Хилькевичем. Та просьбу выполняет. Режиссер относится к проблеме со всем пониманием и уговаривает-таки руководство студии повременить со съемками хотя бы месяц.

8 декабря Любимов едет к Высоцкому и пытается уговорить его вшить «торпеду». «Ведь раньше тебе это здорово помогало», — аргументирует свою просьбу режиссер. Но Высоцкий отказывается: «Юрий Петрович, я здоровый человек». «Ну да, здоровый…» — в бессилии разводит руками Любимов.

11 декабря Высоцкого уже пытаются обработать его друзья: Золотухин, Полока, Кохановский. Все убеждают его не уходить из театра и написать труппе покаянное письмо. Причем Золотухин согласен написать текст письма за Высоцкого. Тот обещает подумать.

Вечером с Высоцким вновь беседует Любимов. И вновь шеф настроен благожелательно. Позднее он признается, перемена к лучшему в его отношении к Высоцкому произошла после встречи с лечащим врачом. Тот рассказал Любимову, что Высоцкий во многом пьет не потому, что человек слабовольный (хотя и это в нем есть), а потому что наследственность плохая. А это уже совсем иной взгляд на проблему. Поэтому Любимов уже не клянет Высоцкого на чем свет стоит и на худсовете театра 13 декабря выступает на его стороне. Итог — Высоцкого восстанавливают в правах артиста «Таганки». Как сказал сам Любимов: «Есть принципиальная разница между Губенко и Высоцким. Губенко — гангстер, Высоцкий — несчастный человек, любящий, при всех отклонениях, театр и желающий в нем работать».

Думается, побудительным мотивом к изменению позиции Любимова по отношению к Высоцкому могло быть и то, что режиссер прекрасно понимал, что такое Высоцкий для «Таганки». Ведь на тот момент его слава достигла заоблочных высот, причем слава эта базировалась именно на его имидже полузапрещенного артиста. Уволь его Любимов, и «Таганка» многое бы от этого потеряла. Думается, понимали это и либералы во власти, которые «крышевали» этот театр. Короче, с определенного момента Высоцкий и «Таганка» превратились в одно неразрывное целое.

Однако среди актерского состава подобных мыслей не было. Там все базировалось на простых человеческих взаимоотношениях, которые к большой политике никакого отношения не имели. По этому поводу приведу слова артиста «Таганки» Анатолия Васильева:

«Я был, наверное, единственным человеком, который с пеной у рта орал: „Уволить! Выгнать!“

И, скорее всего, был прав. Потому что все эти выговоры — строгие, нестрогие — мало что давали. Если бы выгнали тогда — это могло подействовать. Ведь когда он «завязал», год-два бывали потрясающе плодотворными.

Потом, когда Высоцкий стал лидером, солистом, а театр был гнездом, куда он только изредка залетал, это уже было невозможно. А тогда без театра Владимир просто не мыслил своей жизни. И если бы мы совершили эту жестокую акцию, то, может быть, продлили бы ему жизнь…»

19 декабря на «Мосфильме» был принят фильм «Хозяин тайги».

В эти же дни в Москве проходит очередной съезд Союза композиторов СССР. Один из ораторов — Дмитрий Кабалевский — помянул недобрым словом в своей речи и Высоцкого. Он заявил, что «Песня о друге» прививает молодежи дурные эстетические вкусы, и упрекнул Всесоюзное радио в том, что оно чересчур часто транслирует эту песню. Завершил он свое выступление следующим образом:

«Есть вообще явления в нашей музыкально-творческой жизни, в музыкальном быту, в которых нам следовало бы серьезно разобраться. Взять хотя какую-то странную, окутанную туманом таинственности проблему так называемых бардов и менестрелей. (Кстати, почему „бардов“ и „менестрелей“?) Одно издательство уже готовится создавать о них книгу и рассылает анкеты: „Что бы Вы сделали со своим сыном, если бы он стал бардом?“ Можно себе представить, какая книга получится на базе такого социологического исследования! А разобраться серьезно в этом явлении все-таки надо, прежде всего потому, что многое в нем явно способствует воспитанию в молодежи дурных эстетических вкусов, а нередко (как в той же песне Высоцкого, о которой я говорил) несет в себе и дурное этическое начало».

Это выступление прямо вытекало из той борьбы, которая тогда шла в советских верхах между державниками и западниками. Она особенно обострилась после чехословацких событий и велась в основном на страницах центральной прессы, где, как мы помним, у каждой из этих группировок были свои издания (у державников: газеты — «Советская Россия», «Социалистическая индустрия», «Литературная Россия», журналы — «Огонек», «Октябрь», «Молодая гвардия», «Москва», «Искусство кино», «Театральная жизнь» и др.; у западников — «Литературная газета», «Вечерняя Москва», журналы — «Новый мир», «Советский экран», «Театр» и др.).

Поскольку Высоцкий принадлежал к либеральному лагерю, поэтому атаки на него со страниц державных изданий были не случайны. Ведь он тогда был поднят на щит либералами уже не как автор блатных песен, а как человек, написавший два весьма недвусмысленных протестных хита: «Охоту на волков» и «Баньку по-белому» (в последней речь велась от лица бывшего зека, пострадавшего в годы сталинских репрессий).

«Банька» не была первой советской антисталинской песней (об этом раньше пели Юз Алешковский, Александр Галич и др.), но она, в силу своей несомненной яркости, стала самой раскрученной. В ней был полный набор «оттепельных» штампов: «повезли из Сибири в Сибирь» (то есть вся страна — один сплошной концлагерь), «наследие мрачных времен» (ничего, кроме мрака, в сталинских временах либералы видеть не хотели) и т. д. (не случайнео в среде державников эту вещь называли «Песней троцкиста»). Эти штампы ясно указывали на то, что Высоцкий был типичным представителем «детей ХХ съезда», для которых доклад Хрущева «о культе личности» в 1956 году стал настольной книгой, впрочем, как и для западных спецслужб, которые выпустили его отдельной брошюрой в несколько миллионов экземпляров, внеся в него от себя 34 фальшивые правки.