Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

Насколько важно это задание, говорит телеграмма наркому Красину о прибытии Акашева в Ригу. Другая просьба: «Срочно завизировать заграничный паспорт тт. Акашеву и Гвайте — представителям Главкоавиа, прибывших из-за границы в Москву по служебным делам…»

В этих бумагах дважды названо имя летчика Евгения Гвайта, мы уже встречались с ним во время боев за Казань. Он снова рядом со своим бывшим командующим.

Летом 1922 года газеты и журналы сообщили: «Красный военный летчик Гвайта помимо боевой работы приобрел громкую известность и на мирном фронте, совершив на маленьком самолете блестящий перелет из Англии в Советскую Россию».

Этот миниатюрный самолет — одноместный биплан «авро», называвшийся «бэби» (ребенок), — с мотором всего в 35 лошадиных сил, закупленный в Англии, Гвайта доставил в Москву, пролетев 2755 километров за 23 часа полетного времени. При этом летчику предстояло пролететь над европейскими государствами, с которыми наша страна не имела дипломатических отношений. О том, как он вышел из этого положения, Гвайта рассказал в своей книжке «Мой перелет из Лондона в Москву»: «Мой «авро» «бэби» был зарегистрирован как английская машина и весь разрисован большими буквами, комбинации которых являются опознавательными знаками для самолетов по международному соглашению». Добавлю, что воспитанник Гатчины свободно владел английским и немецким языками. Гвайта рассчитывал долететь без посадки до Германии, с которой дипломатические отношения были, но сильнейший дождь, заливавший его в открытой кабине, почти полное отсутствие видимости да еще перебои в моторе требовали немедленной посадки. Самолет над Голландией. С трудом выбрав клочок суши, Гвайта приземляется, и… «машина увязла в землю и плавно перевернулась. Со всех сторон бежали ко мне люди. Ноги вязли чуть не по колено… Голландской визы у меня не было…»

Но английские опознавательные знаки и английская речь, видимо, сыграли свою роль. У жителей Тильбурга, с которыми Гвайте пришлось провести два дня, не возникло даже тени подозрения. А там из Англии прислали новый руль поворота взамен поврежденного. А вот в «законной» Германии его взяли да и задержали, пришлось даже ехать в Берлин за разрешением на вылет. Приключений было более чем достаточно. Вылетев из Лондона 9 июня, Гвайта прибыл в Москву 27-го на Ходынский аэродром. О дальнейшей судьбе Евгения Ивановича я смог узнать от его племянницы Л. Б. Ивантер, откликнувшуюся на одну из моих публикаций: «… В дальнейшем судьба Евгения Ивановича сложилась непросто, он оказался в Соловках, а в начале тридцатых годов был выслан в Караганду. Поступил учиться заочно в Московский автодорожный институт. Вернувшись в Москву в 1935 году, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию по автомобильным двигателям… Когда началась война, добровольно вступил в армию (в Горьком, в Москве ему отказали), преподавал в школе танкистов, потом в действующей армии ремонтировал танки и дошел до Праги. Судимость с него сняли во время войны за боевые заслуги, после чего был награжден орденом. После демобилизации жил у нас с мамой — его сестрой — в ожидании возвращения из армии жены — фронтового хирурга. Умер Евгений Иванович зимой 1946 года, немного не дожив до пятидесяти лет». Вот какая героическая и печальная повесть. Что еще во внешторговском деле Акашева?

Интересная деталь в копии справки: «… Тов. Акашеву было обменено две тысячи рублей советскими знаками на такую же сумму знаками старого образца («романовскими»)». Значит, были еще в ходу за границей «романовские». Надеялись, что ли?

А вот что можно прочесть в одном из акашевских мандатов 1921 года: «…Все советские, военные и гражданские власти на территории РСФСР, а также представители НКВТ за границей благоволят оказывать товарищу Акашеву полное содействие в пути его следования… и при исполнении им возложенных на него поручений».

Запрос в Лондон: «Срочно сообщите, когда Акашев выедет в Италию».

Последний листок — телефонограмма в законодательный отдел Управления делами Реввоенсовета: «… товарищ Акашев является представителем Военведа, штатной должности в НКВТ не занимает». Значит, по-прежнему Акашев на военной службе, занят авиационной техникой. И не только зарубежными поставками, но и развитием отечественной промышленности как член технического совета ВСНХ (Всероссийского совета народного хозяйства).

Когда вспоминаешь события собственной жизни — даже юность кажется близкой. Более полувека назад был курсантом летной школы, начнешь рассказывать внуку-студенту, как учился летать, боже, словно вчера это было. Начинаешь разбираться в чужой жизни — такой же временной отрезок представляется чуть ли не доисторическим.

Чужое время растягивается в пространстве неимоверно, свое — заметить не успеваешь.

…Красная Армия в тяжелых боях продолжала освобождение Сибири. Как только советские войска вступили в Томск, Славороссов потерял покой. Ему казалось, что он не имеет права спокойно сидеть в институтских аудиториях, когда происходят такие события.

— Понимаешь, все это правильно, но… стыдно, неловко как-то…

— О здоровье подумай, куда тебе летать…

— Знаешь, когда жареный петух клюнет…

— Какой петух?

— Жареный, жареный, Танюша, — впервые за весь разговор улыбнулся Харитон. — Ну как тебя убедить, если точно знаю — так сделать надо, только так.

Славороссов добровольцем вступает в 5-ю армию. Снова полевые аэродромы, привычное окружение — летчики, механики, мотористы. Вот только с самолетами плохо — старые, горючего нет, летали на газолине, ацетоне, спирте, бензоле. Моторы еле тянули, летчики угорали в воздухе, а дело делали… Депеша из Москвы, которую показали Славороссову в штабе, была неожиданной: «Красвоенлета Славороссова откомандировать в распоряжение Главвоздухофлота…» И больше ничего, никаких разъяснений.

— Вы что, о переводе просили?

— Да нет, сам удивлен, — пожал плечами Славороссов. — Что это?

— Возможно, старую гвардию собирают, — предположил командир, — глядишь, большим начальником сделают.

— Для такого дела не гожусь, вот загадка…

Так и не выяснив причины вызова, Славороссов едет в Москву. Дорога дальняя, чего не передумаешь в пути. Томит неизвестность.

Прямо с вокзала летчик помчался в Главвоздухофлот, но там лишь приняли пакет с личным делом, сказали, когда явиться на прием к начальнику управления кадров, дали направление в командирское общежитие. «Чего я волнуюсь? Плохого не должно случиться, нет причин… Скорее бы на прием попасть…»

— Красвоенлет Славороссов прибыл по вашему распоряжению! — почти выкрикнул Харитон, войдя в кабинет.