Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

книге «Петербургские зимы». Не напоминают ли они также современных «парижских поэтов» зарубежья, общепризнанным мэтром которых состоит тот же Г. Иванов?

Теперь о «Гранях» № 21. Журнал открывается «Сентиментальною повестью» Л. Ржевского. Ее эпиграф избран очень удачно: «О память сердца! Ты сильней “Рассудка памяти печальной”».

Именно память сердца, своего собственного сердца, могла вдохновить автора нежным и глубоким лиризмом, которым проникнута вся вещь – песня о незавершенной, недосказанной, оборванной, но не вырванной из сердца любви… Но с этой «вечной» темой Л. Ржевский не сплетает, но органически сращивает другую – чисто современную политическую и актуальную – травлю в стенах советского ВУЗа ученого, осмелившегося высказать некоторое свободомыслие в своей научной работе. Образы, набросанные автором короткими, но четкими штрихами, ярки и жизненны. Каждый персонаж представляется глазам читателя вполне законченным, определенным и ясным. Мастерская разработка Л. Ржевским одновременно двух, столь далеко отстоящих друг от друга тем, блестяще подтверждает уверенность «новых» писателей зарубежья в том, что политика не висит тяжким камнем на шее современной литературы и не тянет ее ко дну, как кричат их противники. Вся современная жизнь и особенно в стране Советов пропитана политикой, вплоть до тарелки и постели. Можно ли исключить ее при описании самой жизни? Косвенно подтверждает эту связь и язык, которым написана «Сентиментальная повесть». Он таков, каким говорит теперь интеллигенция подсоветской России. Л. Ржевский со свойственным ему художественным чутьем лишь очистил его от вульгаризмов и газетных шаблонов. В результате – чистая, выразительная и образная речь. Начало повести – описание весенней Москвы – буквально чарует своею правдой и глубиной образов того, кто знает и любит это время года в Москве.

Верен себе певец природы северной Руси, последователь и продолжатель Пришвина – В. Свен. Но на этот раз в его гармоничном очерке «Селигер» он не тоскует, не мучится одиночеством, как в некоторых предыдущих вещах, а, наоборот, радостно рассказывает о красотах дивного озера, с юмором – о советских порядках на нем и с любовью – о встрече с оборванцем, оказавшимся Василием Ивановичем Качаловым. Какая-то тихая умиротворенность овладевает читателем при чтении написанного Свеном. Очень интересны очерк В. Унковского[169] о Куприне и «За спиной героев» В. Самарина; «Дневник коллаборантки» Л. Осиповой переполняет читателя излишними деталями и тем притупляет его интерес к актуальной теме. Тем не менее, он содержит в себе много ценного. Сильны и глубоки стихи Кленовского.

Читателю остается еще высказаться о, к сожалению, мало известном широким кругам зарубежья регулярно выходящем в Сан-Франциско, единственном в эмиграции иллюстрированном журнале «Жар-птица». Тем, кто внимательно следил за развитием этого журнала на новом месте – в былые годы он выходил в Шанхае – ясен постепенный, но неуклонный рост его качества. Редакция, очевидно, не обеспеченная материальной базой, всё же сумела вовлечь в свою работу нескольких глубоко интересующих читателя авторов, как уже известных, так и совсем новых. Кстати, большинство сотрудников журнала принадлежит к числу новой эмиграции. Крупных вещей размеры журнала помещать в нем не позволяют, но только короткие рассказы и очерки. Поэтому воздержимся от указаний имен, отметив лишь одно – историко-этимолога А. Кур[170], дающего очень смелые, порою даже поражающие читателя изыскания о древней, до Св. Владимира, эпохе жизни русского народа и первого русского государственного образования. На текущую современность «Жар-птица» также быстро и чутко реагирует, информируя о главнейших событиях дня и помещая соответствующие фотоклише.

Можно было бы еще много написать как положительного, так и отрицательного, о нашей литературно-художественной периодике. Она, безусловно, оживает и обновляется, пополняется новыми соками после перерыва военных лет. Но довольно. Ведь эта статья озаглавлена «Заметки читателя» – только простого читателя, который рассказывает в ней о своих наиболее ярких впечатлениях, воспринятых от прочитанного. Детально и углубленно судить о творчестве авторов зарубежья предоставим присяжным критикам. Их достаточно, и у каждого в запасе более чем достаточно нужных и ненужных, содержательных и бессодержательных, злых и добрых, а больше всего, затасканных, штампованных слов. Платя дань юбилейному году, вспомним фразу Чехова о присяжных критиках: «Наибольшее впечатление произвел на меня Скабичевский. Он написал, что я умру пьяным под забором».

Мудрое речение этого «прогрессивного» критика, как мы видим, в дальнейшем не подтвердилось.

Н. Удовенко

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

2 сентября 1954 года, № 242. С. 7–8

Заметки читателя

II. «Возрождение», № 35

Начнем с упреков. Литературный отдел последнего номера «Возрождения» открывается рассказом А. Ремизова «Алазион». Это – «вывеска», но вряд ли она привлечет к себе внимание читателя. Мало найдется таких, кому было бы действительно интересно и приятно прочесть грубую вариацию на тему гоголевского «Вия», граничащую с плагиатом и, кроме того, замусоренную грамматическими неправильностями и нелепым словотворчеством. Можно ли писать, например, «неведомый объявитель», когда для всякого грамотного человека ясно, что объявляют не неведомым, а не ведающим, или заменять прекрасное русское слово пригород несуразным окологордъем? А что такое «безвестный ведец»? «Похитники»? «Зинутий»? Или шедевр словотворчества – «крк»?

Недавно В. Зеелер в своей рецензии на книгу Б. Ольшанского обвинил автора в употреблении им общеизвестных в СССР, но непонятных некоторым в эмиграции слов «комбат», «начдив», и т. п., заявив что такую книгу нужно читать со словарем. Но где найти словарь для уразумения нелепого словоблудия А Ремизова? – может спросить читатель г. Зеелера.

И еще упрек. Лучшие вещи, идущие в последних номерах «Возрождения», «Солнце задворок» Е. Яконовского и «Последний барин» Б. Ширяева, даны в столь малых дозах, что читателю просто нечего о них сказать и подумать. Ему было бы во много раз приятнее, если бы «Возрождение» применило метод дореволюционных сборников-альманахов: давало бы меньшее количество авторов, но полнее каждого из них.

На этом кончим упреки и перейдем к наиболее заинтересовавшим нас страницам. В «Маленьких рассказах» привлекает внимание «На рассвете» Е. Тарициной. Сколько искренности, чуткости, понимание девичьей души и умения выразить ее в слове у этого автора! Прочтя этот небольшой рассказ, невольно вспоминаешь дивные страницы Л. Толстого, запечатлевшие переживания Наташи Ростовой на первом балу. Не будем говорить о разнице масштабов авторов, но отметим разницу в общем антураже великосветского бала Наташи и советской вечеринки Настеньки. Дистанция между ними огромна, но чувства обеих девушек… очень близки между собою. Вся гнусь советчины не смогла вытравить из души русской девушки того вечно женственного, вечно прекрасного и чисто русского, что показал в свое время Л. Толстой. Спасибо Е. Тарициной, что она сумела рассказать об этом.

Глубокое впечатление оставляет передовая статья А. В. Тырковой-Вильямс «Россия и Азия». Автор сумел доказать, что сложные историкополитические проблемы можно трактовать не общепринятым, к сожалению, сухим «профессорским» языком и не трескучими фразами журналиста, а изящным, воздействующим на чувства