Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

— Когда и куда думаете отправить другую команду? — спросил член совета. — Сами видите из бумаги, — продолжал он, — что в Оренбург нужно бы еще доставить самое меньшее 500 человек. Но у нас есть и важнее требования: в Донецкий бассейн Ростовская городская управа требует несколько сот человек. Правда, ехать опасно, в Новочеркасск собралась вся недорезанная сволочь, боюсь, чтобы вашу команду не разоружили…

— Пусть попробуют! Мы ведь в политику не вмешиваемся, — ответил Андриенко.

— Если вы, товарищи, ехать не боитесь, то извольте.

— Нам нужна бумага из совета, по пути на каждой станции могут разоружить, — напомнил Андриенко.

— Сейчас бумагу приготовят. Кто будет сопровождать команду?

Выписав наши фамилии, вскоре он вернулся с бумагой. Она гласила: «По пути следования команды бежавших из плена, направляющейся из Москвы в Ростов–на–Дону (в городскую управу), оказывать всякое содействие сопровождающим команду товарищам — подпрапорщику Андриенко и вернувшейся из плена сестре милосердия М. А. Нестерович. Команда следует с оружием. Член Совета Мякитин».

Получив бумагу, мы могли ехать спокойно. Крылов с Андриенко отправились к команде предупредить, что трогаемся сегодня. Я поехала искать Оловянишникова. Не помню, где его застала. Прочитав письмо генерала Алексеева, Оловянишников вернул мне в руки письмо, сказав:

— Передайте Алексееву, что денег мы ему не дадим, пусть берет где угодно — в Англии, Америке, Франции. У нас денег нет.

Я была как громом поражена.

Генерал Алексеев рассчитывал на Москву, на денежную помощь москвичей…

— Напрасно, — отрезал Оловянишников.

— Хорошо, я так и передам генералу Алексееву.

От Оловянишникова я пошла к Ник. Ив. Гучкову. Гучков принял очень любезно и произвел на меня в высшей степени приятное впечатление. Прочитав письмо полковника Матвеева и просмотрев бумаги — от Дутова, Каледина, Эрдели и Алексеева, — он сказал, что много обо мне слышал, и просил рассказать о Дутове и как на Дону. Выслушал и посоветовал:

— Прежде всего все записывайте. Это чрезвычайно важно! А я весь к вашим услугам, сделаю для вас все, что могу сделать.

Я его поправила в том смысле, что мне‑то лично ничего не нужно: «Все, что вы собираетесь сделать, только для спасения вашей же родины».

— «Вашей родины»! Как вы сказали? — переспросил Гучков. — А разве Россия вам не родина?

— Моя родина — Польша, а гибнущую Россию мне жаль…

— Позвольте поцеловать вашу ручку, — ответил Гучков.

Я рассказала детально, какие у меня средства, что надеюсь я только на Второва, который обещал 100 000 рублей, и что сегодня же еду обратно на Дон, с большой партией офицеров. Гучков стал рассказывать, что у него на шее вся Сибирь, что в Сибирь нужно отправлять как можно больше офицеров, что он и делает. Идут туда большие суммы, а оружие и снаряды доставят японцы. «У меня с ними связь», — закончил он.

Он вышел на минуту и принес мне 5000 рублей.

Я была поражена столь малой суммой. Ведь расходы мои были огромны, запас одежды в комитете быстро таял. Гучков заявил, что денег у него больше нет, но что он постарается приготовить. Он дал мне два больших конверта с печатями, говоря, что это важные документы большого государственного значения, которые я должна передать его брату Александру Ивановичу Гучкову в Новочеркасске или Кисловодске, буде он туда уехал. А если бы я сама не могла, то этот пакет должен быть переслан с кем‑нибудь из надежных офицеров. Что было в пакете — я так и не узнала: действительно важные документы или просто переписка с братом? Это так и осталось на совести братьев Гучковых.

— Писать ничего не буду, — продолжал Гучков, — а прошу передать на словах Каледину, что в Новочеркасск прибудет санитарный поезд номер 4 из Ставки (из Могилева) с запасами медикаментов и перевязочным материалом на полтора миллиона рублей. Заведует поездом мой зять Карпов, а сестрой милосердия едет моя дочь. Поезд вышел из Могилева, будто бы направляясь на Кавказский фронт, так что путь его — через Новочеркасск. Там он и останется…

Кроме того, Гучков попросил передать Каледину, что в Сибири идет большая организация, и назвал мне сибирские города, куда японцы свозят снаряды и оружие.

Затем я поехала к Второвым. Меня встретила госпожа Второва, удивившаяся моему приходу: ведь она только получила мою открытку из Оренбурга и другую — из Лисок! Мы прошли в кабинет. Госпожа Второва, слушая меня, плакала и просила оставить ей документы, чтобы показать мужу.

— Господи, пусть только наступают на Лиски, Москва их засыпет золотом, — говорила она.

На это я ответила, что, когда Добровольческая армия будет в Москве, тогда сама добудет золота, а вот чтобы дойти до Москвы, действительно нужны деньги.

От Второвых я поехала в комитет. Деньги по спискам Добровольческой армии были высланы, списки и почтовые квитанции я забрала с собой — их надлежало отвезти на Дон в качестве оправдательных документов.

В комитете все уже было готово, бумаги, запасные удостоверения и пять паспортных книжек, о которых просил генерал Эрдели. После комитета я съездила в Московский международный банк за бумагами генерала Эрдели. Всюду в банках тогда сидели уже комиссары, трудно было получить процентные бумаги, но мне помог директор банка Форштеттер. Зашла вторично — к Второвым. Они обрадовались, и Второв выдал мне 10 000 рублей, сказав, что больше при себе нет, а доставать из банков стало трудновато.

Опять — комитет. Там полно офицеров. Я спросила одного полковника, отчего все идут к нам, когда в Москве столько учреждений, обладающих средствами, которыми я не располагаю. Офицер ответил:

— К вам и попасть легче, и скорее все получишь для бегства из Москвы.

Заявлялись родные тех офицеров, от которых доставлены были через меня письма, и просили забрать с собою офицерские письма, ордена и револьверы. Отказать было невозможно. Мне пришлось везти под платьем шесть браунингов и мешочек с патронами. В последнюю минуту граф Дмитрий Адамович Олсуфьев прислал 3 000 рублей.

С тяжелым чувством уезжали мы на Дон. Противно было думать о скупости людей, сидящих на деньгах и не понимающих, как важна для них же самих помощь родине.

Крылов принес всю коллекцию большевистских приказов, изданных в Москве. Спрятав все за пазухи, мы взяли извозчика. Команда, выстроившись перед комитетом, отправилась на вокзал пешим порядком. На вокзале — полным–полно красноармейцев и матросов, вооруженных до зубов. Нашей команде отвели три товарных вагона. Было тесновато, но в конце концов присоединились к нам еще три матроса. На вокзале, в сторонке, стояли родные и близкие уезжающих офицеров; подходить и прощаться мы никому не разрешили.