Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

и усерднее. Эта революция трудолюбия, как называет ее историк экономики Ян де Фрис, началась по крайней мере около 1650 г. — более ранних прямых свидетельств до нас не дошло. Я подозреваю, что этот рост трудолюбия был частью более долгосрочной тенденции. Психология времени медленно эволюционировала совместно с более суровой трудовой этикой и более жестким самоконтролем по крайней мере с периода позднего Средневековья и до промышленной революции. Приметы таких психологических изменений можно увидеть в распространении механических часов и более широком использовании часов песочных, в росте значения пунктуальности и в успехах ордена цистерцианцев, духовность которого фокусировалась на ручном труде, упорной работе и самодисциплине. И конечно же, эти заботы и обязательства лежат в основе учения многих протестантских конфессий. Бенджамин Франклин, к примеру, был сыном благочестивых пуритан, который жил среди квакеров[570].

Один из прекрасных источников данных для изучения перемен в трудовых привычках людей — Олд-Бейли, Центральный уголовный суд Лондона, где хранятся письменные отчеты о делах с 1748 по 1803 г. При даче показаний в суде очевидцы часто сообщали, чем они занимались в момент совершения преступления. Анализ таких сведений дает более 2000 одномоментных наблюдений, которые в совокупности рисуют картину того, как проводили свой день лондонцы. Они показывают, что за вторую половину XVIII в. рабочая неделя удлинилась на 40 %. Дело в том, что в обычные дни рабочее время увеличилось примерно на 30 минут, а кроме того, люди перестали брать выходной по «святым понедельникам» (единственным нерабочим днем осталось воскресенье) и начали работать в некоторые из 46 праздников церковного календаря. В итоге к началу XIX в. люди трудились больше примерно на 1000 часов в год, или примерно на 19 часов в неделю[571].

Хотя исторические данные о рабочем времени убедительно доказывают, что люди стали работать дольше, со всеми источниками этого периода имеются потенциальные проблемы. Например, мы не знаем, какие факторы определяли, кто мог стать свидетелем на процессах в Олд-Бейли и как эти требования менялись со временем — возможно, суды постепенно выработали неформальную политику принимать показания только от «надежных людей», благодаря чему среди свидетелей с большей вероятностью оказывались те, кто много работал. Для решения этих проблем мы с ученым-когнитивистом Рахулом Бхуи собрали базу данных из 45 019 наблюдений за тем, как используют свое время люди из различных традиционных популяций по всему миру. Среди этих популяций из Южной Америки, Африки и Индонезии — разнообразные сообщества земледельцев, скотоводов и охотников-собирателей. Как и наблюдения из Олд-Бейли, эти данные представляли собой одномоментную фиксацию того, чем люди занимались в конкретную минуту. Однако в данном случае наблюдения проводились антропологами, которые выбирали как наблюдаемых людей, так и время наблюдения случайным образом.

Сравнение этих очень разных обществ показывает, что мужчины, работа которых в большей степени коммерциализирована (например, занимающиеся поденным трудом), тратят на нее больше времени. Результаты свидетельствуют, что переход от общества, полностью ориентированного на натуральное хозяйство, к обществу полностью коммерциализированному приводит к увеличению рабочего времени на 10–15 часов в неделю — в среднем с 45 до 55–60 часов. При пересчете на год это от 500 до 750 часов[572].

Сочетание исторических данных и межкультурного сравнения позволяет предположить, что рост уровня урбанизации (рис. 9.5), распространение обезличенных рынков (рис. 9.7) и внедрение коммерческих практик вроде почасовой оплаты труда, вероятно, увеличили время, которое европейцы тратили на работу. Ключевой вопрос: что побуждало их работать больше?

Исторические данные показывают, что, хотя некоторые, безусловно, делали это ради выживания, многие работали дольше, чтобы иметь возможность покупать больше товаров, огромные потоки которых растекались по Европе. Только себе на кухню лондонцы могли покупать чай, сахар, кофе, перец, треску, мускатный орех, картофель и ром. Карманные часы и настенные часы с маятником появились в XVI в. и со временем стали ходовым товаром. Грамотные люди могли приобрести множество печатных книг и памфлетов. Конечно, люди желали всего этого не только ради самих вещей, но и из-за того, что эти вещи сообщали о них другим. В индивидуалистическом мире то, что вы покупаете, говорит людям о том, что вы можете себе позволить и что цените. Всеми своими покупками, от Библий до карманных часов, люди рассказывали о себе незнакомцам и соседям. Это, полагает де Фрис, подстегивало тягу потребителей к разнообразным товарам и их готовность дольше работать; повышение спроса и большее трудолюбие работников способствовали росту как производства, так и доступности товаров для потребителей[573].

Все изложенные до сих пор данные подтверждают мысль, что люди постепенно стали тратить на работу больше времени, но они ничего не говорят о том, стали ли они работать прилежнее или эффективнее. На этот вопрос трудно ответить при помощи исторических источников, но историки экономики придумали для его прояснения ряд хитроумных способов использовать связанные с земледелием операции. Применительно к производительности крестьянского труда в целом оценить, как менялись со временем эффективность или мотивированность работников, трудно, поскольку инновации происходили постоянно и включали новые технологии, усовершенствованные методы и появление таких культур, как вывезенные из Нового Света картофель и кукуруза. Однако доиндустриальная техника обмолота, заключавшаяся, по сути, в том, чтобы палкой выбивать зерна из колосьев, практически не менялась на протяжении многих веков. Применительно к Англии анализ данных о молотьбе показывает, что ее эффективность с XIV до начала XIX в. удвоилась. Поскольку научиться молотьбе легко, эти перемены вряд ли были связаны со специализацией или совершенствованием навыков. Скорее можно предположить, что люди просто начали работать интенсивнее[574].

В сельской местности представления о ценности тяжелой работы и ручного труда, возможно, возникли в определенных кругах средневековой Церкви, откуда и распространились дальше. Как мы уже видели, начать поиски стоит с ордена цистерцианцев. Напомню, что, помимо акцента на самодисциплине, самоотречении и тяжелой работе, цистерцианцы стремились к простоте и спокойствию отдаленных сельских районов. Неграмотных крестьян монахи принимали в свой орден в качестве светских братьев, которые давали обеты целомудрия и послушания. Кроме того, цистерцианцы нанимали различных слуг, батраков и квалифицированных работников. Порой рядом с монастырями складывались небольшие общины, нередко имевшие лавки и ремесленные мастерские. Все вместе эти монахи, работники и прочие попутчики создавали сети социальных и экономических связей, которые охватывали окружающие общины и позволяли распространять цистерцианские ценности, привычки, практики и ноу-хау. На рис. 11.2 показано географическое распределение цистерцианских монастырей в Средние века. 90 % из них были основаны к 1300 г.[575]

Чтобы понять, влияло ли присутствие цистерцианцев на трудовую этику после 1300 г., мы можем обратиться к данным современного (2008–2010) опроса свыше 30 000 человек из 242 европейских регионов. В ходе опроса