Георгий Владимов: бремя рыцарства - Светлана Шнитман-МакМиллин

родной земли, что армия, которую он пестовал, одержала победу и отмечена в приказе Верховного Главнокомандующего. Поэтому его реакция на сводку Информбюро двойственная – тут и радость, тут и горькие слезы»[470].

Но среди своей пляски «на костях» (3/367) Кобрисов вдруг вспоминает тюремного следователя, предлагавшего ему при освобождении кусок «довоенного» сливочного торта. И хотя тогда голодный генерал с достоинством отклонил жирную сладость, сейчас к нему приходит леденящее осознание, насколько цепко система держит его в заключении:

«А все-таки вмазали они тебе этот торт, – сказал себе генерал. – Было и впрямь, как тогда, предощущение противной сладости на губах, сползающих с носа и подбородка липких сгустков. – Нравится? И кушай на здоровье!» Тут ему вспомнились его предчувствия, что с этим Мырятиным непременно должно связаться что-то роковое для него… (3/365)

В этот момент Кобрисов принимает судьбоносное и роковое решение: презрев визит в Ставку, вернуться на фронт к своей поредевшей армии. Но его вторичный бунт карается убийством:

…от Поклонной едут на погибель, ведь никакой армии у Кобрисова уже нет, он играет со смертью, за такое его возвращение эти бандюги, считающие, что с ним «хорошо расплатились», его по голове не погладят (письмо А. Немзеру от 25.11.1994, FSO. АП).

Это письмо было написано Владимовым в 1994 году, когда роман еще не был окончен. В нем звучат именно те слова, которые произнес потом в полной версии текста смершевец Светлооков, посылая в машину «шальной» артиллерийский снаряд.

…Ведь расплатились же с вами! Неужели мало? Звезду на погон и Звезду на грудь – фактически за одну только переправу… за один лишь замах! Другой бы доволен был выше головы, а вам подавай – Предславль!.. Один бог знает, как я вас уважаю. Но ведь правду говорят: жадность фраера губит! (3/379)

Снаряд убивает сидящих в машине генеральского адъютанта, шофера и ординарца, чьи жизни кончаются не в бою, но как в строчках глубоко любимого Владимовым поэта:

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Александр Твардовский.

Я убит подо Ржевом

Убивает свиту генерала не враг, но «свой» – майор Смерша. Сам «заговоренный» генерал, вышедший из машины размять ноги, чудом уцелел, навсегда потрясенный кровавым и безнаказанным преступлением. Эпилог романа – рассказ об угасании, о последних перед смертью часах генерала Кобрисова.

Вопрос, который встает по прочтении романа и выходит далеко за рамки его сюжета: в чем, несмотря на милость Верховного и звезды на погоны и грудь, причины жизненного крушения и душевного умирания Фотия Ивановича Кобрисова?[471]

Одиночество трех генералов

Мотив одиночества не случайно возник у писателя, остро переживавшего состояние изоляции в чужой стране. Одиночество – основной, пронизывающий мотив романа, отраженный в образах трех генералов – Г.В. Гудериана, А.А. Власова и Ф.И. Кобрисова[472].

Судьба всех троих связана разными мотивами, в частности, русской путаницей и русской метелью, в которой теряется Гудериан, из которой выходят к Власову две сибирские дивизии и в которой валится в снег заблудившийся раненый Кобрисов[473]. Но в голову приходит не пушкинская «Метель» с ее светлым концом, а воспоминание о вьюге, в которой «закружились бесы разны».

Противопоставление исторических персонажей Власова и Гудериана показалось Владимову интересным и перспективным[474], и он читал об обоих генералах все, что мог найти. Во многом характеры этих военачальников были контрастны, но материалов о Власове было недостаточно, чтобы проводить более глубокие психологические сравнения. Судьбы генералов также различны, но при всей разности характеров, культуры и образования сходство заключалось в том, что оба преданно несли свою службу до тех пор, пока сами не оказались в эпицентре исторической и личной катастрофы.

Гейнц Вильгельм Гудериан (1888–1954), потомственный военный, получил образование в лучших военных школах Германии. Владимов считал его «генералом с хорошим пером»[475]. Книги Гудериана очень профессиональны, но близко личность написавшего их человека разглядеть не позволяют. Образ его сложился в представлении Владимова в основном из писем генерала жене и сыну, которые писатель прочитал в Германии.

Как и многие военные вермахта, Гудериан был против нападения на Советский Союз, считая войну на два фронта бесперспективной. Но Гитлер был неостановим. Подчинившись его приказу, генерал стал движущей силой блицкрига, командующим танковым корпусом под Москвой, где судьба войны начала меняться.

Повествование о Гудериане в романе начинается с эпизода, когда заблудившийся в метели танк командующего сползает в овраг. Эта маленькая дорожная авария символична: почва уходит из-под ног генерала, он вдруг и ясно понимает, что война будет проиграна.

Главным смыслом и оправданием войны с Советским Союзом была для Гудериана защита Европы от большевизма. Реальность оказалась совсем иной. Врагу противостояла «уже не Совдепия, с ее усилением и усилением классовой борьбы, противостояла Россия» (3/96), и политические цели войны оказались несостоятельными. Трагическая реальность страны не давала завоевателям никакого нравственного превосходства. Один из самых сильных эпизодов романа, основанный на реальных событиях, когда Гудериан открывает ворота городской тюрьмы в Орле и видит тела расстрелянных НКВД перед эвакуацией заключенных – всех подряд. Но люди, с плачем бросающиеся к телам родных, косятся на немецкого генерала с ненавистью: для них он – враг, а не освободитель. Они хорошо знают, что такое бессилие перед грубой властью вооруженных, и въехавший к ним на танке чужеземец не спасет и не изменит к лучшему их покалеченные жизни:

…не было нужды выслушивать то, что было на уме у всех у них, плачущих, вопящих, причитающих, и что он знал и без этого. Ты пришел показать нам наши раны, а – виселицы на площадях? а забитые расстрелянными овраги и канавы? а сожженные деревни с заживо сгоревшими стариками и младенцами? а все зверства зондеркоманд и охранных отрядов, все насилия и грабежи, совершаемые армией Третьего рейха?.. Слава о них обгоняла ход его танков и уже была здесь, на тюремном дворе, прежде чем он сюда явился (3/96).

К зиме ему становится ясно, что блицкриг провалился. И генерал полностью осознает иррациональную для тевтонского ума правоту унылого штабного коллеги: «…этой стране все на пользу, а прежде всего ее бедность, ее плохие дороги, ее бесхозяйственность и хроническое недоедание в деревнях, недостаток горючего, мастерских, инструмента, корма для лошадей» (3/92). Не сравнивая