Возвращение домой - Александра Турлякова

Как же жалок он сейчас в своей беспомощности! А ведь он из тех, кто пришёл к нам с оружием, и про него тоже пела мать. Как хорошо, что не было меня здесь, в посёлке, в тот день… Эти люди…

А так хотелось отдохнуть от них хотя бы здесь. Нет же, от них не избавиться, не спрятаться, как ни старайся. Без толку! Как хорошо, что этот пока так слаб после ранения… слабый и тихий… А то бы давно уже устроил здесь всё по своему усмот-рению…

Она отвернулась, переступила порог.

А Джейк смотрел через плечо на закрытую дверь, на дверь, за которой скрылась эта прекрасная незнакомка с ледяными глазами. Смотрел и чувствовал, что на серд-це приятно теплеет, а на губах появляется улыбка, улыбка тихой скрытой радости. Он обрадовался ей ещё больше, когда уловил лёгкий аромат незнакомой ему травы. И ему вдруг показалось, что так должны пахнуть волосы этой девушки: тонким, терпким, ненавязчивым и очень нежным запахом. Да, именно так должны пахнуть её волосы.

Всё с той же улыбкой и странной мечтательностью в глазах, он глянул вверх, по-над крышами домов, на кромку леса и неба, и в этот миг словно окунулся в мир красок, звуков, других запахов.

Будто пелена спала!

Непрерывный шум листвы, птичьи крики, чьё-то пение на гриффитском языке, поскрипывание полуоторванной двери у соседнего сарайчика — всё издавало звуки. Как приятно было слышать их!

А запахи! Какие запахи!!!

Запахи нагретой на солнце зелени и мелкого речного песка перед нижней сту-пенькой крыльца. Запах преющей земли, приносимый со стороны леса, резковатый и душный с непривычки, но и он не заглушал другие запахи, он сливался с ними в единый букет.

А как приятно пахну́ло едой из растворенного окна!

И Джейк почувствовал, что хочет есть. Голод?! Да!! Голод такой, что перед гла-зами всё поплыло. Такой, будто он не ел уже лет десять — не меньше! Такого остро-го голода он не испытывал ещё ни разу в жизни. По крайней мере, в той её части, которую он помнил и за которую ручался.

Он будто лишь сейчас очнулся, как после долгого сна, совершенно не оставивше-го никаких воспоминаний. Проснулся и с удивлением и радостью отмечает, как с каждой секундой оживает его тело, ка оно доказывает всеми этими естественными потребностями своё желание жить.

Как хорошо чувствовать свою молодость, радость оттого, что ещё предстоит сде-лать и сколько ещё узнать. Эта знакомая любому молодому телу радость!

Он расправил плечи, поднял голову, вдохнул воздух всей грудью, потянулся — и закашлялся. Боль вернулась! Боль, перехватившая дыхание, стиснувшая горло так, что из груди вырвался лишь сдавленный хрип.

Джейк замер, выжидая, пока уймётся боль, а потом снова принял привычное по-ложение: сгорбленная спина, поникшая голова, и руки, обхватившие колени. И да-же прежняя сонливость вернулась, опять потянуло в сон, даже не в сон, а так, — в какую-то ленивую приятную дрёму, когда хорошо греться на солнышке, ни о чём не думать, и только ловить горячие солнечные лучи.

Но ни о чём не думать он уже не мог. Боль оживила какие-то воспоминания, до-вольно смутные, но, глядя на улицу, на домики вокруг, Джейк отметил скорее ещё механически:

— Это было здесь тогда… Да, здесь! Возле того дома, слева, стоял вездеход. Вон, под тем деревом в тени сидели солдаты, у того крыльца с белыми перильцами со-гнали перед обыском всех гриффитов.

А нас было двое… Алмаар ещё!.. Как его, кстати?.. Янис? Да, Янис Алмаар. Это имя не забыть… И мы попались с ним к сионийцам! Глупо, конечно, попались… — Джейк вспоминал этот день с самого утра, мелочь за мелочью, каждый эпизод, каж-дую картинку, — А что мы делали с ним в этом посёлке? Среди гриффитов? И сио-нийцы?! Что им было нужно от нас? Интересно! А Янис?! Где он теперь? Уж он-то должен всё помнить… Ах, да! — и он не удержался от стона, глухого отчаянного возгласа, — Ты дорого заплатил за нашу беспечность, за все наши ошибки… "Триак-сид"! Да, "Триаксид"… Такого и заклятому врагу не пожелаешь.

Вот чёрт! А сам-то я что? Что я здесь делаю?! Они не могли меня так просто от-пустить…

Дёрнулся встать, узнать, в чём тут дело, спросить тех, кто знает, тех же гриффи-тов хотя бы. И сел. Сам вспомнил. Глухие хлопки выстрелов, как сквозь вату. Боль в груди и справа, под рёбрами. Боль, дикая и резкая, как вспышка. И чей-то хладно-кровный приказ, эхом отозвавшийся сейчас:

— РАССТРЕЛЯТЬ!!!

Но почему??!! За что?!! За что же?!! Боже, за что?!

