Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

И вот однажды, когда мужа не было, Шулер напился с невесткой средь бела дня. Замкнули они дверь на задвижку и только приступили к делу, как недремлющие юнцы послали мальчишку потихоньку отомкнуть дверь, а за ним всей гурьбой ворвались в спальню. Шулер вырвался было и бросился наутек, но его свалил с ног подоспевший юнец. Ван Шестая еще лежала в постели, торопливо прикрывая наготу, когда в комнату ворвался один из дружков и выхватил у нее одежду. Любовников связали одной веревкой и вывели наружу.

Вскоре у ворот дома выросла целая толпа. Слух сразу дошел до лавок Кожевенного переулка и распространился на соседние улицы. Одни расспрашивали, что случилось, другие подходили поглазеть.

— Жена Хань Даого с деверем спуталась, — говорили в толпе.

— За что это их? — спросил замешавшийся в толпе старик, увидев связанную пару.

— А ты не догадываешься, почтенный?! — удивился один из словоохотливых, что стоял рядом с ним. — Деверь, видишь ли, с невесткой спутался.

— Ай-яй-яй! — старик покачал головой. — Вот оно, оказывается, в чем дело. Да, за такое преступление, попади они только в суд, петли не миновать!

— Тебе, почтенный, законы, конечно, лучше знать! — вставил все тот же речистый, узнав в старике Снохача Тао, который сожительствовал сразу с тремя снохами. — Коль за связь деверя с невесткой — петля, то что ж, скажи, пожалуйста, дают за шашни свекра со снохами?

Тао Снохач осекся и, опустив голову, молча вышел из толпы.

Да,

Иней на кровле соседской не трогай —Перед порогом расчисти сугробы.

Оставляем пока связанных Ханя Шулера и Ван Шестую и расскажем о Хань Даого.

В тот день он не дежурил в лавке и возвращался домой рано. Стояла середина восьмой луны. В новенькой шапочке, в легком шелковом халате, в темных атласных туфлях и чулках цвета чистой воды, с веером в руке, Хань Даого шел по улице, чинно вышагивая и покачиваясь из стороны в сторону. Он то подсаживался к одному встречному, то останавливался с другим, и всякий раз уста его извергали нескончаемый поток слов. Вот он заметил знакомых — Чжана Второго по прозвищу Дотошный, служившего в бумажной лавке, и Бая Четвертого по кличке Плут, из ювелирной лавки. Оба с поднятыми кверху сложенными руками приветствовали Хань Даого.

— А, брат Хань! — протянул Чжан Дотошный. — Давненько не видались. Поздравляю со службой у почтенного Симэня! Прости, брат, что не поздравили вовремя, не пришли с подарками. Уж не обижайся!

Они предложили ему стул, и он расселся, горделиво задрав голову и помахивая веером.

— У меня, скромного ученика, нет других талантов, — высокопарно начал Хань Даого. — Уповая на благосклонность господ, я милостью добродетеля моего, почтенного господина Симэня, занял место приказчика, делю с хозяином прибыли из расчета три части — себе, семь — ему. Громадными суммами ворочаю. А над сколькими лавками надзирать приходится! Место, действительно, весьма солидное и почетное, не то что у других.

— Ты, брат, ведь, кажется, торгуешь только в лавке шелковой пряжи? — попытался было уточнить Бай Плут.

— Да ты, дорогой мой, не в курсе дела, — перебил его улыбающийся Хань. — Это ж только название — лавка пряжи, а у хозяина таких лавок — больших и малых — по всей округе разбросано. А все доходы и расходы через мои руки проходят. А как хозяин к моим советам прислушивается! И радости и огорчения — все вместе делим. Без меня все дело встает. Как возвращается господин из управы, за стол сам сядет и меня за компанию приглашает, а если меня нет, и есть не будет. А то на досуге к нему в кабинет идем — фруктами лакомимся, беседуем — до полуночи засиживаемся. Вот недавно день рождения его старшей супруги справляли. Так моя жена в паланкине пожаловала, подарки поднесла. Хозяйка до второй ночной стражи ее не отпускала. Одним словом, мы с хозяином как свои живем, и нисколько я его не боюсь. Меж нами не существует никаких секретов. Я б не должен вам говорить, но скажу: хозяин делится со мной даже тем, что делается в спальне. А все потому, что человек я порядочный, солидный и трепаться не буду. Я приношу хозяину высокие прибыли и избавляю от убытков, в общем, со мной бед не наживешь. А до какой степени я точен и честен в обращении с деньгами и другими ценностями! Я гроша не возьму, у меня комар носа не подточит. Меня даже приказчик Фу побаивается. Я не хвалюсь, но хозяин ценит меня как раз за эти качества.

