Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

– Я был бы благодарен, если бы ты поберег свою жалость для кого-нибудь другого, – сказал Гриманд из своей тьмы.

– И не надейся.

– Хорошо. Потом они бежали. Они победили нас, но не покорили – и понимали это.

– С ними был Малыш Кристьен?

– Да. Идея была не его, но именно он приказал меня ослепить.

Каждая гримаса, каждое слово короля воров мучительной болью отзывались в его разорванных нервах. Он ничем не выдавал своих страданий, кроме приглушенных стонов, но Тангейзер видел, что ожоги доводят его до безумия. Ему приходилось наблюдать за обожженными людьми, например за Ле Масом на залитых кровью развалинах форта Сент-Эльмо. Не выдерживали даже самые стойкие, со стальными нервами. Гриманд был уже на грани. Из кармашка, пришитого к внутренней поверхности ремня, госпитальер вытащил камень бессмертия.

– Проглоти и запей вином, – сказал он своему новому другу. – Вкус горький, но стоит потерпеть.

Он вложил мягкий золотистый шарик в ладонь Гриманда.

– Что это? – Гигант покатал шарик между большим и указательным пальцем.

– Камень бессмертия. Зелье моего изготовления, но изобретено оно Петрусом Грубениусом на основе открытий Парацельса.

– Да, да. Но как он действует?

– Он откроет тебе путь в мир чистого духа.

– Моя мать всю жизнь открывала мне этот путь, а я игнорировал ее советы. Что в нем?

– Бренди, лимонное масло, чешуйки золота…

– Ого!

– Но по большей части сырой опиум.

Гриманд кинул шарик в рот и запил вином.

– Одного хватит? – уточнил он. – Для человека моих размеров?

– Посмотрим.

Проворная женщина по имени Юхан выдернула овальный камень из спины Тангейзера и зашила рану с помощью иглы и нити, которыми ремонтируют паруса. Потом она зашила голову и бедро Гриманда – по всей видимости, кость в его ноге была цела, – а также несколько ссадин на ребрах, хотя Инфант и пытался отговорить ее от этого. Ожоги на лице своего предводителя Юхан смазала каламиновой мазью, белые потеки которой подчеркивали его уродство и наполняли пустые глазницы каким-то призрачным светом. Никому из художников было бы не под силу создать такое дьявольское изображение.

– Что ты знаешь об особняке Ле Телье? – спросил Гриманда мальтийский рыцарь.

– Крепкий, как печеное дерьмо, но внутри нечем поживиться. Не стоит потраченных усилий. Пятнадцать комнат, от погреба до крыши. Марсель живет один, если не считать лакея, кухарки, экономки и писца. Иногда приезжает его сын Доминик, который…

– Я знаком с Домиником.

– Он покинул мой дом вместе с Карлой и Гарнье. Скорее всего, это он убил Алис. – Гриманд пошевелил пальцами. – Обычно над парадным крыльцом горит фонарь и на крыльце дежурит сержант, но не для того, чтобы защищать Ле Телье. Тот, кто достаточно силен, чтобы напасть на него, выберет другие средства, а сержант – всего лишь мешок желтого дерьма. Он стоит там, чтобы отгонять побитых жен, пьяниц и толпы других глупцов, пришедших искать справедливости у этой двери. До Шатле можно добежать за три минуты, а помощь придет через десять. Сзади высокая стена, железные ворота и дверь, способная выдержать выстрел из пушки. Дверь в погреб такая же прочная. На окнах первого этажа – толстые решетки.

– Подумаешь, Крак де Шевалье[27], – пожал плечами иоаннит.

Но Гриманд не понял намека.

– Дом не назовешь неприступным, – пояснил Матиас.

– Я не знаю, какие силы его сегодня охраняют.

– Марсель не соберет столько сил, чтобы меня остановить. Или я могу сказать «нас»?

– Можешь рассчитывать на меня и моих людей.

– Хорошо.

– Никто, кроме меня, не мечтал ограбить особняк комиссара, но даже я не видел в этом смысла.

– Сегодня такой смысл будет. А что касается дверей – насколько я понимаю, тут логово воров. Разве вы не научились вскрывать замки?

– Я могу открыть любой замок в Париже вслепую. Андре, подойди сюда! Но вот если дверь заперта на засов…

– В городе суматоха. Ле Телье отвечает за порядок. К нему должны приходить люди – и уходить. При этом у него есть охрана. Часовой внутри вряд ли будет запирать засов после каждого посетителя. А кто такой часовой? Это человек, мечтающий лечь спать. Или головорез, ждущий, когда начнут вскрывать замо́к. Мне подходит и тот, и другой вариант. Говоришь, о нападении на дом никто даже и не мечтал? Значит, Ле Телье не ждет нашествия монголов. Или в худшем случае меня.

– Сомневаюсь. Разве что он, как и я, знает, что ты свихнулся.