Он силился вспомнить ещё что-то, но не мог, как ни старался, только устал.

Он и за обедом думал об этом, может, поэтому никто и не заметил, что это уже совсем другой человек, не тот, к которому все привыкли, не тот, которого гриффи-ты между собой называли "Ки́йрил", что значило в переводе "чужой, пришелец".

Он смотрел в тарелку, за всё время, пока ели, глаз не поднял: сначала думал над тем, что успел вспомнить, потом не решался задать вопрос. Всего один вопрос из тех, что крутились на языке, сидели в голове раскалёнными иглами и требовали ответа. Хотел спросить, но не решался и чувствовал себя стеснённо, скованно и почему-то всё больше боялся, что А-лата может услышать его мысли, почувство-вать его неуверенность и поймёт тогда, как он слаб и глуп сейчас, не знающий ни-чего и ничего не понимающий.

Обедали они в полном молчании, как всегда, и девушка та, дочь А-латы, опять ушла. Она приходила часто, к матери, то поговорить, то принести или унести что-нибудь, и всегда уходила быстро, не задерживалась, точно избегала лишних встреч с чужаком. А Джейк вспоминал её лицо, вспоминал всех тех гриффитов в день обы-ска. Ведь её же не было среди них! Это он помнил точно. Зрительная память, а осо-бенно память на лица, у него всегда была отличной. И не мог бы он тогда её не заметить среди кучки почти одних стариков и старух.

Только после обеда, когда дочь А-латы унесла грязную посуду, а Джейк проводил девушку взглядом до самого порога, А-лата произнесла с улыбкой:

— Выздоравливаешь! Сам, без моей помощи. А я уже для тебя крестоцвет пригото-вила. Выводить тебя из твоего сна… А ты сам! Молодец!

Джейк круто повернулся к ней всем телом, глянул, нахмурив брови, так, будто не мог ни слова понять на этой странной разновидности гриффитского. Но он понял и смутился. Да, он и вправду пялился на девушку, как последний дурак.

— ещё вчера ты её совсем не замечал! — и А-лата рассмеялась. — Она красивая, прав-да? — продолжила с гордостью в голосе и во взгляде, — Даже для нас, для гриффитов, — при этом слове А-лата иронично усмехнулась, и Джейк понял, о чём она подумала: гриффиты не любили, когда их так называли, они к тому же с трудом выговаривали это слово, сочетание двух согласных "ф" им не давалось. Они чаще называли себя своим привычным им именем: "лари́ны" — "дети леса".

Джейк вспоминал все эти подробности, связанные с жизнью гриффитов, удивлял-ся тому, откуда он всё это может знать, а А-лата между тем продолжала:

— Оно и понятно, почему ей пришлось вернуться сюда, домой. В городе сейчас совсем порядка нет. А до нас вообще никому дела нет, и не пожалуешься.

— В городе? — эхом отозвался Джейк, взглянув на А-лату. Ведь он хотел попасть в город. Сильно хотел. При упоминании о городе аж в груди тоскливо защемило. Но что его туда тянуло? Для чего он спешил в город? Для чего? Этого он не помнил.

— Да! Там много таких, как ты. Много! А вы, люди, — странные существа, вы, слов-но живёте для того лишь, чтоб причинять неприятности себе и другим.

Джейк молча проглотил этот упрёк, подумал с тоской и иронией: "Вот так тебе, человек! Ещё одна оплеуха, чтоб не попадал, куда не следует. А то родился челове-ком, среди людей, а сам теперь нас от дел отрываешь своими проблемами, своими болячками. Всё! Уходить отсюда пора! Спасибо! Спасибо за заботу и гостеприим-ство, но хорошего, как известно, понемногу…"

Он бы себя ещё долго раздражал подобными мыслями, но его отвлекла гостья. Аирка! Это была она. Взглянув на А-лату так, словно спрашивая разрешение, она бесшумно прошла через всю комнату, остановилась у стола. Джейк всё это время не сводил с гостьи взгляда, понял сразу: пришла по делу, сейчас спросит о чём-то.

— Тот человек, с тобой… — вся её решимость и твёрдость во взгляде, прямом, на-правленном прямо в глаза, сразу куда-то делись, стоило женщине рот раскрыть. — Парень второй… — Аирка замолчала, так и не сумев задать вопроса, волновавшего её всё это время с того момента, как чужаки эти посетили их посёлок.

А Джейк смотрел на женщину, видел, как дрожат её губы, как покрылось лёгким румянцем лицо, как растерянно моргнули огромные глаза с немым, но читающимся криком-вопросом: "Что с ним? Что с ним сделали?"

Опять этот Алмаар. Даже здесь ему повезло. Хоть один человек (прошу проще-ния, гриффит) вспоминает его добрым словом и с неподдельным участием. Хоть кому-то напоследок он сделал приятное, раз уж его до сих пор забыть не могут.

А Аирка молчала, не решалась заговорить снова. И чужак этот бесчувственный пялился на неё и даже не моргал. Неужели так и не понял, что от него нужно?! И почему они, люди, все такие бестолковые?