Возвращение домой - Александра Турлякова

Крошка! Со своим длинным хвостом и тонким, как шило, клювом, она могла бы легко уместиться в ладони Джейка. Маленькая, а какая живая, и не треть секунды не замрёт. Скок! Скок!

Джейк смотрел на неё с улыбкой, сонно моргая глазами. Вдруг понял, что ещё немного, и заснёт прямо здесь, на пороге дома, прямо так, с одеялом на плечах. Какой стыд! Шевельнулся в попытке подняться, но бесполезно. Понял это и затих: "Нужно накопить побольше сил, а потом пробовать. Отдохнуть, отдышаться, а то-гда уж…"

Отключился незаметно и сам не понял, как так получилось, понял это только, когда чей-то голос раздался над самым ухом. Знакомый голос, но незнакомое про-изношение на гриффитском: долгое, плавное звучание гласных и почти сливающие-ся окончания, которые обычно у гриффитов звучат звонко, с подъёмом.

Открыл глаза резко, так, словно кто-то толкнул голову вперёд толчком в затылок; качнулся всем телом, вскинул взгляд на женщину и узнал её сразу. Её и этот голос! Гриффитка что-то говорила быстро, с заметной радостью на лице, даже коснулась пальцами его открытого плеча. Те же медово-карие глаза, загар на гладкой, совсем ещё молодой коже. Джейк видел это лицо, и не один раз. Его появление всегда при-носило облегчение, краткую возможность отдохнуть от вечной боли, и он был бла-годарен этой женщине, ещё даже не познакомившись с ней поближе.

А сейчас же попросту растерялся, смотрел, широко раскрыв немигающие глаза, попытался что-то сказать, но только несколько раз сомкнул и разомкнул сухие гу-бы. И голос пропал, и все мысли, а ведь столько вопросов хотелось задать при пер-вой же встрече с жителями, а сейчас…

— Да ты посмотри, А-лата, ведь он же ни слова не понимает! — и тут Джейк перевёл взгляд чуть левее — и почувствовал, что краснеет от стыда и от смущения разом. Девушка, темноглазая, тёмно-русая, с серьёзным лицом, стояла за спиной женщи-ны, глядя на Джейка сверху.

Он ещё больше растерялся под этим взглядом, вспомнил сразу и о том, что совсем не одет, и сидит на пороге, да и выглядит не лучшим образом. Потянул вверх одея-ло, запахнул его на груди, опустил голову, стыдясь их присутствия, смотрел на по-болевшие костяшки нервно дрожащих пальцев, стиснувших края одеяла у самого горла; смотрел так, будто видел свою руку впервые в жизни. Только сейчас заметил припухшую сине-багровую полосу уже старого синяка, кольцом охватывающую оба запястья. Откуда этот след? Как от верёвки, что ли? Нахмурился, пытаясь вспомнить, понял, что попросту всеми силами старается не замечать этих гриффи-ток, теряется в их присутствии. А женщина, та, что постарше, видя, что Джейк её и вправду не понимает, замолчала, и тогда заговорила девушка:

— Мама говорит, вы зря поднялись. Нельзя вам ещё, рано, понимаете, рано! — гово-рила она на Едином языке, принятом за основной на всех трёх планетах, и говорила просто прекрасно.

Джейк снова вскинул голову, не удержавшись от изумлённого взгляда. При зна-комом произношении он вдруг невольно пережил ощущение возврата в прежний мир, хорошо ему известный, но сейчас находящийся где-то глубоко, что даже па-мять отказывалась повиноваться. Его память! Ведь он же запоминал всё с первого раза, никогда на неё не жаловался, помнил всё, что нужно, и что не нужно, — тоже.

Девушка рассмеялась в ответ, чуть вскинула красиво очерченный подбородок. Лицо её, секунду назад серьёзное до угрюмости, преобразилось разом: лёгкий ру-мянец на скулах, сияющие глаза и мягкие волнистые волосы, качнувшиеся в такт движению, зазолотились на солнце.

Она что-то говорила всё с той же улыбкой, глядя Джейку прямо в глаза, а он смотрел, не моргая, с таким серьёзным лицом и вниманием, что теперь она уже не выдержала, смущённо замолчала на полуслове. Джейк не заметил этого, не отвёл взгляда, он вдруг неожиданно вспомнил лицо этой незнакомки: такое вот, весёлое, доброе, с искрящимися глазами, той, серьёзной, он бы её никогда не узнал…

Картинка из прошлого секундной вспышкой встала перед глазами: небольшой зальчик, столики, мигающие лампочки гирлянд по потолку, музыка, люди везде — много людей — всё это всплыло в памяти во всех мелочах, но, главное, — среди мас-сы этого народа он видел особенно чётко одно лицо — лицо вот этой вот гриффитки. Те же волосы, только собранные тогда с помощью белой косыночки, те же глаза, улыбка, фигура — вся она!

