Возвращение домой - Александра Турлякова

Вина его была огромной, да и случай такого наглого нарушения правил был неви-данным даже для самых опытных сотрудников ОВИС, повидавших на своём веку многое. Следовательно и наказание должно было быть соответствующим… Что тогда только ни предлагалось на Совете!

Вплоть до смертной казни! Но до подобного все жё дело не дошло; сам Грин предлагал крутые меры: промывка мозга с помощью самых сильных средств, унич-тожение памяти и, конечно же, исключение из штата ОВИС ввиду полной потери доверия. Это дело, пожалуй, тем бы и закончилось, тем более и причины Грин на-звал очень серьёзные:

— Да вы только попробуйте выпустить его с такими знаниями! Вы представляете, чем это закончится?! Чем?! Полным недоверием со стороны правительств и наро-да, — убеждал тогда Грин всё Собрание. Он был прав, и это многие понимали, хоть и считали, что такие крутые меры к малоопытному, молодому, но, несомненно, та-лантливому сотруднику объясняются, скорее, личной неприязнью самого Грина, — Наша связь, наши знания соединяют эти миры в одно целое! Что же будет, если всё это выйдет в мир? Когда каждый сможет без нашей помощи связываться с любой точкой в нашей Системе? Мы и наши знания никому не будут нужны!.. Вспомните наш главный закон: мы никуда не вмешиваемся, но и никому не позволяем вмеши-ваться в наши порядки! Никогда!.. Сейчас вы пожалеете его, а завтра нас самих не останется!.. Запомните это!..

Он смог бы убедить их, он был близок к этому как никогда, но в дело вмешался Карбовски. И все порешили сделать так, как предложил он: лишить Алмаара инди-катора личности, всех прав и привилегий "информатора", лишить его возможности покинуть Чайна-Фло и сам Гриффит. Они думали наказать этого щенка таким спо-собом, а Грин, узнав о таком решении, был в бешенстве, он рвал и метал, особенно когда узнал, что все они надеются на возвращение Алмаара. Как сказал сам Карбов-ски по этому поводу:

— Этот юноша уде вкусил плод познания, и без его сладости ему не выжить. Он вернётся, вот увидите. Обязательно вернётся и раскается во всех своих грехах. Нам остаётся лишь подождать немного, но зато мы получим первоклассного специали-ста…

Чёрта с два! Алмаар не вернулся! Как в воду канул! Сгинул надолго, за ним даже наблюдение установить не смогли, хоть и пресекли его почти удавшуюся попытку покинуть планету под чужим именем.

А Грин предупреждал, что так оно и будет. Конечно, откуда Карбовски было знать, на какие закидоны способен этот преступник, а Грин знал, не даром же он управлял самым большим Отделом в Организации и за это время сумел достаточно узнать своего нового подчинённого.

А Алмаар, даже не имея ничего, всё же сумел подпортить им репутацию. Особен-но с индикатором… Теперь только дурак не знает, что капсула эта не так прочна, как гарантировали раньше сами "информаторы"… А ведь это только начало!

И как злорадствовал тогда Грин, когда узнал об этом, когда видел, как метались остальные в своих жалких попытках напасть на след Алмаара. А теперь он вот где, перед ним, этот неуловимый бродяга Алмаар, и никуда ему сейчас не деться, после "Триаксида" его жизнь будет проходить в спецклинике. И Грин радовался, хоть и старался скрыть злорадную улыбку.

Поддёрнув брюки, чтобы, не дай Бог, испортить стрелочки, "информатор" опус-тился перед ниобианином на корточки, заглянул ему в лицо и вдруг произнёс с улыбкой:

— Ну, вот и встретились, дружок!

А Ламберт поразился про себя такому странному обращению: "Они, что знакомы, что ли? Да, если и так, он сейчас и маму-то родную не вспомнит. Неужели этот тип не знает, что "Триаксид" разрушает клетки мозга? Необратимые процессы… Лишь один из трёх, если не из пяти, в состоянии оправиться после такой дряни. И уж этот-то явно не принадлежит к тем счастливчикам". Но ничего этого Ламберт не сказал, хмыкнул недоверчиво, и всё.

А сам Янис, всё это время находившийся будто в трансе, полностью ни мысли, ни язык, ни тело не контролирующий, вдруг узнал человека, сидящего перед ним. Эти бездонные чёрные глаза часто являлись ему в кошмарах, и от этих кошмаров ничто не могло спасти, кроме бессонницы. А сейчас эти жуткие глаза были напротив, и они улыбались, улыбались вместе с довольно изогнутыми в злорадной улыбке гу-бами.

И тогда Янис не выдержал. Он понял неожиданно, что сейчас это не продолжение сна, это — явь, и от неё спасения не найти, как ни пытайся. Но он всё равно кинулся прочь, кинулся молча, без звука, не чувствуя боли, гонимый животным, почти ося-заемым ужасом.

