Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

была одета более чем тепло, но ведь было так холодно! Молодая камеристка с сомнением покачала головой, глядя в окно на толстый слой снега, который покрывал крыши, превращаясь постепенно на улицах под ногами прохожих в ледяную грязь или опасные скользкие дорожки. А ведь Катрин придется пройти пешком такой длинный путь.

Торжественная служба в Святой часовне, затянутой в черное, была смертельно долгой. Несмотря на лес свечей, установленных вокруг алтаря и катафалка, внутри ее царил жуткий холод. У присутствующих шел пар изо рта. Но хуже всего был бесконечный кортеж, прошедший пешком через весь город. Для Катрин это был воистину «крестный путь»!

В мертвенном свете дня процессия прошла мимо домов, задрапированных черным, под звуки похоронных колокольчиков, а все городские колокола издавали нескончаемый похоронный звон. Единственным цветовым пятном в этом ночном кортеже был катафалк, потому что Филипп хотел, чтобы он был точной копией катафалка его отца: шесть лошадей везли его, а набальзамированное тело усопшей герцогини лежало под парчовым золотым покрывалом с красным бархатным крестом. Во все четыре угла катафалка были воткнуты голубые шелковые флажки, вышитые золотом. Шестьдесят факельщиков и целая армия поющих псалмы и плачущих монахов окружали катафалк. Филипп шел за ним с непокрытой головой, несмотря на мороз, очень бледный, с остановившимся взглядом. За ним следовал весь двор, а потом и город с флажками цехов. Вид герцога окончательно расстроил Катрин. Он был похож на сомнамбулу. Внезапно Филипп, находящийся во власти горя, стал для нее тем же опасным властителем, что и когда-то… ведь она должна была как можно быстрее попросить его об очень большой милости! Накануне вечером Колетт, старая камеристка Марии де Шандивер, прибежала к Катрин и сообщила ей страшную новость: за несколько часов до этого Одетта и брат Этьенн были арестованы в монастыре кордельеров, и был отдал приказ о немедленном изгнании родителей молодой женщины. Осталась одна Колетт, которая должна была предупредить Катрин, в которой Мария видела свою последнюю надежду.

Положение было тяжелым. Герцог Савойский добился нового перемирия между враждующими домами. Но по наущению Одетты неуемный главарь наемников, прозванный «выродком», де ла Бом нарушил это перемирие, напав на бургундскую деревню. Его схватили, и, спасая свою шкуру в этом сомнительном деле, он во всем сознался. Ответ не заставил себя долго ждать: Одетта, Этьенн Шарло и торговец из Женевы, бывший их сообщником, были брошены в тюрьму, где их ждали пытка и смерть. Катрин не могла понять, что могло толкнуть Одетту на подобное безумие. Поговаривали даже, что целью заговора было убийство герцога Филиппа. Было ли желание захватить его город, а может быть, они хотели приблизить победу дела Карла VII, которому Бог даровал сына 3 июля 1423 года? Но в любом случае Катрин не могла оставить свою подругу в подобной опасности, если бы даже ей пришлось рисковать из-за этого жизнью.

Обитель Шанполь находилась за стенами города, между западной дорогой и течением реки Уш. Она была совершенно новая, ее построил дед Филиппа, герцог Филипп Смелый, по планам архитектора Друэ де Дамартена. Катрин слышала похвалы этому монастырю, который считался одним из архитектурных шедевров своего времени, но она еще не переступала его порога. Только мужчины допускались к картезианцам, а женщин пускали в часовню в подобных нынешнему случаях. Теперь эта часовня стала усыпальницей герцогов Бургундских вместо часовни Сито. Когда они прошли мимо ворот Уша, черных искривленных обледеневших ив, большого загона и сада отцов-картезианцев, почти наступила ночь, и Катрин едва держалась на ногах. Она все время глотала пилюли или нюхала соли из флакона, который ей дал Абу-аль-Хаир. Несмотря на тяжелые одежды, смертельный холод охватил все ее тело. Она кашляла от дыма факелов, а переступив порог часовни, споткнулась и чуть не упала. Рука Эрменгарды подхватила ее прямо под каменным изображением Филиппа Смелого, который гордо молился на фронтоне церкви напротив изображения своей супруги. Катрин взглядом поблагодарила ее. Она не смела попросить подругу о помощи. Как и Филипп, Эрменгарда казалась фантастическим черным призраком с застывшим взглядом. Смерть герцогини жестоко потрясла главную придворную даму. Под вуалью была совсем другая женщина… Но рука ее была твердой и теплой. Для Катрин это было огромной поддержкой, а она в ней так нуждалась! Она почти совсем не разглядела часовню – чудо фламандского скульптора Клауса Шлютера, она не замечала ни витражей из гризайли с гербами, ни Филиппа Смелого – каменное изваяние на фронтоне, ни ангелов вокруг алтаря, держащих канделябры, ни золотого архангела на верхушке апсиды с герцогским флажком в руке.

Она видела только Филиппа, его неподвижное лицо, его серые немигающие глаза, не смотревшие на нее. Вокруг нее были каменные лица и черные статуи, которые начали кружиться… Над ними глубокие голоса невидимых монахов запели погребальную песнь, слова которой написал Жак Вид, молодой камердинер Филиппа. Слова проникали в уши Катрин, неся в себе шум грозы и опасности: «Теперь, Господь мой, вы сможете, по слову вашему, отпустить с миром слугу свою, потому что мои глаза узрели свет ваш…»

В это самое мгновение Катрин почувствовала, что она тоже уходит… Ноги у нее подкосились. Рука Эрменгарды тут же обняла ее за талию и не дала упасть посреди церемонии…

– Ах вы, маленькая дурочка! – прошептала она с огромной нежностью. – Почему вы ничего не сказали?

– О чем? – пробормотала слабеющая Катрин.

– О том, что вы ждете ребенка! Это написано у вас на лице. Как же я не заметила! Держитесь, все скоро кончится, а я вас не оставлю.

К Эрменгарде неожиданно вернулась вся ее человечность, и Катрин подумала, что без нее она бы уже умерла здесь. Герцог Филипп, выстоявший всю церемонию в личной часовне семьи около Евангелия, вручал сейчас останки своей матери приору аббатства. Теперь уже совсем скоро Маргарита Баварская присоединится к своему мужу под плитой из черного мрамора, лежавшей на могиле. На мгновение Катрин почувствовала на своем лице нежный и встревоженный взгляд герцога, который ее ободрил. В нее, казалось, вливались силы Эрменгарды. У нее меньше теснило грудь. Но, к несчастью, в этот же самый момент она встретилась глазами с Гареном. В его взгляде было столько ненависти, что она задрожала. Искаженное злобой лицо казначея было лицом сумасшедшего. Катрин едва справилась с ощущением ужаса.

Через несколько секунд, все еще поддерживаемая Эрменгардой, она вышла на воздух. Наступила ночь, непроглядная, почти по-русски морозная, но на улице Катрин хотя бы не терзали запахи растаявшего воска и курившегося в часовне ладана.

– Вам лучше? – спросила Эрменгарда.

Катрин поблагодарила, доверчиво улыбнувшись: