Самодержец пустыни - Леонид Юзефович

Тем самым Оссендовскому удалось увильнуть от другого, куда более опасного поручения. Служивший в Азиатской дивизии его соотечественник и хороший знакомый, поляк (точнее, польский татарин) Камиль Гижицкий, сообщает, что в то время Унгерн собирался направить кого-нибудь послом в Тибет, к Далай-ламе XIII и в поисках подходящей кандидатуры остановил выбор на Оссендовском. Само собой, такая перспектива его ничуть не прельщала.

Обмануть Унгерна было нетрудно, маниакальная подозрительность уживалась в нем с доверчивостью. Это типично для людей с сознанием своей особой, свыше предопределенной миссии: они уверены, что видят окружающих насквозь, и гордятся этой прозорливостью как свидетельством собственной избранности. Презирая большинство соратников, называя их “толпой голодных кровожадных шакалов”, Унгерн время от времени приближал к себе кого-то из них, кто казался ему исключением из общего правила. В последние месяцы жизни барона его фавориты сменяли друг друга с неимоверной быстротой. Почти все они проходили один путь – от демонстративной близости до неизбежной опалы. Оссендовского ждала та же участь, просто за десять дней Унгерн не успел в нем разочароваться. Ему тоже предстояло пасть под бременем возложенных на него и не оправдавшихся надежд, но он виртуозно сыграл на слабых струнах своего покровителя[168].

Если Бурдуков прав, расчет Оссендовского строился не на пустом месте: по слухам, Михаил Александрович после долгих странствий нашел приют в Шанхае, в доме заводчика Путилова. Назывались и другие его китайские адреса – Пекин, Тяньцзин. Маршрут Оссендовского пролегал через эти пункты, но конечной точкой имел Нью-Йорк.

Перед походом в Забайкалье в дивизии распространялось известие, будто Михаил Александрович, ожидая первых успехов в борьбе с красными, находится на пришвартованном во Владивостоке японском броненосце. Слух явно был инспирирован сверху. Трудно сказать, насколько реальной считал Унгерн перспективу появления в Сибири “законного хозяина Земли Русской”, но Михаил Александрович и грядущий спаситель человечества “Михаил, князь великий” из “Книги пророка Даниила” для него не сливались воедино. Их тождество декларировалось в пропагандистских целях, сам Унгерн в него не верил. На допросе он прямо заявил, что под библейским Михаилом не подразумевал Михаила Романова, и “Михаил, указанный в Священном Писании, ему неизвестен”. Тем не менее кое-какие догадки на этот счет у него имелись.

“Великий Дух Мира, – воспроизводит Оссендовский монолог Унгерна, – поставил у порога нашей жизни карму, которая не знает ни злобы, ни милости. Расчет будет произведен сполна, и результатом будет голод, разрушение, гибель культуры, славы, чести и духа, гибель государств и народов среди бесчисленных страданий. Я вижу эти ужасные картины развала человеческого общества”.

Оссендовский – мастер дешевых эффектов, но если убрать отсюда теософский “дух мира”, при всей литературности этого монолога он имеет под собой реальную основу: в посланиях разным лицам Унгерн писал примерно то же самое.

Среди тех, кто предсказывал грядущие бедствия, наряду с Иоанном Богословом, Данте, Гёте и Достоевским был упомянут тибетский Таши-лама, он же – Панчен-лама, второе лицо в иерархии северного буддизма. В отличие от Далай-ламы, обладавшего правами светского владыки, Панчен-лама был авторитетом исключительно духовным, зато здесь он не имел себе равных. Его резиденция, монастырь Ташилхунпо близ Лхасы, считался центром изучения тантрийской доктрины Калачакра и связанного с ней культа Шамбалы. По традиции всем Панчен-ламам приписывалось мистическое участие в делах этой скрытой от смертных подземной страны и знание ведущих туда путей. Самый известный из “путеводителей” в Шамбалу составил Панченлама III, живший в XVIII веке. В 1915 году, в Мюнхене, тибетолог Грюнведель опубликовал немецкий перевод этого сочинения, но маловероятно, что Унгерн его читал. Кое-что он, видимо, знал о Шамбале и раньше, остальное услышал от своих монгольских соратников и советников.

Ивановский рассказывал Хитуну о каком-то ламе, предсказавшем Унгерну “абсолютную победу во всех его военных начинаниях”, если тот пошлет “драгоценные подарки хану подземного царства”. Лама клялся, что он один знает, где расположен вход в это царство. Поверив ему, Унгерн отправил с ним дары владыке “подземелья”, но прикарманить их послу не удалось. Приставленные к нему казаки, убедившись, что найти вход в Шамбалу он не может, доставили его обратно к Унгерну, и тот велел выпороть обманщика. Подлинность этой истории сомнительна, но никому бы в голову не пришло рассказать ее о Семенове, Резухине или Сипайло. Любой исторический анекдот достоверен в том смысле, что рождается из ауры, окружающей его героя.

Считалось, что ханы Шамбалы властвуют по сто лет, и Панчен-лама III объявил, что он сам в одном из своих будущих перерождений станет последним, 25-м ханом Шамбалы под именем Ригдан-Данбо (по-монгольски – Ригден-Джапо) и начнет священную “северную войну” с неверными-“лало”. Это произойдет на восьмом году его правления, по христианскому летоисчислению – в 2335 году. Вначале будут побеждать “лало”, но в конце концов победа останется за воинством Шамбалы, “желтая религия” распространится по всему миру, после чего сойдет на землю Будда Майтрейя – буддийский мессия и владыка будущего[169].

В августе 1921 года, при занятии Урги красными, среди брошенных в штабе Азиатской дивизии бумаг нашли русский перевод обращенной к Майтрейе “Молитвы о рождении в Шамбале”. Ее автором был все тот же Панченлама III Лубсан-Балдан Еше, а в число штабных документов она попала потому, видимо, что в ней содержалось детальное описание “северной войны”. Предсказывалось, что сам Ригден-Джапо сразится с “лало”, восседая “на каменном коне, сильном как ветер, с коротким копьем в руках”, с ним будет 40 тысяч “больших слонов диких”, четыре миллиона “слонов бешеных” и воины “на золотых колесницах”[170].

Возможно, та гордость, с какой Унгерн подчеркивал многонациональный состав своего “войска”, связана не только с его стремлением показать, что большевистскому интернационализму он способен противопоставить свой собственный, но и с приводимой здесь характеристикой войска Ригден-Джапо: оно будет состоять “из различных национальностей”.

Отсюда же Унгерн почерпнул свои сведения об “огненных телегах”, на которых желтая раса двинется в поход на белую – под ними надо понимать “золотые колесницы”. Вероятно, эти “телеги” первоначально фигурировали в устном переводе “Молитвы”, сделанном для него кем-то из монголов, кто знал тибетский язык, но кому русское слово “колесница” было попросту не знакомо. Затем Унгерн поручил письменный перевод человеку более образованному, однако злополучные “телеги” так и засели в его памяти.