Картинка исчезла неожиданно, а вот девушка осталась, и опять серьёзная, нахму-ренная, будто догадавшаяся, что слушатель её невнимателен и занят сейчас какими-то своими важными мыслями, если судить по застывшему взгляду.

Женщина же, которую незнакомка назвала своей матерью, поняла этот взгляд по-своему: решила, что Джейк находится на грани обморока. Опустилась перед ним, легонько встряхнула его и снова заговорила:

— Пойдём! Вставай! Нельзя! Пойдём! — эти слова он понял и без переводчика. А она всё говорила, говорила так, как обычно успокаивают и подбадривают любого боль-ного на любой планете.

Джейк повиновался, снова лёг, не задавая вопросов и вообще не сказав ни слова. Он слушал женщину, чуть хмуря брови, и замечал с некоторым удивлением, что начинает улавливать знакомые слова, понимать их значение даже при таком выго-воре, и с каждым словом всё лучше и лучше.

Девушка стояла у изголовья, и отсюда Джейк не мог видеть её лица, но он чувст-вовал её присутствие, улавливал на себе её настороженный внимательный взгляд и даже как будто непонятную ему враждебность.

— Где я? — Джейк спросил неожиданно, и хотя в хриплом, слабом голосе не было той силы, которой бы ему хотелось, женщина замерла; её руки, расправляющие край одеяла у подбородка, показались Джейку жёсткими, холодными, без прежней заботливости; она будто даже растерялась, посмотрела ему в лицо с немым вопро-сом во взгляде: почувствовала что-то в его голосе, ведь она не знала Единого и не понимала, о чём её спрашивают.

— Вы в посёлке, у гриффитов, в лесу! — заговорила девушка ровным, каким-то бес-цветным голосом, будто сообщала то, что он обязан и сам знать. — В посёлке. Пом-ните? Помните хоть что-нибудь?.. Солдат? Расстрел? Допросы? Вас ещё двое бы-ло… Помните хоть что-нибудь?

Ничего этого Джейк не помнил. Ничего!!!

Что-то смутное крутилось в голове, зудело, искало выхода, но чётко он помнил пока только два момента: коридор шахты и взрыв, и ещё людный зал и эту девушку за стойкой бара.

— Давно? — спросил о том, что хоть как-то могло ограничить сроки произошедших событий, о том, что не могло бы показать этим женщинам его полную неспособ-ность связать прошлое и настоящее.

— С расцвета аксикилы восьмой день, — ответила девушка, перед этим глянув на мать так, словно ждала подтверждения или, наоборот, опровержения своих слов.

— Дождь?.. Ливень?.. — сказанные слова ничего не объясняли. Но память на ощуще-ния, пережитые когда-то, напомнила о сильной сырости, холоде и большом количе-стве воды, льющейся ото всюду воды. Он не ошибся! Девушка спросила о чём-то свою мать сначала на гриффитском, а потом уже ответила:

— Тринадцатый день пошёл с начала дождей! Тринадцатый…

Но и это мало что дало. Джейк в ответ вместо "спасибо" только чуть головой кивнул, закрыв глаза, задумался, мучительно пытаясь вспомнить ещё хоть что-то, но не заметил и не почувствовал, как отключилось сознание…

Выздоравливал он медленно, очень медленно, дольше, чем ему хотелось. Считал каждый день и мучился от безделья, хорошо ещё, что почти всё время хотелось спать. В те часы, когда уже и голова тяжелела после долгого сна, он полулежал на кровати на подоткнутой за спину высокой подушке и, чуть склонив голову к левому плечу, смотрел в окно. Смотрел подолгу, аж шея затекала от одного и того же положения, но глядел всё равно, ведь это было для него единственным развлече-нием во все дни.

Хотя, и там, на улице, мало что происходило; он видел лишь глухую стену дере-вянного дома и плетёную оградку с развешанными плошками. Здесь никто никогда не ходил, всё каждый раз было по-старому, только однажды утром Джейк заметил, что одну посудину — крайнюю слева, лакированную до слепящего блеска, — всё-таки кто-то для каких-то своих нужд снял, и эта перемена для него была самой большой новостью в то утро. Ещё одно подтверждение того, что жизнь в деревеньке крутит-ся не только вокруг того дома, где он сам находится с утра до утра.

Он радовался приходу любого человека, но больше всего почему-то хотел увидеть ту девушку. Хотел поговорить с ней, поговорить на привычном, родном ему языке. Он хотел расспросить её, память медленно возвращалась, а это добавляло новые вопросы к тем, что уже имелись в том списке, который он вёл в своём уме.

Но приходила только та женщина, её мать. Она пыталась говорить с ним, что-то рассказывала сама, временами даже пела, сразу было видно: она сама — человек довольно одинокий, потому и тянется к такому же.

Она не разделяла мнение Джейка насчёт темпов его выздоровления, говорила каждое утро, прощупывая пульс, с довольной, почти счастливой улыбкой: