Между плахой и секирой - Юрий Брайдер

Как– то Песик загулял в своей избенке с известной всему блатному обществу профурой по прозванию Валька Холера. За скромную закуску и пару стаканов самогона эта, в общем-то, вполне симпатичная бабенка позволяла делать с собой все, что угодно. Так, как ее, не трахали, наверное, даже небезызвестную мертвую царевну, которая (если верить народной молве) до королевича Елисея сожительствовала одновременно с семью богатырями. Благодаря легкому и отходчивому характеру, Валька могла стойко переносить не только все виды половой агрессии, но и издевательства, способные унизить даже бессловесную скотину.

К этому времени она успела уже и голышом на столе сплясать, и в рыло пару раз получить, и многократно совокупиться, но все еще продолжала ластиться к Песику. Смеха ради он затушил о ее сосок сигарету и вновь занялся любовью – уже безо всякого интереса, как бы выполняя нудную обязанность. Зато Валька под ним млела – сопела, стонала, закатывала глазки и ловко подмахивала задом. От нечего делать он запустил ей пальцы в рот и она принялась жадно их сосать. Тогда Песик, обуянный тем же чувством, что раньше заставляло его мучить кошек и птиц, просунул пальцы подальше, аж до корня языка.

Это даже долготерпеливой Вальке не понравилось. Она зашлась кашлем и довольно чувствительно тяпнула Песика за пальцы зубами. Желая уберечь свою конечность от дурацкой травмы, он другой рукой ухватил Вальку за горло. Та выпучила глаза, посинела, но подмахивать почему-то стала еще энергичнее.

Щекочущая волна сладкой похоти обдала все тело Песика. Чуть ли не пуская от вожделения слюну, он душил Вальку уже обеими руками. В тот момент, когда последние судороги агонии сотрясали ее тело, он получил ни с чем не сравнимое, прямо-таки неистовое удовольствие.

Но, как говорится, хорошо кататься, да плохо саночки возить. Опомнившись спустя некоторое время, Песик решил вместо саночек использовать бабкину тачку, на которой та вывозила когда-то на рынок скудные дары своего приусадебного участка. Абсолютно никаких угрызений совести он не испытывал (не та была натура), но слегка опасался за свою свободу. Вальку довольно часто видели в его компании, а однажды он даже отколотил ее на глазах всего честного народа. Естественно, что при обнаружении трупа Песик сразу попал бы в число подозреваемых.

Учитывая все эти обстоятельства, он решил вывезти Валькино тело подальше от города, на свалку, и там закопать. Образ жизни, который покойница вела в последние годы, делал ее исчезновение вполне объяснимым.

Дожидаясь темноты. Песик выпил весь имевшийся в доме самогон и еще дважды совокупился с мертвой подругой. После этого он тщательно протер все места, на которых могла остаться его сперма (лагерная наука не прошла даром, да и собственной смекалки хватило), и начал обряжать покойницу в те тряпки, что она носила при жизни.

В полночь, засунув уже остывшее тело в мешок, Песик двинулся в путь, который в зависимости от обстоятельств именуется то последним, то скорбным. Лично для него этот путь был еще и очень опасным. Любой милиционер мог заинтересоваться грузом, перемещаемым неизвестно куда под покровом ночи. На этот случай Песик прихватил с собой не только лопату, но и остро отточенный топор.

Особенно опасным был отрезок пути, пролегавший за городом. По кюветам на тачке особо не проедешь, а машины хоть изредка, но шастали по ночному шоссе. Всякий раз, завидев свет приближающихся фар, Песик съезжал под защиту лесополосы. В конце концов это ему надоело. Бросив тачку, он взвалил бездыханное тело на плечо и двинулся к свалке напрямик, через недавно засеянное кукурузой поле. Мокрые от росы молодые побеги хлестали его по ногам, и вскоре в ботинках захлюпало.

Все это: и след, ясно свидетельствующий о тяжелой ноше того, кто его оставил, и микрочастицы кукурузных листьев на одежде, и отпечатки мешка, который он время от времени сбрасывал с занемевшего плеча на землю, – взятое вместе могло стать серьезной уликой против Песика, но тут уж ничего нельзя было поделать. Впрочем, о местных сыщиках он успел составить весьма нелестное мнение. От Шерлока Холмса они отличались примерно так же, как лимузин «Роллс-Ройс» отличается от занюханного «Запорожца».

Еще на подходе к свалке он заметил отсветы тусклого пламени и почуял запах гари. Это навело Песика на мысль не предавать Валькино тело земле, что было занятием долгим и нудным, а на манер индусов подвергнуть его кремации. Особенно ярко горело с того края, где автобаза обычно сливала отработанный мазут. Сунув тело в самый центр костра, он забросал его сверху охапками текстильных отходов и изношенными автопокрышками.

Если у бедной Вальки была душа и если эта душа еще не успела отлететь далеко, то сейчас она могла с горечью наблюдать за конечным этапом глумления над своей телесной оболочкой.

Каким бы законченным подлецом ни был Песик, но всю следующую неделю он чувствовал себя так, словно у него на заднице гнойный свищ открылся. Толкаясь по пивным, играя по маленькой в притонах, лакая на задних дворах гастрономов водяру, он внимательно прислушивался ко всем разговорам, но о горькой судьбе Вальки Холеры ничего слышно не было. Не такая это была личность, чтобы ее исчезновение опечалило кого-нибудь.

Песик не поленился даже снова наведаться на свалку. Там, похоже, все было спокойно. Костры догорели, и два бульдозера гусеницами утрамбовывали свежий слой мусора. Потом пошли проливные дожди, и Песик успокоился окончательно.

Однако спокойствие это было относительным. Полностью пришло в норму только чувство самосохранения. А вот чувство любострастия, разгоряченное упоительным мигом соития с агонизирующей женщиной, наоборот, возбуждалось все больше и больше. Вскоре Песик буквально места себе не находил.

И наступил наконец такой момент, когда терпеть стало невмоготу. Действуя как лунатик, он покинул свой дом и направился в сторону реки, где до этого неоднократно видел загорающих в одиночестве особ женского пола и даже намечал их как возможные цели для грабежа. (Дуры эти, отправляясь на пляж, не снимали с себя ни сережек, ни колечек, ни кулонов.)

К реке вплотную подступали густые заросли ивняка, оставляя свободной лишь узкую полоску берега. Здесь загорали и отсюда рыбачили. В зарослях распивали спиртное и занимались любовью.

Двигаясь вдоль берега, Песик неминуемо засветился бы. Поэтому он стал выслеживать свою жертву под прикрытием зарослей. Такая не скоро, но все-таки нашлась.

Местом своего отдыха ничего не подозревающая девица выбрала укромный уголок, с трех сторон окруженный кустарником, так что ближайшие соседи по пляжу, до которых было не меньше полусотни метров, видеть ее не могли. Пользуясь этим обстоятельством, она загорала без верхней части купальника. Лет девице было около тридцати, а пышные формы ее тела не предполагали наличия нравственности.