Царьград (сборник) - Александр Харников

И вот я наконец в своем родном городе! Утомленные всей этой парадной шумихой, мы ехали по улицам столицы Российской империи, желая только одного – побыстрее добраться до постели и как следует отдохнуть. Цесаревна Мария Федоровна предложила мне остановиться у нее, в Аничковом дворце. Да и моим малышам будет веселее – они могут поиграть с детьми брата.

Я уже плохо помню, как мы свернули на Невский и добрались до Фонтанки. От усталости я еле передвигала ноги. Спящих детей из экипажа забрали служанки цесаревны и на руках отнесли их в спальню. Энн Дуглас и Роберт Мак-Нейл, растерянные и молчаливые, последовали за нами.

В гостиной я без чувств рухнула в мягкое кресло и только тогда почувствовала, как устала. А вот неутомимый Серж Лейхтенбергский, получивший от своего адъютанта всю накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию, тут же присел на диван в гостиной и принялся ее изучать внимательнейшим образом.

Одно из писем он вскрыл в первую очередь, прочитал его с глупой улыбкой на лице, потом покраснел, как гимназист, и бережно спрятал во внутренний карман своего мундира. Я поняла, что письмо это от его возлюбленной Ирины, которая осталась в Константинополе и которая, похоже, испытывает к Сержу такие же нежные чувства. Мне об этом рассказала цесаревна, взяв с меня слово молчать об этой тайной любви герцога.

Потом, порывшись в куче пакетов и конвертов, Серж нашел два послания и для меня. В первом были две телеграммы от отца и брата. Они поздравляли меня с освобождением, радовались тому, что всё прошло удачно и никто из моих малышей не пострадал. В телеграмме от брата была приписка: «Мари, ни в коем случае никому не рассказывай об обстоятельствах твоего освобождения. Этим ты можешь повредить тем, кто рисковал жизнью ради тебя».

Наивный Мака – неужели я настолько глупа, чтобы рассказывать всем встречным о людях в черных лягушачьих костюмах, которые, словно тридцать три богатыря из сказки Пушкина, вышли из морской пучины, о чудесном подводном корабле, способном мчаться на глубине нескольких десятков саженей со скоростью дельфина, и о тех, кто освободил меня из плена, словно пушкинскую Людмилу из замка волшебника Черномора. Нет, я и без напоминаний брата буду хранить тайну и никому ее не расскажу, никогда-никогда.

А второе письмо, которое мне вручил Серж Лейхтенбергский, оказалось… от моего Фредди. Я сразу же узнала его почерк. Он интересовался моим здоровьем и здоровьем наших детей, спрашивал, все ли у нас благополучно. О себе он написал мало. Сообщил только, что жив и здоров. Считает ли он себя пленным? Фредди сам не знает, как ответить на этот вопрос.

С одной стороны, Российская и Британская империи вроде бы не находятся друг с другом в состоянии войны, и поэтому по статусу он не может считать себя военнопленным. Мой отец при личной встрече сообщил Фредди, что он находится как бы «в гостях» у своего тестя. Словом, что-то похожее на то, что было и со мной. Только разница все же есть. Фредди военный моряк и знает, что профессия его связана с риском угодить в плен. А вот каково было мне, женщине, к тому же с малышами на руках? И, как мне по секрету рассказала цесаревна, королева Виктория не остановилась бы ни перед чем, чтобы досадить моему отцу. Неужели англичане такие злые и жестокие люди? Вот, например, моя верная Энн, как она любит меня и моих малышей! Правда, она не англичанка, а шотландка.

Еще мой муж писал о том, что очень скучает по мне, и будет счастлив увидеть меня и наших детишек. Я и сама чувствую себя так же. Но в эту варварскую Британию, пока в ней правит моя злая свекровь, меня и калачом не заманишь. Может быть, попросить отца, чтобы он разрешил Фредди пожить вместе с нами в одном из наших крымских дворцов? Например, в Ливадии… Надо ему написать об этом.

Нет, сегодня мы отдохнем, выспимся, а завтра соберемся, сядем в поезд и отправимся на юг, к папа, к брату Саше и к моему глупому Фредди. Что мне делать в Петербурге, когда все родные мне люди сейчас там? Я обязательно поговорю с папа насчет Фредди. Мы сейчас побеждаем этих гадких турок и злых англичан, значит, он должен быть добрым. А если кто спросит, зачем я еду, то я скажу, что хочу показать своих малюток самым лучшим врачам в том чудесном мире. И еще мне хочется увидеть ту, что поразила нашего Сержа в самое сердце.

Несколько сбивчиво я объяснила всё это Сержу Лейхтенбергскому.

