Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Лекари пришли, осмотрели больного. Он послушно разделся, затем оделся снова. Один из лекарей посмотрел его глаза. Другой посмотрел мокроту в чашке и мочу в глиняном сосуде... Лекари посовещались, затем сказали Осману и Михалу, как надобно лечить больного...

   - Если ты позволишь нам, господин, - все лекари - их было трое - кланялись, один из них говорил, - если ты позволишь нам, мы приступим к изготовлению лекарств...

Осман отвечал им по-гречески:

   - Позволяю, приступайте! - Он обернулся к Михалу и сказал так: - Позаботься, брат Михал, чтобы этим людям заплатили хорошую плату, и чтобы их не убили, когда я умру! Слышишь?! Чтобы не было никаких толков, будто меня отравили греки!.. Позаботься...

И Михал позаботился обо всём этом в своё время...

Лекарства скоро были готовы. Михал, Мальхун Хатун, сыновья Османа - все были рады хорошему действию лекарств...

Было предписано лекарями смазывать лоб и переносье смесицей, составленной из сока алоэ, шафрана, яичного желтка и уксуса. Головные боли у Османа почти прекратились и глаза слезились гораздо менее, чем прежде. Больному давали розовый мёд с водой; это лекарство уничтожило приступы жара и уменьшило жажду. Другие снадобья почти уничтожили кашель и колотье в левом боку, опухоль ступней также исчезла... Осман шутил:

   - Этак я, пожалуй, и вправду поправлюсь!.. Что же тогда сделается? Я готовлю вас к моей смерти, а сам вот не умру! Но когда-нибудь я должен умереть! Что же я скажу вам тогда, когда стану умирать истинно? Мне скучно будет повторять то, что я вам уже сказал!..

Михал спросил лекарей, насколько серьёзно болен Осман:

   - Я вижу, что он поправляется. Стало быть, его недуг несмертелен?..

Двое лекарей молчали, смущённые. Но третий решился и заговорил:

   - Нет, господин, не стану скрывать, это смертельная болезнь. Я не хочу лгать вам. Эта болезнь заключается в чрезмерном увеличении некоторых внутренних органов, ведающих мужской силой. Также при этой болезни портится кровь и внутренности размягчаются[321]. Смерть бывает мучительной. Но мы сделаем всё для того, чтобы облегчить страдания султана Гази!..

«Я знал, что болезнь эта - смертельная! - думал Михал. - Это знает и Осман. Он не мог ошибиться! Он знает...» Далее не хотелось думать. Михал был моложе Османа, но понимал, что жизнь идёт под уклон, кончается. Умрёт Осман, бывший воплощением деятельной жизни Михала; умерли и ещё умрут многие сверстники Михала, сподвижники Османа. Умрёт и сам Михал... А не хотелось умирать!..

По приказанию лекарей привезли в особых кувшинах, в которых вода могла долго сохраняться, лечебную воду из горячих источников. В этой воде купали больного в большом глазурованном сосуде-корыте. Но всё же временное улучшение сменилось снова ухудшением. Османа мучили боли, волосы выпадали не только с головы, падали волосы бровей и ресниц...

   - Я теперь похож на каландара[322] - поющего дервиша, - Осман находил силы для шуток. - Но каландары нарочно бреют бороду, выбривают голову, выщипывают брови и ресницы; а я становлюсь каландаром без бритвы и щипцов!..

Теперь Осман зачастую не мог заснуть ночами от болей. Но он старался быть терпеливым, сдерживал стоны и развлекал себя долгими беседами с Михалом...

   - Видишь, - говорил Осман, - видишь, и я задолжал! А теперь вот пришло время расплаты! Каждый из людей - должник. Живёшь, порою даже и долго живёшь должником, но время платить, оно непременно наступает! Для каждого. Теперь это время расплаты пришло и для меня. А время моей жизни уходит... Я помню, мой отец Эртугрул любил говорить о времени...

Иногда Осман призывал к себе Мальхун и она молча сидела рядом с ним, лежащим. Все слова они сказали друг другу уже давно...

   - Михал, брат! - сказал Осман. - Следует послать за моими сыновьями. Ты тоже оставайся при мне. Осаду Бурсы пусть покамест возглавят мои зятья, Илери Алп и Ахмед Алп... И пусть никто не произносит излишних слов...

Послали за сыновьями Османа и они поторопились прибыть.

Осман велел приготовить баранину в глиняном горшке и приправить её обильно толчёными травами острыми; также приказал он подать сок винограда и яблоки...

У постели султана Гази собрались его сыновья. По настоянию Османа здесь же оставался и верный Михал...

   — Ешьте, — сказал Осман, чуть приподымая руку, словно бы хотел указать на поставленные кушанья. - Ешьте, а я уже не могу есть, не принимает моё нутро пищу. Скоро конец! Но я ещё могу говорить и буду говорить с вами. Но всё же сначала поешьте: я хочу видеть, как вы едите...

