Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

— Товарищи, успокойтесь. На что кровь! Вступим в переговоры. Разойдись, товарищи, дай дорогу.

Все наши стояли возле поезда. Жутко было среди этой полусумасшедшей толпы. Храбрый сотник, угрожая консервными коробками, двинулся к толпе, за ним несколько офицеров и казаков, с «лимонкой» в каждой руке. Минута была критическая; я стояла на ступеньках вагона с оставшимися в поезде.

— Где раненые добровольцы? — закричал сотник. Молчание.

— Выходи из толпы кто будет вести переговоры, да поживей! Из толпы вышло несколько человек местной охраны, к которым присоединился говоривший раньше матрос.

— Так вот, знайте, — продолжал сотник, — если кто в нас выстрелит — все взлетим. Динамиту хватить на всю Нахичевань. Поняли?

— Поняли, поняли! — кричала толпа и все дальше пятилась от сотника.

Тогда он обратился к переговорщикам и потребовал доставки раненых на вокзал через полчаса.

— А на Цуркина даю 20 минут. Или мне Цуркина, или всех вас взорву к чертовой матери. Не на то приехал, чтобы шутки шутить.

Мы вернулись к поезду, сотник уселся на ступеньках вагона… Не прошло и двадцати минут, как со стороны вокзала пришли к нам те добровольцы, за которыми мы приехали, и к великому нашему удивлению — все невредимы, ни один не был ранен. Они рассказали, что просидели под арестом около суток в доме близ станции.

Прошло еще двадцать минут. Цуркин не появлялся. Но вернулись переговорщики, все пять человек, и заявили, что Цуркина нигде не найти.

— Тогда айда все с нами в поезд, — скомандовал сотник, — коли нет Цуркина!

Тут неизвестно откуда взялись кубанские казаки — случайно попавший сюда казачий разъезд, душ 30 верхом. Влетели на станцию и окружили переговорщиков. Так как последние были исключительно рабочими, не представлявшими ценной добычи, то полковник Матвеев и сотник настаивали на захвате главарей. Как не использовать момента! Один из переговорщиков заявил:

— Мы‑то ни за большевиков, ни за добровольцев. Пусть казаки пойдут с нами, укажем главарей.

Совет помещался в одном из домов неподалеку от вокзала: как раз в том доме, где сидели наши добровольцы. Казаки его оцепили. Без единого выстрела удалось захватить четырех членов совета. Среди них была некая ярая еврейка–большевичка, сестра милосердия, из‑за которой в Ростове много было расстреляно офицеров, да кажется, она и сама расстреливала. Привели всех на станцию. Я была уверена, что это тоже наши — отбитые у большевиков. Когда арестованные приблизились к сотнику, я подошла, естественно, к сестре. Но та, не говоря худого слова, плюнула мне в лицо. Сначала я никак сообразить не могла, что бы это значило! Один из казаков тут же вытянул ее несколько раз нагайкой.

— Этот поважнее Цуркина, — сказали казаки, указывая на одного из арестованных, — сам Николаев (известный ростовский большевик, хорошо помнили его добровольцы).

Николаева вместе с бешеной сестрой милосердия взяли в поезд, двух других усадили на паровоз, и казаки стали возле с револьверами. Полковник Матвеев вынул из кармана маленький национальный флаг и всунул его одному из большевиков в руку.

— Держи, — сказал полковник. — Если путь разобран, вернемся…

Попавшие на паровоз большевики дрожали от страха. Медленно двинулся поезд в Новочеркасск. Большевистская сестра все время извергала ругательства. Когда приехали, никто в Новочеркасске глазам не верил при виде дрожащих на паровозе большевиков с национальным флагом. Сейчас же прибыл отряд контрразведки, с капитаном Алексеевым во главе. Николаева и сестру–большевичку расстреляли тут же подле вокзала. Остальных взяли в штаб, что сделали с ними — не знаю.

Я была так измучена этим приключением, что сейчас же уехала на Барочную и после подробного рассказа генералу Эрдели ушла в гостиницу. Поспав часа четыре, вернулась; меня ждал генерал Эрдели. Он передал мне списки офицерских семей и несколько писем от генерала Алексеева в Москву; одно из них было Н. И. Гучкову, другое — нашему комитету. Кроме того, генерал просил как можно больше привезти паспортов и комитетских удостоверений. 18 ноября, около 8 часов вечера, мы уехали. Опять в Москву.

* * *

21 ноября, утром, с вокзала я — прямо в комитет. Картина все та же. Полно офицеров, ждут моего возвращения. После нашего доклада о результатах поездки, внимательно выслушанного солдатами, Крылов заметил: «Чего нельзя было бы сделать, если бы не безденежье». Офицеров приходило очень много. Некоторые из них так нуждались, что даже их семьи обедали в комитете. В мое отсутствие сами солдаты ходили к Второвым, просили заглянуть в комитет, но те ни копейки не дали.

— Ну, нас, солдат, боятся, — заметил Крылов. — Но вас‑то ведь знают! Почему же сразу не дать денег столько, сколько надо? Неужто и они подведут, Марья Антоновна?

Что было ответить? Террор в Москве с каждым днем усиливался, расстреливали не одних офицеров, но и их семьи.

Крылов позвал меня в отдельную комнату. Сообщил, что приезжали солдаты из нашего петроградского комитета с важным предложением, а потому лучше мне не уходить домой, а дождаться возвращения солдат: они в совете и могут вернуться каждую минуту.

Я дала знать домой, что жива и здорова. Записку отнес солдат. Мы сидели втроем: я, Крылов и Андриенко. Опять начал Крылов:

— Марья Антоновна, подумайте: вдруг все раскроется? Что будет с нами? Мы‑то — солдаты, не важно, а вот если вас арестуют? Что

для вас сделают те же Второвы и Гучковы? Вы человек необеспеченный. Так же и Андриенко, у него жена и четверо детей. Сами понимаете, все время жизнь на карте.

Я по обыкновению отмалчивалась. Да и что возразить? Крылов был прав, конечно.

Вернулись члены петроградского союза, один унтер–офицер и два матроса, из Финляндии. Матрос постарше сказал:

— Марья Антоновна, просим вас съездить к Алексееву и рассказать, что в первых числах декабря состоялся в Петрограде всероссийский съезд комиссаров в Смольном институте (во Вдовьем доме). Мы — члены солдатской организации, к нам присоединились недавно летчики и инженеры, среди них — инженер Евгений Васильев. Так вот решили мы все здание Смольного института в день этого съезда взорвать. Конечно, будут невинные жертвы, но ничего не поделаешь. Если бы взрыв не удался, летчики забросают сверху здание Смольного бомбами. У нас все готово. Есть люди, которые в день заседания сумеют пройти вовнутрь. Одного недостает — согласия генерала Алексеева. Расскажите ему все подробно. Нужно ехать сегодня же.

— Да ведь я только что приехала… Дайте хоть день отдышаться…

— Нельзя, Марья Антоновна. Будете почивать на лаврах позже, а сейчас поезжайте. Очень важно. Писать об этом нельзя. Вы должны на словах передать генералу Алексееву и сейчас же назад, с ответом. А мы тут подождем. Ведь все налажено, авось удастся похитить самого Ленина, вот был бы славный заложник! Словом, поезжайте сегодня же. К тому же надо отвезти офицеров. Собралось в команде около трехсот человек.