– Милая Мари, – ответил он, – завтра не получится, завтра мы все вместе идем в Казанский собор, где будет отслужен благодарственный молебен в честь твоего спасения. А вот послезавтра мы все вместе сядем в поезд и отправимся на юг. Надо будет взять с собой Минни с детишками. Маленького Георгия обязательно нужно показать хорошим врачам. В их истории он умер совсем молодым от чахотки… Болезнь эта медленная, может, она уже сейчас гнездится в нем. Мальчика нужно спасать, из него, вероятно, получится куда лучший император, чем из его старшего брата Николая.

Я вздохнула, – кругом эта ужасная чахотка, ею болеют и бедняки в своих хижинах, и монархи во дворцах. Эта болезнь исправно собирает свою дань со всех, невзирая на титулы и состояния. Только бы моих малюток не затронула эта напасть. И пусть у моих спасителей от этой болезни есть лекарство, но все равно лучше бы эта хворь обошла нашу семью стороной.

Кивнув Сержу, я сделала ему знак, чтобы он оставил меня, и когда он ушел, я всплакнула. Мысли у меня начали путаться, и когда зашла Энн, сказать, что мои малютки спокойно спят, то я позволила ей увести себя в спальню. Уже закрывая глаза, я прошептала:

– Энн, ты не поедешь с семьей брата в Константинополь. Мы отправимся туда все: я, Минни, наши малютки и Серж. Послезавтра же утром и поедем. Завтра я дам тебе денег, ты пройдись по магазинам и оденься понарядней. Невеста моего спасителя должна выглядеть как настоящая королева.

Энн сначала бросилась целовать мне руки, потом, опомнившись, задула ночник и вышла вон. А я погрузилась в волшебный сон, в котором мы все ехали на юг, навстречу счастью и нашим родным. Эта была первая ночь, когда мне не снился этот проклятый дворец «Холируд».

30 (18) июня 1877 года, раннее утро. Константинополь. Сад дворца Долмабахче

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Вчера вечером меня вызвал к себе наш адмирал и верховный главнокомандующий Виктор Сергеевич Ларионов. Выходит так, что сегодня с утра мне вместе с генералом Скобелевым лететь в Ставку Александра II. Вместе с нами по своим дипломатическим делам полетит и капитан Тамбовцев, которого тут уже стали называть «Старым лисом» и «Канцлером». Благодаря неуемной энергии и дипломатической изворотливости этого человека мы пока не воюем со всей Европой. Пока не воюем…

Состояние эдакой необъявленной войны у нас только с Великобританией, и тут мы ведем в «матче по пакостям» со счетом 3:0. Во-первых, «Новый Саламин» наделал шуму по всему миру и опустил авторитет Ройял Нэви ниже плинтуса. Во-вторых, таинственно исчезла ее императорское высочество великая княгиня Мария Александровна. Она буквально испарилась прямо из-под носа у британской охранки. А вчера дочь русского царя с помпой прибыла в Питер на царской яхте, в сопровождении броненосца «Петр Великий». Представляю себе истерику в Букингемском дворце, с метанием тяжелых предметов на дальность!

Сегодня же утром, прямо сейчас, произойдет еще одно событие, после которого Британская империя окончательно выпадет в осадок. Как раз в эти минуты под Порт-Саидом с наших БДК на землю древнего Египта высаживаются 10-й Одесский уланский полк и наша рота морской пехоты под командованием капитана Рагуленко. Планируется отстранить англичан от управления каналом и закрыть его на время войны «по техническим причинам». Тем самым господа британские купцы будут вынуждены плавать в Индию и Австралию через Кейптаун, как это и было до завершения постройки сего сооружения.

Ничего, это еще цветочки. Если у Британской империи нет ничего кроме интересов, то как раз по их гипертрофированной жадности и наглости мы и будем бить. Резко и наотмашь. Причем всё вышесказанное касается и Российской империи. Как ни странно, император Александр II в британском вопросе вполне солидарен с адмиралом Ларионовым. «Пепел Севастополя стучит в его сердце», и милости англичанам ждать от него не стоит.

С Австро-Венгерской «двуединой монархией», иначе именуемой «лоскутным одеялом», у нас странные отношения. Как у Троцкого – ни войны, ни мира. Войне ощутимо мешает отсутствие общих границ и природная трусость австрийцев, а миру – такая же неисцелимая жадность. Обитатель замка Шенбрунн страстно желает в очередной раз прибарахлиться за чужой счет.

Вообще-то в природе так ведут себя падальщики, питающиеся мертвечиной. Занятие это временами доходное, но малопочтенное и порой рискованное. В этот раз австрийцам понадобилась Босния и Герцеговина. Не откажутся они также и от Сербии с Черногорией, и даже от Болгарии с Румынией… Такой хороший аппетит лечится только обильным клистиром.