Царьград (сборник) - Александр Харников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на следующий день, 28 июня, отец вышел из гостиницы и куда-то исчез почти на весь день. Правда перед этим он приказал мне оставаться в номере и отвечать всем, что ему, дескать, нездоровится, и он никого не принимает. Вернулся отец только вечером, причем с небольшим саквояжем, которого при нем не было, когда он уходил. Заперев дверь, он попросил меня присоединиться к нему на вечерней прогулке.
Попетляв по христианскому кварталу Константинополя, мы убедились, что за нами нет слежки, и направились в сторону бывшего султанского дворца Долмабахче, в котором сейчас располагалась русская администрация. Немного походив с отцом по городу, я понял, что русские, «взяв на копье» Стамбул, обращаются с турками куда гуманней, чем янки с нами, своими соотечественниками-южанами. В городе иногда встречались патрули русских солдат и греческих ополченцев, но находились они там не для унижения и подавления турок, а для поддержания идеального порядка. Как это все не похоже на Атланту, Ричмонд или Чарльстон.
По кривой и узкой улочке мы подошли к неприметной железной калитке в стене, окружающей дворец. Постучав, отец сунул в приоткрывшееся окошечко маленький картонный прямоугольник. Нас немедленно пропустили внутрь и со всей вежливостью сопроводили во дворец. Там отец представил меня пожилому русскому офицеру, которого я уже знал как мистера Тамбовцева – канцлера Югороссии.
Мы все мечтали о том, что в один прекрасный день Юг обретет долгожданную свободу. Но только при этой встрече я понял, что эта надежда имеет шансы сбыться. И я с радостью согласился сделать то, о чем попросили меня мой отец и мистер Тамбовцев.
На следующее утро я уже всходил по трапу на «L’Anadyr», корабль французской компании «Messageries Maritimes», ходивший по маршруту Индия-Марсель с заходом в Константинополь. И вот я в Марселе.
Пестрая гавань средиземноморского порта. Синее море, крики чаек, ароматы пиний и цитрусовых деревьев… Горы на горизонте, цепочка островов в море. На одном из них, если мне не изменяет память, провел долгие годы заключения герой месье Дюма граф Монте-Кристо. Неправедно осужденный, лишенный всего, он смог, пусть и через много лет, восстановить справедливость. И, если все получится, то же будет и с моим любимым Югом.
Будь у меня время, я бы насладился местными красотами и обязательно добрался бы до этих островов. Но я приехал сюда не для отдыха. Нанимаю фиакр и еду на нем на вокзал. Господин Тамбовцев дал мне план Марселя и предупредил, чтобы возница ни в коем случае не сбился с указанной дороги. И действительно, он зачем-то поворачивает налево. Я достаю шпилечный револьвер Кольта и показываю ему, после чего он говорит мне: «пардон, месье» и возвращается обратно. И действительно, без дальнейших приключений я оказываюсь на вокзале.
И вскоре я уже сажусь на ночной поезд Марсель – Бордо, и далее до Аркашона на фиакре. В Аркашоне, согласно инструкции, договариваюсь с рыбаком, и он, удивленно посмотрев на меня, отвозит меня на своей лодке до пляжа на мысе Сан-Ферре.
– Вы сумасшедшие янки, – говорит он, – сейчас же вода холодная, что там делать?
Он прав и не прав одновременно, янки действительно сумасшедшие, но я-то не янки. И у меня в кармане лежит инструкция, которая говорит, что мне делать дальше. Согласно этой инструкции, я располагаюсь на пляже. Темнеет. В море поблизости нет ни одного корабля, но инструкция есть инструкция. Я достаю из саквояжа маленький электрический фонарь, который дал мне мистер Тамбовцев. Между прочим, такие делают только в Югоросии. Несколько раз мигаю им в сторону моря. Жду. Через некоторое время над волнами слышится приглушенный рокот.
Из темноты неожиданно выныривает черная лодка, будто сделанная из надутой китовой кожи. В лодке два человека в странной черной форме. Один из них сидит на руле, а второй стоит на носу и освещает меня с ног до головы мощным электрическим фонарем. Лодка тыкается носом в берег.
– Майор Оливер Джон Семмс? – с протяжным русским акцентом спрашивает меня тот, кто стоит на носу.
– Да, – кричу, – это я!
Мне машут рукой:
– Садитесь в лодку, мистер Семмс, мы за вами!
Хватаю саквояж – вот она военная привычка – путешествовать налегке, и забираюсь в лодку. Она мягкая, будто действительно сделана из надутой кожи. Мы несемся в открытое море. Меня предупредили, что нас заберет корабль. Но где же он? Его не было, когда стемнело, и не может быть сейчас. И вдруг снизив скорость, наша лодка тыкается в то, что мне сначала показалось морским чудищем невероятного размера. Потом я понял, что это огромная субмарина, наподобие «Наутилуса», описанного Жюлем Верном. Почти на ощупь я перебираюсь на палубу подводного судна. Русские моряки поддерживают меня с двух сторон. Огромный черный корпус, надстройка в середине, небольшая, по сравнению с размерами корабля, поперек нее надпись по-русски и контур летящей чайки, так знакомый всем морякам, а также русский военно-морской флаг. Такой же косой крест, как и на нашем флаге, флаге Конфедерации, только цвета другие – синий крест на белом поле.