– Где его кабинет?

– На втором этаже южного крыла, окнами на реку. Ему нравится заставлять людей карабкаться вверх, к его тронной зале.

– Там отдельная лестница?

– Нет. Площадка и коридор с главной лестницы.

Подошел Андре, и Гриманд отправил его за своей сумкой с инструментами.

– Что, если он готов убить Карлу при попытке проникновения? – спросил он рыцаря после этого.

Тангейзер, к своему удивлению, почувствовал, как внутри его вскипает ярость, которую ему до сих пор удавалось сдерживать.

– Убить в собственном доме женщину, которую только что вызволил из Дворов? Разве он не относится к тем червякам, которые нанимают других, вроде тебя, чтобы творить зло в других местах? – поинтересовался он.

Король Кокейна поморщился:

– Ты сильно рискуешь.

– Ни капельки, потому что всё уже потеряно. Благодаря тебе я целый день оплакивал Карлу, так что оставь при себе свое сочувствие, на которое ты все равно не имеешь права, слепой лучник, иначе я вырежу все, что осталось от твоей свиты, а ты будешь ковылять во тьме и слушать их крики.

Гриманд сжал кулаки, но промолчал.

– Я уже оплакивал людей, которые были мне так же дороги, как Карла, – продолжал иоаннит. – Но никто не видел моих слез, пролитых по убитой матери. Я возьму особняк Ле Телье. Если Карла умрет, мне придется жить с этой болью. Я уже жил с ней. А если умру я, то мне достанутся муки ада.

Наступившая тишина, казалось, поглотила весь двор. Да и весь город.

Тангейзер обуздал свою ярость.

– Ты знаешь Ле Телье лично? – спросил он уже спокойнее.

Снова наступила тишина, но на этот раз и двор, и город не затаили дыхания.

– Мы знакомы еще с тех пор, как он был комиссаром, а я мальчишкой, – рассказал гигант. – Однажды он арестовал меня за кражу свинца, но отпустил, не предъявив обвинений. Я так и не понял почему.

– Поль, – догадался Матиас.

– Поль?

– Он тебя любил, и не спрашивай почему. Выражать свою любовь он не умел, но не мне винить его в этом. Вернемся к Марселю.

– У него был особый талант, и он прыгнул выше головы. Ле Телье использовал информацию, словно нож. Но не как Папа Поль. Поль делал это ради удовольствия, будто строил карточный домик. И ему было плевать, видит ли кто-нибудь этот домик, – чем меньше людей, тем лучше. Один Поль знал, какой он высоты.

Госпитальер внезапно подумал, что, возможно, ему не следовало убивать Поля.

– Но Марсель хотел, чтобы все видели, как растет его домик. Он никогда не был бойцом и грязную работу поручал другим. Однако его боялись, – продолжал Гриманд.

– Бойцы редко поднимаются высоко – этот путь вызывает у них отвращение, – заметил иоаннит. – В большинстве случаев слишком высока цена, которая требуется от их души. Возвышаются льстецы. А льстецы боятся. И им нравится внушать страх другим. Но как бы высоко ни взлетел Ле Телье, есть много людей выше его, и их неудовольствие он чувствует. В этом его слабость. Сегодня Марсель совершил мерзкие преступления. Запятнал свое звание. Пошел против воли короля. Использовал происходящее на благо «пилигримам». Эти преступления он хорошо спрятал. И будет прятать впредь. Он не станет умолять губернатора отозвать войска, не говоря уже о швейцарской гвардии короля. Он не рассчитывает на свои желтые мешки с дерьмом.

Гриманда, похоже, не убедили эти слова, однако он промолчал.

– Я понимаю Марселя Ле Телье, – продолжил Матиас. – Я встречался с такими людьми в разных концах света. Он думает, что у него есть страсти, убеждения и даже идеалы, но на самом деле лишь служит хозяину, надеясь, что когда-нибудь их роли поменяются. Этот хозяин – власть, и надежды Марселя тщетны, потому что у власти не бывает хозяев, у нее есть только рабы. Меня этот человек не понимает. Он не встречал таких, как я. Единственная власть, которую я признаю, – это мое собственное существо, причем этим прахом я могу пожертвовать не колеблясь. Нельзя сказать, что я такой один. Мне приходилось пить кровавое вино битвы с тысячами подобных людей. Например, с Алтаном Савасом. Каждый строит свой карточный домик – высокий, низкий, знаменитый или незаметный, – но я разрушу их все, прежде чем меня поставят на колени. Разрушу и свой домик, и Карлы, и чей угодно. Таков человек, встречу с которым обещала тебе моя супруга. Благородством души мне, конечно, с ней не сравниться, но в кое в чем мы похожи. Он так же безумна, как и я. Я сразу же это понял, когда впервые услышал необузданную музыку ее души.