Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

советского полпреда Богомолова при поздравлении его с победой и укреплением советской власти, расслабляюще подействовало на его память. Вторая статья о Московском университете профессора В. Н. Сперанского содержит много фактического материала и приходится пожалеть, что редакция уделила слишком мало места этому автору, или он сам пожелал быть излишне кратким.

На первом месте литературного отдела стоит рассказ И. Сургучева «Черная тетрадь», вернее его начало. Тепло, искренно и правдиво умеет писать И. Сургучев. Те, кто знают город, о котором он пишет, подтвердят это. Столь ясно и любовно повествует о нем автор. Нежно и проникновенно рассказывает он и о мгновенно возникшей любви, зажегшей светлым огнем два юных сердца. И. Сургучев умеет «любить любовь» и радоваться юности сквозь призму прожитой жизни. Это большой дар, превращающий его «Черную тетрадь» в чистую, светлую запись давно пережитого, невозвратно ушедшего.

Б. Ширяев, закончивший в декабрьском номере «Возрождения» повесть «Последний барин», начинает с нового года ее продолжение – «Ваньку Вьюгу». Тот же пейзаж, но освещенный с другой стороны, в ином аспекте. «Последний барин» – лебединая песнь угасающего поместного дворянства. Персонажи «Ваньки Вьюги» – крестьяне и главные действующие лица, в конфликте между которыми, видимо, строится повесть – конокрад и урядник. Большая смелость со стороны автора выдвинуть в герои урядника. Насколько помнится, это первый случай в русской литературе. И как бы заплевала автора, осмелившегося выдвинуть такого героя, критика XIX века! А теперь, среди нас, русских политических эмигрантов? Вероятно, и теперь найдутся желающие плюнуть в этого незаметного труженика, охранявшего их безопасность, но, думается, что пережитое все-таки кое-кого кое-чему научило и читатель оценит литературный образ, любовно и четко вырисованный Б. Ширяевым уже в первых главах повести.

«Тяжела ты, жизнь урядника Российской Империи! Один на всю волость, а в волости без малого двадцать тысяч человек… В грязь, в дождь, в метель гоняй по волости. А какое тебе от казны жалование? Поменьше того, что сидельцы у купцов в лавках получают. А они в тепле и работа чистая…» – рассказывает о себе герой повести Б. Ширяева, верно зарисованный им подлинный, незаметный герой, которого современное ему русское общество не умело увидеть, не умело оценить, и превратило в пугало охранявшего покой и благосостояние труженика.

Как всегда, ярок и правдив очерк А. В. Тырковой-Вильямс из серии «Тени минувшего». На этот раз она рассказывает о своих встречах с «властителями дум» русской интеллигенции предреволюционного периода. «Я пишу не критику», – предупреждает она читателя, – «я только восстанавливаю некоторые особенности литературного быта и духа того времени». Это обещание она честно выполняет. Перед читателем проходит «напоминающий полотера» Горький в дни его молодости, исчезает и снова появляется уже во всей своей славе певца революции, скупая за гроши драгоценный фарфор у ввергнутых в нищету своих поклонников, голодных, гонимых стариков.

Столь же ярка данная ею характеристика четы Мережковских-Гиппиус. Сам лжепророк, «бросающий туманные слова голосом чревовещателя», и достойная его супруга, «откликающаяся на них междометиями», – «выходило достаточно нелепо», констатирует А. В. Тыркова, а не лишенный русского здравого смысла Горький хмуро отмахивается от четы шарлатанов. «Так, штукарство одно», говорит он. Но мало было таких, кто умел разгадать внутреннее ничтожество этих «мнимых величин». А. В. Тыркова рассказывает о сборах на революцию в квартире Евдокимовых, кадетов по принадлежности к партии, но сочувствовавших и тем, кто готовился взорвать мир, к которому эти оппозиционные по отношению к самодержавию лица принадлежали. «Так буржуи добродушно рыли себе яму», пишет она.

Раздел поэзии на этот раз возвышается над обычным уровнем парижского Парнаса. В. Смоленский подлинно блеснул насыщенным глубоким чувством стихотворением «Россия». Интересны своим ритмическим построением и ценны силой вложенного в них реализма стихи «Г. П.», особенно стихотворение «Расстрел», но резко диссонирует им извлеченные из нафталина, непонятно для чего втиснутые в журнал формалистические версификации Федора Сологуба.

Анатолий Марков, приучивший нас, читателей, следить с большим интересом за его историческими очерками, на этот раз суховат, да и факты, вернее освещение, данное автором в очерке «Гайдамаки», можно с успехом оспаривать.

Литературно-критический отдел явно уклонился от своих задач, поставленных перед собой журналом «Возрождение». Русского в нем на этот раз очень мало. Он заполнен французским материалом и даже по какому-то недоразумению рецензиями на постановки парижских театров.

Зато раздел «Дела и люди» не только отвечает запросам читателя русского зарубежья, но показывает явное стремление журнала сомкнуться с современностью, осветить и проанализировать жизнь наших братьев, отрезанных Железным занавесом. «Религиозное возрождение», «Провал Молотова», «Загадки внутренней борьбы» – ценные и дельные статьи.

В составе редакции журнала произошли значительные изменения. Во главе редакции теперь стоит Г. А. Мейер. Судя по одному номеру, нельзя, конечно, дать ни положительной, ни отрицательной оценки этой перемене. Поживем – увидим.

Н. Удовенко

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

17 марта 1955 года, № 269. С. 7

Правдивая повесть

Издательское дело в Зарубежья почти не сдвинулось еще с мертвой точки. Причины этого лежат в материальной слабости, как самих издательств, так и покупательной способности всё еще расселяющейся массы «перемещенных лиц», но, как это показывают выходящие периодические издания, – не в отсутствии творческой работы в среде этой массы. В силу этого, теперь уже можно и должно говорить о наиболее крупных беллетристических произведениях, появляющихся в зарубежных русских журналах.

К числу их безусловно относится законченная печатанием в «Гранях» «Девушка из бункера» Л. Ржевского. Автор не только беллетрист, но и литературный критик, уже выступивший с рядом глубоких, продуманных статей. Это дает право предъявить к нему повышенные требования, не как к дебютанту, но как к зрелому, оформившемуся литератору, и Л. Ржевский отвечает на них четкой конструкцией фабулы, ее «отчищенностью» от отвлечений и длиннот, ясностью характеристик персонажей. Видно, что он строг к себе, и литературная работа для него не случайность, но жизненная цель.

Но основная ценность его повести в ее правдивости и объективности. Л. Ржевский сумел подойти к своим героям без предвзятого желания окрасить их в черный или белый цвет. Это и помогло ему разрешить трудную задачу: показать современное преломление «тургеневской девушки», дать его вне условных стилизационных приемов, чего не смог сделать со своей героиней С. Максимов[173] («Денис Бушуев»).

Л. Ржевский дал образ своей Наташи в очень простом, не осложненном драматической декоративностью рисунке и именно в силу этого смог правдиво и жизненно показать ее духовное «зерно», не нарушая внешней правдивости облика обычной комсомолки.

Фабула повести развернута им на столь близком еще нам фоне быта, оккупированной зоны России и лагерей военнопленных. В отделке деталей этого фона Л. Ржевский сумел сохранить ту же объективную правдивость, избежав трафаретного, к сожалению, для бездари изображения немцев «эренбурговскими фрицами» и русских – поголовными ходульными страстотерпцами. Он бросает темные и