Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский

Некрасова. Некрасовская манера кажется даже преувеличенной в последней строфе:

Не подходите к ней с вопросами,

Вам всё равно, а ей – довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена – всё больно.

Это стихотворение принадлежит к числу «стилистических упражнений» Блока. После Вл. Соловьева, Фета, Лермонтова, Тютчева и Баратынского он приближается к «гуманной» лирике Некрасова.

Три стихотворения посвящены снам детства и юности… Он – снова ребенок: над кроватью – зеленый луч лампадки; няня рассказывает сказку о богатырях, о заморской царевне…

Сладко дремлется в кроватке.

Дремлешь? – Внемлю… сплю.

Луч зеленый, луч лампадки —

Я тебя люблю!

Легкие, простые, мечтательные стихи – как детская книжка с раскрашенными картинками.

Второй сон – видение юности («Приближается звук.

И, покорна щемящему звуку»):

Снится – снова я мальчик, и снова любовник,

                 И овраг, и бурьян,

И в бурьяне – колючий шиповник,

                 И вечерний туман.

Сквозь цветы глядит на него старый дом, ее розовое окошко…

Хоть во сне, твою прежнюю милую руку

                    Прижимаю к губам.

Всё в этом прелестном стихотворении напоминает Фета: и умиление, и нежность, и ясный, ровный свет.

Третий сон – предсмертный («Посещение»). Два голоса перекликаются в снеговой метели. Первый говорит:

Вот я вновь над твоею постелью

Наклонилась, дышу, узнаю…

Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи,

Я сквозь темные ночи – в венце.

Вот они – еще синие очи

На моем постаревшем лице!

Другой голос отвечает: душа ослепла для видений, мой дом занесен метелью.

Я не смею взглянуть в твои очи,

Всё, что было, – далеко оно.

Долгих лет нескончаемой ночи

Страшной памятью сердце полно.

Последняя встреча поэта с Подругой Вечной… Какая печаль в этом снеге, в этой ночи, в этом «остывшем очаге»! И как пронзает сердце ее еще синие очи на постаревшем лице…

В 1910 году написано патетическое стихотворение «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?», завершающее цикл «На поле Куликовом», огромной звучности fortissimo. Зловещая азиатская Русь, черная мгла и красное зарево, онемелое лицо и татарские огненные очи, – страшной роковой загадкой стоит перед поэтом родина. Кто разгадает ее? Кто ответит на взволнованные жадные вопросы?

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?

Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!

Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…

Вольному сердцу на что твоя тьма?

………………………………………………………

Знала ли что? Или в Бога ты верила?

Что́ там услышишь из песен твоих?..

И нет ответа: маячит сонное марево, наплывает из степи черная мгла… Следующая строфа подхватывает слово «черный» как основную тему:

За́ море Черное, за море Белое,

В черные ночи и белые дни

Дико глядится лицо онемелое,

Очи татарские мечут огни…

Неистовый напев, степной и дикий, как вой шамана, «стрелой татарской древней воли» пронзил сердце России. И когда в 1918 году Блок писал своих «Скифов», он снова увидел Россию в красном зареве татарского становья:

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,

С раскосыми и жадными очами!

«Роза и Крест» – завершение романтического театра Блока. Как и «Лирические драмы», она построена на пересечении двух планов сознания «мечты» и «действительности». Двупланность композиции искусно проводится через все действие пьесы. «Действительность» – означает солнечный Лангедок, замок графа Арчимбаута, историческая и бытовая картина Франции начала XIII столетия; «мечта» – туманная Бретань, ее легенды и песни. В пьесе нет борьбы страстей, столкновения людей, нет подлинного драматического конфликта. Его должен заменить контраст между яркой, насыщенной движением и красками реальностью и поэтической бретонской сказкой. Художественная выразительность драмы зависит от напряжения этого контраста; романтик Блок с легкостью движется среди туманов легенды, но уверенность покидает его, когда он касается почвы «действительности». Поэтому, изображая жизнь замка в Лангедоке, он прибегает к историческим материалам, литературным источникам, научным исследованиям, стремится к «бытовому реализму».

Действие драмы помещается на «историческом фоне». В первом действии граф Арчимбаут говорит о восстании «ткачей», о выступлении тулузского графа Раймунда VI на стороне альбигойцев и о походе против еретиков Симона Монфора. В примечаниях к пьесе автор с серьезностью ученого историка дает краткие биографии Симона Монфора и Раймунда Тулузского и заявляет: «Крестовый поход против альбигойцев начался в 1208 году, к которому и надо приурочить время действия „Розы и Креста“». Чтобы восстановить «дух эпохи», Блок прилежно изучает источники. Арчимбаут посылает Бертрана на встречу войскам Монфора; он сворачивает с «Толозанской дороги» на север и едет в Бретань. Эта подробность, несущественная для хода действия, «документально» оправдана в примечаниях. «Бертран, – пишет автор, – поехал на север, по поручению графа, выехав сначала на Толозанскую дорогу (la via Tolosana), обычный путь пилигриммов в Santiago с севера: путь этот указан в одном „путеводителе“ пилигримов (Codex Campostellanus, XII века)».

Исторический реализм торжествует. С не меньшей тщательностью изображаются в пьесе нравы и быт французского Средневековья. Из провансальского романа XII века «Фламенка» Блок заимствует конкретные черты, образы и выражения. «Многие места диалога Изоры и Алисы, – пишет он, – особенно то место, где Алиса играет роль клерка, заимствованы мною из провансальского романа XII века Flamenca. Им же навеян мне характер графа. Отсюда же взято имя графа Archambaut (Арчимбайт – транскрипция Е.В. Аничкова), имена Алисы (у chatelaine Фламенки две damoiselles: Алиса и Маргарита), Оттона и Клари. Наконец, из того же романа взяты мной некоторые отдельные образы и выражения в пьесе, например: волосы у графа, „как у черта на картинке“; „когда улыбается, скалит зубы по-собачьи“; „ярость любого дракона можно смягчить кротостью“ и др.». Блок читал и другой куртуазный роман о Lancelot du Lac; из него он заимствовал легенду о фее Вивиане.

В первом действии Изора и Алиса играют в шахматы; автор делает «ученое примечание»: «В романе Круглого Стола „Lancelot“, – пишет он, – фея Вивиана играет в шахматы с Ланселотом. О том, что шахматы были распространены в замках феодалов, свидетельствуют и Вальтер Скотт в своих „Essais sur la Chevalerie“, и популярные истории литературы и нравов». Встревоженный непонятной тоской Изоры, граф призывает доктора, и тот ставит свой диагноз: «Ваша