Круги в пустоте - Виталий Каплан

Не утряслось. За пять лет ничего не утряслось. Отец не звонил, не встречал у школы. Алименты он слал, этого мама не скрывала. Но больше не произносила ни слова, хотя ей точно был известен новый телефон отца. Митьку не раз подмывало стащить ее записную книжку, но всякий раз что-то останавливало. То совесть грызлась, то в дверь звонили...

Митька повернулся на другой бок. Все было тихо. Пыхтел дремлющий Уголек, поскуливал во сне избитый Хьясси, а кассар... А кассара не оказалось. Может, отлить пошел? А зачем далеко ходить? Кого стесняться-то?

Нет, это уже становилось интересно. Митька осторожно поднялся, оправил смятое млоэ, прислушался. Так... травы не в счет, и звон кузнечиков не в счет, а вот еле различимый шепот... Он сделал несколько шагов в сторону, аккуратно раздвигая высоченные стебли.

Так и есть. Кассар обнаружился на небольшой прогалине, возле невесть кем и когда сложенной горки камней. Сидел на корточках, держал на вытянутой ладони... Нет, сейчас Митька понимал, что никакой это не мобильник, обыкновенный булыжник. Но кассар, странно оцепенев, тихо шептал губами в темное пространство:

- Ах, вот как? И что же, безопасно? Не поступало предписание? Ладно, не обсуждается. Нет, недалеко, уже к вечеру завтра сможем, еще до захода. И сколько там ждать? Ну, это еще ничего... А вот об этом раньше бы подумали, когда мы тут без воды загибались. Да все уже, все... А Наставнику сообщили? Короче, я все равно оттуда с ним свяжусь... Ладно, я все понял, кончаем...

Как ни пытался Митька ускользнуть бесшумно, а не получилось. Кассар, только что сидевший неподвижно, как мраморное изваяние, вдруг взвился черной молнией в воздух, мгновенно оказался рядом, больно сжал руку чуть повыше локтя.

- Подслушивал?

Митька попытался сбросить его пальцы, но с тем же успехом можно было сгибать стальной лом.

- И ничего я не подслушивал, - уныло огрызнулся он, избегая глядеть кассару в глаза. - Что, уже и поссать нельзя сходить?

- Уши бы тебе надрать, - грустно произнес Харт-ла-Гир, - да, боюсь, этого разбудим... В общем, все что услышал, забудь и никому не рассказывай.

- Что именно забыть? - осведомился Митька.

- Все забыть, - сдавив его локоть еще больнее, пояснил кассар. - А помнить надо только, что завтра к вечеру мы придем в деревню Тиула-Мено, и там остановимся на постоялом двое.

- И не схватят? - хмыкнул Митька.

- И не схватят, - кивнул кассар. - Не добрался туда государев гонец. Подстрелили его в пути... наши товарищи. Зато там нас встретят люди великого кассара, Диу-ла-мау-Тмера, и проводят в замок. Ты все понял?

- Да понял я, понял, - хмуро пробубнил Митька. - Руку отпустите, болит.

- Воину надо молчаливо терпеть боль, - ядовито заметил кассар, но пальцы отпустил.

- Я не воин, - Митька сумрачно принялся растирать сдавленный локоть. - Я же раб...

- Это уже недолго, - кассар положил ему тяжелую ладонь на плечо. - А что касается воина... Сейчас идет такая война, что в кустах не отсидишься. Сейчас все становятся воинами... с той ли, с этой ли стороны... даже такие мелкие, как этот заморыш Хьясси. Да, кстати, о Хьясси. Завтра, когда мы придем в деревню, я его продам. Не кричи и не возмущайся. Так надо. Мы не можем взять его с собой в замок великого кассара. Ни в коем случае. Я же тебе говорил... У самого жестокого хозяина ему будет несравненно лучше, чем в замке.

- А почему его тогда просто не отпустить? - раздраженно спросил Митька. - Пускай идет куда хочет.

- Он погибнет, Митика, - вздохнул Харт-ла-Гир. - Один в степи он погибнет, и очень скоро. Единственное средство спасти мальчишку - это продать какому-нибудь зажиточному земледельцу. По крайней мере, не помрет с голоду, а если ему хватит ума не болтать про своего бога - не казнят по государеву указу. Так что перетерпит немножко... А ему, кстати, недолго терпеть. Месяц, два - и тут будут войска Сарграма, то есть единянские полчища. Тогда уж единоверцы примут его, устроят его судьбу. Они своих всегда выкупают, этого не отнять... Но пока ему придется переждать, затаившись. Я говорю это тебе заранее, чтобы завтра ты не устраивал скандала. Хотя туда и не дошло предписание, но слухами-то земля полнится... стоит тебе обратить на нас внимание, и все пропало... слуги великого кассара, и те нас не выручат. Ты понял?

- Понял, - кивнул Митька. - Только все равно это как-то... как-то гадко. Мы его спасли - и вдруг мы его кидаем.

- Иногда кинуть - это единственное средство спасти, - усмехнулся кассар. - Ну ладно, пошли спать, впереди трудный день.

Поднялись на рассвете, когда ночь мало-помалу утянулась под горизонт, разгоралась на востоке заря и суматошно голосили птицы. Здесь, в степи, их почему-то было множество. Почти как тогда, в Хвостовке, на речном берегу...

Митька резко поднялся на ноги. Надо было собирать сухие прутья для костра, ставить котел, потом поить Уголька - не до воспоминаний. Это потом, когда потеряешь счет времени, когда солнце жгучей медузой зависнет в зените, и шагаешь на автопилоте, на втором, а то и на двадцать втором дыхании, только тогда можно о чем-то думать. Например, о том, что случится сегодня вечером.

Он ничего не стал говорить Хьясси. Зачем расстраивать раньше времени? Как бы там ни был прав кассар, а все-таки ничего хорошего пацану не светит. Когда еще его единяне спасут... И спасут ли... Может, его за это время жестокий хозяин до смерти замордует. Заставит вкалывать как взрослого, станет морить голодом, избивать дубиной... Это ж не кассар с тонким прутиком, лишь притворяющийся свирепым и беспощадным. При такой жизни запросто можно протянуть ноги. Он вспомнил, как его самого когда-то чуть было не купил мельник... Интересно, скоро бы он сдох, таская тяжеленные мешки и питаясь гнилыми овощами? А тут вообще малыш... Разве что Единый его защитит.

Митька вздохнул. В самом деле, больше надеяться было не на кого. И раз уж Он избавил Хьясси от смерти, раз уж открыл ему источник воды, так не кинет же в конце-то концов? Иначе все становится глупо, бессмысленно. "Жизнь жестока", говорил кассар, и правильно говорил. Стоит лишь по сторонам посмотреть, и убедишься. Что здесь, что дома, на Земле. Но если жизнь жестока, значит, кто-то ее когда-то такой сделал? Заразил какой-то пакостью? Не могло же так быть с самого начала? Или могло? Неужели Единый сделал жестокий мир? Убитый проповедник рассказывал, будто Он сотворил мир добрым, и что-то потом уже случилось такое. Надо бы про это узнать подробнее, да только у кого спросишь? Хьясси? Вряд ли он знает, слишком мал еще, да и некогда уже разговаривать. Харт-ла-Гир лишь развоняется про своих Высоких Господ, а то еще и за плеть возьмется по привычке. Конспиратор, блин. А потом, в замке у этого типа, великого кассара, и вовсе без толку...