Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ Я ПЫТАЛСЯ ДОКАЗАТЬ, ЧТО Я НЕ ТАКОЙ, КАК МОЙ ОТЕЦ, А ЭТО ОЗНАЧАЛО, ЧТО Я ДОЛЖЕН ДЕРЖАТЬ ДАННЫЕ МНОЙ ОБЕЩАНИЯ. НО, ПРОЖИВ В ВАНКУВЕРЕ БОЛЕЕ ГОДА, Я ОКОНЧАТЕЛЬНО СМИРИЛСЯ С ФАКТОМ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ МНЕ НРАВИТСЯ ЖИТЬ ОДНОМУ.

Когда вы берете Супермена за модель, по которой стараетесь слепить самого себя, вы сталкиваетесь с тем, что, несмотря на все преимущества, есть и один крупный недостаток: предполагается, что вы должны стать неуязвимым и никогда не можете проявлять слабость. Мое раздражение при мысли о жизни с кем-то становилось все сильнее и сильнее, и я был вынужден признать, что что-то идет не так, и обратиться за помощью к психотерапевту. Он начал с расспросов о моих прежних взаимоотношениях и моей семье. Первый раз в жизни я говорил о том, что всегда чувствовал себя словно отдаленным, оторванным от других людей, о моей неспособности почувствовать эмоции, о проблемах в понимании настроения других людей, о моей социальной неадаптированности и непроницаемой стене между мной и остальным миром.

– А какие у вас были отношения с матерью и отцом? – спросил меня он.

– Раннее детство я провел, переезжая от одного родственника к другому, а не с кем-то из родителей. Значительную часть того периода мама провела в психиатрической больнице, а еще она пыталась убить меня по крайней мере один раз. Отец был склонным к насилию пьяницей, который редко бывал дома, он все время пытался напоить меня водкой, когда мне было пять лет, и…

Постепенно в нашей беседе все чаще и чаще стали упоминаться такие термины, как синдром Аспергера, реактивное расстройство привязанности и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). Именно они объясняли причины моей социальной неприспособленности и интереса к писательству, комиксам и – да, да! – Супермену, компульсивную автономность, отсутствие эмоций, неспособность поддерживать длительные отношения и желание жить одному.

– Жизнь среди других людей постоянно вводит вас в состояние стресса, – сказал он, – и вы избегаете их, чтобы избежать стресса. То же самое происходит и с вашими личными отношениями. С возрастом ваше стремление к одиночеству будет только усиливаться. Вы не столько против семейной жизни, сколько против того, что кто-то постоянно находится в вашем личном пространстве. У вас очень ограниченный доступ к собственным эмоциям на уровне общения с другими людьми, это может объяснять, почему вы зависимы от писательства.

ЧЕТКОЕ ПОНИМАНИЕ ВСЕХ ПРОБЛЕМ, СТАВШИХ ПРИЧИНОЙ МОЕГО ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ОЦЕПЕНЕНИЯ, ПРИНЕСЛО МНЕ ОГРОМНОЕ ОБЛЕГЧЕНИЕ.

С одной стороны, то, что вы постоянно что-то пишете, дает вам прекрасный повод отказываться от общения и никуда не ходить. С другой стороны, вы можете почувствовать и выразить те эмоции, к которым у вас нет доступа в обычной жизни, через своих персонажей. Именно поэтому вам так нравится этим заниматься. Вы довольно занятным образом способны избегать многие отрицательные стороны одиночества, потому что все ваши герои и персонажи живут с вами в вашей же голове. Вы не чувствуете себя по-настоящему одиноким. Вас всегда окружают другие люди, просто никто из них не существует в реальности.

Четкое понимание всех проблем, ставших причиной моего эмоционального оцепенения, принесло мне огромное облегчение. Для меня это было такое же глубокое откровение, как то, что я испытал в день, когда впервые надел очки и понял, что у меня все это время было очень плохое зрение. Все, что случилось в моем прошлом, обрело смысл. Терапевт помог мне понять, что, оставаясь с Кэтрин, я не делаю ее жизнь легче. Совсем наоборот: я причиняю ей боль. Я чувствовал себя глубоко несчастным, и было несправедливо привязывать Кэтрин к себе, чтобы она чувствовала себя точно так же.

Через несколько дней, набравшись смелости, я сказал Кэтрин, что хочу расстаться с ней. Я боялся, что мои слова вызовут шок, и совсем забыл, что Кэтрин всегда была фантастически умной женщиной и давно уже видела, к чему все идет. В основном, беспокойство у нее вызвали вопросы, связанные со стабильностью ее собственной жизни и жизни ее родителей. Я уверил ее, что вне зависимости от того, что будет дальше, все они никогда и ни в чем не будут нуждаться. Я не стал предлагать ей четко оговоренное содержание с четко определенной датой завершения выплат, я хотел взять на себя все ее расходы без всяких ограничений навсегда.

Когда-то давно я дал ей слово, что она никогда не будет работать ни в душном офисе без окон, ни где-либо еще, если сама этого не захочет.

И я не намерен был нарушать данное мной обещание.

Я пишу эти слова сегодня, в 2019 году, и я полностью уверен в благополучном будущем Кэтрин. Если откровенно, мы стали еще большими друзьями, чем раньше, в годы нашей совместной жизни. Давление ушло, и мы снова можем быть друзьями, как в самом начале наших отношений. Мы часто общаемся, болтаем по телефону, иногда вместе ужинаем. Я приглядываю за ее кошкой, когда Кэтрин уезжает из города… Все хорошо, все идет так, как надо.

Удивительно, насколько лучше правда может сделать нашу жизнь.

Я начал работу над вторым сезоном «Иеремии» и был полон решимости сделать максимально хороший сериал при всех неблагоприятных сопутствующих обстоятельствах. Но дела обстояли еще хуже, чем раньше. Тот же самый человек мешал мне всеми возможными и невозможными способами: он всячески провоцировал меня, лгал, вступал со мной в бесконечные споры, наушничал и занимался прямым саботажем. В конце сезона я объявил своему агенту, что, независимо от того, как примут сезон зрители (а его приняли хорошо), я не буду работать в третьем сезоне сериала. С меня было достаточно.

Моя работа с «Иеремией» закончилась в конце июня 2003 года. Я переселился в дом, который купил в долине Сан-Фернандо, и был уверен, что у меня не будет проблем с продолжением карьеры. К тому времени я был автором около трехсот телевизионных эпизодов и смог продержать сериал в эфире целых два года, несмотря на бесконечные препоны.

Но все эти два года тот самый управленец, ответственный за «Иеремию», не терял времени зря: он пытался очернить меня на каждой студии, в каждой телевизионной сети в городе. В результате, когда я вернулся в Лос-Анджелес, я обнаружил, что моя карьера на телевидении, по сути, окончена. Понятно, что я и не догадывался об этом, о таких вещах не говорят открыто, и ты сам пытаешься понять, что случилось, пока проходят месяцы, а телефон все не звонит и не звонит.

Через несколько недель, 3 июля, в девять утра меня разбудили громкие кошачьи крики на заднем дворе.

Вся эта бездомная кошачья братия