В надстройке открывается люк, и я забираюсь в чрево этого подводного Левиафана. Там меня встречает человек в форме синего цвета. На его погонах две полоски и три большие звезды. К своему стыду, я совершенно не разбираюсь в русских знаках различия и не смогу отличить сержанта от кэптэна.
Встречающий жмет мне руку и говорит:
– Майор Семмс, я командир подводной лодки «Северодвинск», капитан первого ранга Верещагин Владимир Анатольевич. Добро пожаловать на борт моего корабля! Мы рады приветствовать героя Конфедерации на борту нашего подводного крейсера.
– Мистер Верещьягин, – сказал я ему в ответ, – вы, вероятно, перепутали меня с моим отцом. Вот это самый настоящий герой Конфедерации.
– А не вы ли считались лучшим артиллеристом Юга? – ответил мне командир подводного корабля. – Не вы ли, попав в плен, организовали побег и служили вашей родине до самого конца? Нет, майор Семмс, я вас ни с кем не перепутал.
Я остановился и подумал: «Вот, как, моя слава, оказывается, бежит впереди меня. Меня уже узнают даже в далекой от моего родного Диксиленда России».
Пока мы разговариваем, мимо нас матросы пронесли свернутый мокрый тюк и небольшой ящик. Как я понимаю, это то, что осталось от той лодки, после того как из нее выпустили воздух. Чудеса вокруг размножаются, как кролики, я даже перестаю им удивляться, только киваю им при встрече, как старым знакомым. Наверное, я сошел с ума, я не знаю.
Командир задраивает люк, и мой трансатлантический вояж начинается. Как бы между прочим, мне сообщают, что наше путешествие пройдет на глубине трехсот футов со скоростью тридцать узлов. В черной глубине океана мы совершенно защищены от любой непогоды, так что путешествие будет быстрым и приятным. Меня высадят в указанной точке побережья через четверо суток, после чего у меня будет две недели на то, чтобы выполнить все поручения моего отца и мистера Тамбовцева. По истечению этого срока субмарина будет ждать меня в указанном месте еще в течение четырех дней…
Я подумал: «Сроки жесткие, но всё можно успеть сделать, особенно с четырьмя днями в запасе».
5 июля (23 июня) 1877 года, утро. Константинополь. Дворец Долмабахче
Капитан Александр Васильевич Тамбовцев
Как говорится, не было печали, да черти накачали. Сегодня утром ко мне на прием наконец-то прорвался месье Жюль Верн. Три недели он как неприкаянный слонялся по Константинополю, все больше и больше становясь похожим на охотничью собаку, взявшую след. Все это время он жил в гостинице и бомбардировал канцелярию дворца Долмабахче прошениями об аудиенции. Поскольку представлялся он как чрезвычайный и полномочный посол президента Франции Мак-Магона, то все его цидули улетали в корзину, а просителю заявлялось: «Месье Верн, приходите завтра».
Дело в том, что на Малом Совете Югороссии, который состоял из контр-адмирала Ларионова, полковника Бережного, полковника Антоновой, вашего покорного слуги и поручика Никитина, как представителя гражданской администрации, было решено не иметь дел с нынешней французской администрацией Мак-Магона. Ну и соответственно и с кланом Ротшильдов, для которых Мак-Магон, как и все власть предержащие, являлся всего лишь ширмой.
Но Жюль Верн, видимо, о чем-то наконец догадавшись, свою последнюю челобитную написал так: «Месье Жюль Верн, француз, писатель, журналист и авантюрист, просит частной беседы у канцлера Югороссии месье Александра Тамбовцева».
Вчера вечером он отнес эту бумажку в нашу канцелярию, а уже рано утром посыльный принес ему в гостиницу положительный ответ. Отказать во встрече «ПИСАТЕЛЮ и ЖУРНАЛИСТУ» Жюлю Верну у меня не было никаких объективных причин.
Аудиенция была назначена на утро, когда солнце только-только отрывается от горизонта и его лучи еще не жгут, а лишь нежно гладят кожу. Это ближе к полудню оно растопит свою кочегарку, изливая на землю потоки изнуряющего зноя. Даже как-то непривычно видеть в такую погоду пустыми замечательнейшие пляжи в окрестностях нашей новой столицы. Нам еще предстоит внедрять в высшее общество понятия о пользе солнечного загара и морского купания, Да, и туризм – неплохой бизнес. Чем мы будем хуже Ниццы или нынешней Антальи…