Осман полулежал на подушках, одетый в исподнее из белого мягкого полотна, поверх исподнего надет был лёгкий распашной халат. Все послушно принялись за еду. Осман разглядывал сыновей. Взгляд его то и дело останавливался на лицах Орхана и Алаэддина. Вот Орхан... Словно бы лицо Мальхун проглядывает в лице её первенца... карие глаза... светлое лицо... лицо болгарина-славянина... И Алаэддин таков... А сыновья Рабии Хатун - тюрки, красивые тюрки... Хамид, кажется, немного похож на Эртугрула... Осман напряг память; всплыл со дна памяти напряжённой смутный облик Эртугрула, каким помнил его Осман, каким был Эртугрул некогда, уже очень давно... Да, пожалуй, Хамид немного похож на деда... И никто из сыновей Орхана не носит по старинке войлочную шапку, у всех на головах тюрбаны, все срезали косы... Но именно теперь Осману жаль старых обычаев... Надобно быть мудрым; надобно понимать, как понимал отец Эртугрул, что время бывает разное, время приходит и время уходит... Теперь уходит время Османа и приходит время его сыновей...

Осман заговорил:

   - Сыновья! Хотел бы я видеть своим преемником Орхана. Согласны ли вы? - Теперь он не смотрел на лица своих сыновей, пальцы его то сжимались, то разжимались; он, должно быть, одолевал боль. Все молчали, чуя в своих сердцах жалость...

   - Что молчите? - спросил Осман, справившись с приступом боли. - Да я знаю, знаю, отчего вы молчите. Жалеете меня. Жалейте. Аллах милостивый подарил мне это счастье: никто из моих детей не ждёт, не хочет моей смерти!.. Но согласны ли вы с моим выбором наследника?

Заговорил Алаэддин:

   - Думаю, наш брат Орхан будет из всех нас лучшим! Он более всех нас пригоден для того, чтобы править и воевать...

   - А ты, Орхан, что скажешь о себе? - спросил отец.

   - Я не вправе сейчас говорить, но если моя судьба - править страной и быть полководцем, я исполню это как возможно хорошо...

Осман посмотрел на сыновей Рабии Хатун:

   - А вы, Савджи, Мелик, Чобан, Хамид, Пазарлу!.. - Он переводил взгляд с одного лица на другое и называл по имени каждого... — И вы — мои сыновья, и вас я люблю! Скажите мне, что думаете вы о моём выборе!..

И все пятеро - почти в один голос - сказали, что одобряют выбор, сделанный Османом...

   - Орхан! - сказал Савджи.

   - Орхан! - повторил Мелик.

   - Орхан!.. Орхан!.. Орхан!.. - дружно подтвердили Чобан, Хамид и Пазарлу...

   - Стало быть, Орхан, - подытожил отец Осман. - Помните, что вы согласились со мной. Не ссорьтесь друг с другом... - Осман сжал губы тёмные, запёкшиеся, и добавил: - Насколько это будет возможно...

И нам не известны никакие ссоры меж сыновьями Османа...

Он попросил воды. Все кинулись к большому кувшину... Осман остановил их:

   - Погодите! Не кидайтесь все разом. Случается в жизни так, что нужно действовать порознь... Пусть Михал нальёт мне воды. Пить я ещё могу...

Михал налил воду из кувшина в чашку. Он заметил, что у Османа дрожат руки и приблизив чашку к его губам, бережно напоил его водой... Капли воды оставались на губах Османа...

   - Сыновья! - снова начал он. - Я хочу, чтобы вы не обижали моего брата Михала! У меня больше нет родных братьев, они умерли. Но вы помните, что Куш Михал Гази — мой брат, хотя мы и родились у разных родителей; и наши отцы и наши матери не знали друг друга. Но я люблю Михала, как положено любить самого любимого брата; помните об этом, когда меня не станет! Никогда не наносите никаких обид Михалу и его потомкам!..

Это приказание Османа потомки его исполняли не всегда; но в неисполнении этого приказания не были они виновны, и не были виновны потомки Михала. А кто же был виновен? Время, одно лишь переменчивое время!..

   - Ещё скажу вам, сыновья! Помните, пешие воины - сила! Надобно заботиться о том, чтобы в войске были хорошие пехотинцы. Заботьтесь и о том, чтобы в ваших войсках всегда были не одни лишь тюрки, но и греки, и болгары, и сербы... Ведь все мы - османы! Ты прав, сын Орхан! И никогда не притесняйте наших подданных иноверных. Пусть они беспрепятственно исповедуют - каждый - свою веру. Лучшие христиане наших земель - греки, пусть греческое духовенство надзирает за всеми прочими христианами наших владений, за исполнением ими всех потребных обрядов. Но не забывайте и о правой вере. Всякий наш подданный, который захочет принять правую веру, должен свободно принимать правую веру. Христианских священнослужителей, если они станут таким нашим подданным препятствовать, следует наказывать строго, но не следует казнить!.. Пусть наши правоверные подданные и наши подданные-христиане живут в мире меж собою! И ещё помните: каково государство, таким должно быть и войско. Сильное государство - сильное войско. Государство людей разных вер и разных языков - и войско людей разных вер и разных языков. Но говорю вам снова и снова: помните о правой вере!.. Мы будем сильными, мы будем править долго, очень долго...