Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

Поэтому Мольтке до поры до времени откладывал сосредоточение сил, хотя и перебросил Вердеру небольшие подкрепления из Лотарингии. Только 5 января шеф Большого генерального штаба убедился в том, что Бурбаки собирается наступать на север. После этого был отдан приказ об отправке на восточный театр военных действий II корпуса. Вместе с VII корпусом он должен был образовать Южную армию под командованием Мантойфеля[1121]. По некоторым данным, на эту должность претендовал Роон, однако ему было не слишком вежливо указано на то, что его место — вообще в Берлине, а не на театре военных действий[1122]. От командира XIV корпуса Мольтке потребовал ни при каких условиях не пропускать французов к Бельфору.

Тем временем армия Бурбаки медленно ползла по обледеневшим дорогам. С наступлением нового года на восточном театре военных действий наступили сильные холода, сопровождавшиеся снегопадами. Франзецки назвал январскую кампанию «настоящим русским походом»[1123]. Низкий темп не позволил французам отсечь XIV корпус от Бельфора. Вердер смог прямо перед фронтом противника совершить марш в восточном направлении и сосредоточить свои войска к юго-западу от осажденной крепости.

Медлительность Бурбаки можно легко объяснить, учитывая состояние его армии. Система снабжения французов, как это уже бывало не раз, с самого начала находилась в состоянии коллапса. Один из очевидцев описал все тяготы перехода Восточной армии от Безансона к Бельфору: «Столпотворение таково, что мы продвигаемся со скоростью километр в час <…> путь ужасно скользкий. Артиллерия не может продвинуться. Каждую сотню шагов падает, с тем чтобы больше не подняться, чья-нибудь лошадь. <…> Я никогда не видел такой давки. Три ряда повозок, один из которых тянется от самого Безансона и один ряд пехотинцев, бредущих по обочине дороги или по полям»[1124]. В полках отчаянно не хватало профессиональных офицеров. Сам командующий достаточно пессимистично оценивал свои шансы на успех.

Тем не менее, итоги первого сражения выглядели многообещающими: 9 января у Вильрсекселя 20-й корпус настиг арьергард сил Вердера, отходивших в направлении Бельфора. Немцы смогли отразить все атаки французов и отступить в полном порядке под покровом ночи; однако поле боя осталось за солдатами Бурбаки. Вердер, со своей стороны, мог праздновать стратегический успех — французам не удалось отрезать его от Бельфора.

Бурбаки не организовал быстрое преследование противника; его дивизии продвигались вперед крайне медленно, а главной целью командующего было отразить возможную атаку немцев. 11 января он приказал возобновить наступление в направлении Бельфора 13 января; в качестве причины остановки были названы проблемы со снабжением.

В результате Вердер выиграл время, необходимое для подготовки сильной позиции вдоль реки Лизен. Немецкий командующий только сейчас стал сознавать, насколько велико численное превосходство противника; 14 января Вердер отправил в Версаль телеграмму с просьбой разрешить ему снять осаду Бельфора. Ответ Мольтке был прост и лаконичен. «Ваше величество должны отдать генералу Вердеру приказ оставаться на своей позиции и бить врага там, где он появится», — заявил шеф Большого генерального штаба королю[1125]. Соответствующий приказ был незамедлительно отправлен[1126]. Однако к тому моменту битва уже началась.

В окрестностях Бельфора стояли нетипичные для этих широт холода; столбик термометра опускался временами до минус восемнадцати градусов. Французы продвигались по обледеневшим и заснеженным лесным дорогам, не имея возможности даже ночью укрыться от мороза. Идея Бурбаки была проста: он собирался атаковать позицию немцев всеми четырьмя корпусами, при этом охватить своим левым флангом правый фланг Вердера и в результате нанести ему поражение. Однако реализация оставляла желать лучшего. Координация действий корпусов была на низком уровне, приказы выполнялись с большой задержкой. 14 января Восточная армия завершила свое развертывание для наступления на Бельфор. 15 и 16 января французы атаковали немецкие позиции на линии Монбельяр — Эрикур. Им удалось добиться некоторых успехов и потеснить своего противника; в какой-то момент казалось, что корпусам Бурбаки удастся одержать победу.

Вердер был вынужден бросить в бой все резервы. Однако с французской стороны «единого, системного, решительного наступления так и не произошло»[1127]. На третий день Бурбаки признал свою неудачу. Молодому офицеру, который убеждал его отдать приказ о ночной атаке, командующий ответил: «Я на двадцать лет старше, чем нужно, чтобы сделать это. Генералы должны быть Вашего возраста»[1128]. Его армия не была разбита, но в значительной степени утратила боеспособность. Некоторые подразделения уже двое суток не получали никакого продовольствия, солдаты питались мясом убитых лошадей. Среди бойцов участились случаи дезертирства, нанесения себе увечий и симуляции болезней. С 11 по 17 января в тыл было отправлено около 15 тысяч человек, сказавшихся ранеными и больными; при этом, по французским подсчетам, лишь около четверти из них действительно были небоеспособны[1129].

Судя по всему, у Бурбаки к этому моменту произошел нервный кризис. Это неудивительно, учитывая, что ему на протяжении нескольких месяцев пришлось терпеть одно поражение за другим. Находясь под постоянным давлением со стороны республиканских министров, не скрывавших своего недоверия к бывшему командиру императорской гвардии, и наблюдая плачевное состояние своей армии, он, похоже, в значительной степени утратил как волю к сопротивлению, так и веру в возможность успеха. По крайней мере, своими медлительными, противоречивыми и нерешительными действиями во второй половине января он очень напоминал Базена.

Впрочем, даже если бы Бурбаки последовал совету своего подчиненного, из этого вряд ли бы что-то вышло. Французские солдаты достигли предела своих возможностей. Недавно сформированный 24-й корпус находился в стадии разложения, состояние остальных было лишь немногим лучше. В этой ситуации немалым достижением было то, что Восточной армии удалось отойти организованно и без серьезных помех со стороны противника. Впрочем, Вердер, несмотря на имевшиеся у него приказы об энергичном преследовании врага, предпочитал действовать осторожно, понимая, что внушительное численное превосходство французов никуда не делось.

Сам французский командующий считал, что совершает тактический отход к Безансону, чтобы перегруппироваться и продолжить наступление. Однако на следующий день до него дошла информация о появлении немцев на дальнем левом фланге. Правда, силы противника он оценивал некорректно, считая, что под командованием Вердера находится около 90 тысяч человек, а у Мантойфеля — не более сорока. Переоценивая вдвое первую группировку и в аналогичном размере недооценивая вторую, Бурбаки своевременно не распознал угрозу окружения. К своему глубокому разочарованию, в Безансоне французский командующий обнаружил запас продовольствия на пять дней и несколько батальонов необученных солдат, вооруженных винтовками системы Энфилд, к которым не имелось боеприпасов.

Тем временем Мантойфель сосредоточил силы Южной армии и начал наступление из района Лангра в тыл Бурбаки, двигаясь к швейцарской границе. 21 января небольшой отряд немцев атаковал Дижон; атака была успешно отражена отрядами под командованием Гарибальди. В качестве трофея французы взяли на поле боя немецкое знамя — первое и единственное за всю войну. Трофей был с надлежащей помпой отправлен в Бордо. Ни Гамбетта, ни Гарибальди не знали, сколь высокую цену им пришлось заплатить за этот кусок материи. Отвлекающий удар немцев сковал в районе Дижона 50-тысячную группировку, которой теперь оставалась роль пассивной свидетельницы очередной трагедии французской армии.