Хань Даого вошел в самый раж, когда к нему подбежал запыхавшийся человек.

— О чем ты, брат, разговоры ведешь? — спросил он. — Я тебя и в лавке разыскивал.

Он отвел Хань Даого в сторону и сказал:

— Видишь ли, дело-то какое. Жену твою с деверем застукали и связанных в околоток повели. В суд собираются отправить. Придется тебе кое-кого подмаслить, а то неприятностей наживешь.

Хань Даого побледнел со страху и только языком прищелкнул. Потом он топнул ногой и бросился бежать.

— Брат, ты куда? — окликнул его Чжан Дотошный. — Ты ж не все рассказал.

— Некогда мне с вами сидеть, дело у меня! — подняв руку, крикнул Хань Даого и скрылся из виду.

Да,

До дна исчерпав полноводные реки,Ты краску стыда не отмоешь вовеки.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава тридцать четвертая

Ты, своенравный, опьяненный властью,Поменьше обнаруживай пристрастья.Кто алчен, до забав распутных падок —Устои рушит, вносит беспорядок.Грубить — попрать достоинство чужое,Хитрить и пить без меры — дело злое.Коль мысль тебя волнует о грядущем,Во всех делах будь благотворцем сущим.

Итак, подбежал Хань Даого к воротам своего дома и узнал, что его младший брат и жена, связанные, доставлены в околоток. Хань бросился в лавку на Львиную, чтобы посоветоваться с Лайбао.

— Попроси скорее дядю Ина, — посоветовал Лайбао. — Пусть он поговорит с хозяином. А стоит ему только послать правителю Ли свою визитную карточку, как любое, даже самое серьезное дело, сразу будет замято.

Хань Даого помчался к Ин Боцзюэ, но жена его выслала служанку сказать, что хозяина нет дома, и где, мол, он, неизвестно. Может, дескать, он у господина Симэня.

— Нет дома? — переспросил Хань. — А Ин Бао?

— Тоже ушел, — был ответ.

В полном отчаяньи Хань Даого побежал в квартал кривых террас.

Надобно сказать, что Ин Боцзюэ, приглашенный Хэ Лянфэном, братом хучжоуского купца Хэ Гуаньэра, пировал в гостях у Хэ Цзиньчань, жившей в четвертом переулке. Там его и нашел Хань Даого. Ин Боцзюэ вышел раскрасневшийся, из-под козырька его шапки торчала зубочистка. Хань отвесил ему земной поклон, отозвал в сторону и — так, мол, и так — рассказал о случившемся.

— Раз такое дело, придется мне самому с тобой пойти.

Ин Боцзюэ распрощался с Хэ Лянфэном, и они с Хань Даого отправились сперва к нему домой, где Ин разузнал подробности.

— Дядя, я вас об одном прошу, — говорил Хань Даого. — Пойдите к моему господину и попросите написать письмо в управу, а то их завтра, может быть, на допрос поведут, к самому господину Ли. Только бы жену мою в покое оставили. А я не забуду вашей милости, дядя, и щедро отблагодарю.

Хань отвесил Ину земной поклон и встал на колени.

— Я ль не помогу тебе, дружище! — воскликнул Ин Боцзюэ, поднимая Ханя. — Бери бумагу и пиши. И сейчас же пойдем к твоему хозяину. Я сам с ним поговорю. Да поменьше лишних слов! Так и напиши: я, мол, часто дома не бываю, а уличные лоботрясы к жене пристают, покою ей не дают. Не стерпел, мол, тогда мой брат Хань Второй и имел с ними крупный разговор, а они схватили его, избили и связали вместе с моей женой. Дальше: прошу вас, сударь, направить письмо его превосходительству господину Ли и освободить мою жену. Вот так. Уверен, он пойдет тебе навстречу и все уладит.

Хань Даого взял кисть, поспешно набросал просьбу и сунул в рукав.

Ин Боцзюэ повел его прямо к Симэнь Цину.

— Батюшка дома? — спросили они привратника Пинъаня.

— Батюшка в кабинете, в саду, — ответил тот. — Прошу вас, проходите.

Ин Боцзюэ — постоянный посетитель — был здесь как дома. Даже собака не залаяла. Они прошли задние ворота, обогнули залу, амбар, искусственную гору и очутились у садовой калитки. Повернув в сторону розария, они прошли по сосновой аллее, в конце которой и располагался состоящий из трех миниатюрных построек Зимородковый павильон, где Симэнь Цин наслаждался прохладой во время летнего зноя.

Кругом красовались шторы. В густой тени средь цветущих кустарников и зарослей бамбука, куда ни кинь взор, стояли чучела диковинных зверей и редких птиц. Пышно цвели необыкновенные травы и цветы.