Но его и на этот раз перехватили, даже подняться не дали, а Грин в ответ рассме-ялся, поднимаясь, сказал:

— Растение?! Да на такое растение даже "Триаксид" не действует! Ему нужна от-рава посильнее…

— Он, что, счастливчик?? — изумился Ли, слова "информатора" он понял правильно и всё равно переспросил. Ламберт же ничего на это не сказал, хоть и сам видел впервые то, про что рассказывали другие.

А Грин довольно тряхнул головой, будто и не замечая, что все его тщательно уложенные по последней моде чёрные волосы беспорядочно рассыпались, так, что несколько прядей упали на лоб. Но этот вид не испортил все элегантности облика, наоборот, подчеркнул какую-то ненавязчивую красивую небрежность, и Ламберт понял, что вся прежняя пижонистость так же неприемлема гостем, как и им самим…

Глава 7. Аборигены. Кайна

Он видел себя со стороны, как будто смотрел старый чёрно-белый фильм с собой в главной роли.

Длинный коридор, неширокий и невысокий: приходилось постоянно держать голову чуть наклоненной вперёд, а от этого немилосердно затекала и ныла шея. А ещё болели руки! Болели сами мышцы, болели суставы, болели так, как они могут болеть, если их перед этим долго выворачивать и выкручивать. Странно, но он объ-яснял эту боль тем, что это просто усталость, автомат и рюкзак тяжёлые оба, а несёт он их, видимо, долго, раз уж так…

Хотя, долго или недолго, он и сам бы сказать не смог. Куда идёт и откуда? Зачем и для чего? И куда ведёт этот тоннель с шероховатыми на вид матово поблески-вающими стенами?

Странная, прижинющая под ногами порода, и слабое, еле уловимое эхо при каж-дом шаге отражалось от стен. Ещё он кожей лица чувствовал лёгкое колебание при-ятной прохлады — сквозняк. И это вселяло какую-то странную, но привычную в подобных случаях мысль: "Это хорошо! Значит, выход скоро!"

Он всё это чувствовал, будто просматривал стереофильм, но почему же тогда видел себя в то же время как сторонний наблюдатель?

И откуда это непреодолимое ощущение надвигающейся опасности? Знание наперёд: что-то случится сейчас, что-то страшное, а он, глупый, идёт себе и даже спасаться не думает. Ведь там же смерть впереди! Страшная смерть1 Ужасная! Ещё более ужасная тем, что он знал об этом. Знал, но ничего не мог сделать, чтобы за-ставить себя остановиться, себя, такого глупого и беззащитного. Он кричал, звал, приказывал, просил и, кажется, даже плакал — бесполезно. Только горло стало сад-нить да лёгкие заныли.

И тогда он смирился, стал просто смотреть и ждать, ждать последнего шага, шага, после которого всё и начнётся. А ЧТО именно — сам не знал!

Ждал и всё равно не успевал заметить самое начало, не успевал зажмуриться, когда огненный шквал, беззвучной и от этого ещё более страшной вспышкой осве-щал стены, заливая всё жёлто-малиновым покровом живого, плавящего заживо пламени. Но он и тогда не кричал, смотрел на всё это немигающим взглядом, ловя-щим каждую мелочь, и, наконец, находил себя. Ещё живого, глядящего в оплавлен-ный, медленно оседающий потолок. Чувствовал, как обломок опустившейся с по-толком стальной распорки медленно и невыносимо проламывает грудную клетку, разрывая лёгкие, погружался в землю, намертво пригвоздив тебя к полу.

И тогда ты начинал кричать: от боли и ужаса, призывая скорую смерть, от страха и беспомощности, потому что знал, никто не придёт к тебе на помощь, ты одни среди этого пламени, пожирающего на тебе, ещё живом, ткань защитного комбине-зона.

А ты мог только кричать, захлёбываясь собственной кровью, откашливать её, горячую, и проглатывать снова. И звать — СМЕРТЬ! Или хоть кого-нибудь, кто мог бы прекратить эти мучения…

Ты видел своё лицо и вдруг неожиданно понимал, что это не ты. Это уже был не ты! Это был другой человек, и ты неожиданно — резко! — вспоминал его имя:

— Янис!!! Янис!!! Алмаар!!!

Это был он, а не ты, но легче от этого не становилось. Боль убивала ТЕБЯ, а не его! Это ТЫ корчился от боли, беспомощно хватая пальцами обломок балки. И это ТЫ кричал от боли! Кричал до тех пор, пока чернота не застила эту картинку, и тогда ты проваливался в чёрную вязкую муть, в которой не ощущал уже ничего, даже боли…

Он медленно открыл глаза и долго лежал, не моргая, глядя в потолок. Хорошо было так лежать, ни о чём не думая, видя только дощатый потолок из плотно по-догнанных досок, гладких, но не крашенных, таких гладких, что захотелось вдруг коснуться их рукой, проверить наощупь. И не удержался — попытался поднять ле-вую руку, дотянуться, ведь доски эти, казалось, были перед самыми глазами… Все-го лишь чуть-чуть шевельнулся, а от боли всё перед глазами и поплыло, и потолок этот закачался…