Ужасы: Последний пир Арлекина - Рэмси Кэмпбелл

Он ткнул сигаретой на извивающийся перед нами пыльный проселок, такой узкий, что ветви на спуске лезли в окно и скребли меня по плечам.

— Здесь никто не живет. Только ребятишки всегда вертятся вокруг. Приходят поиграть с малюткой Эвой. А в домах я никогда никого не видел, — задумчиво продолжал он, замедляя ход у пары ветхих хижин, провалившихся внутрь, как челюсти старика. Касс дернул шнурок, и бубенчики слабо зазвенели.

В тенистой зелени открылся крошечный белый домик, яркий и четкий, как детский рисунок мелом на зеленой доске. Проселок здесь шел прямо и обрывался под холмом, будто устал идти. Грузовик тоже остановился.

За домиком тянулся лес и пашня, охра глинистой земли и желтый лен, сливающийся с серебристым горизонтом, на котором в знойном мареве колебалась, как тающая свеча, далекая силосная башня. Из невидимой болотины басовито гудела лягушка-бык, плескала ногами цапля, шагающая по воде. Из домика лилось пронзительное немелодичное пение.

Под протертыми досками крыльца пыхтел котенок. Ему было лень даже гоняться за бабочкой-капустницей, трепетавшей крылышками рядом, в зыбкой тени. Песня резко оборвалась, и я услышала шум радио.

— Смотри, — шепнул Касс. Он закурил новую сигарету и позвонил в колокольчики. Котенок вылетел из-под крыльца, изогнулся, чтобы видеть входную дверь.

Только что дверной проем был черным. Миг спустя в дверях появилась девочка, волосы колючим оранжевым нимбом окружали ее белое личико. Босиком, подол грязной ночной рубашки хлопает над золотистыми от пыли коленками и вымазанными красной глиной ступнями. Она улыбнулась, подпрыгнула на пятках и оглянулась на дом. Котенок подбежал к ней, потерся о лодыжку — я могла бы обхватить ее лодыжку большим и указательным пальцами, и еще осталось бы место, чтобы просунуть карандаш. Тонкая ручка опустилась и подхватила котенка за шкирку.

— Привет, малютка Эва! — поздоровался Касс, выпустив в окно колечко дыма.

Девочка просияла, шагнула на дорогу и сразу остановилась, покосившись на дверь.

— Очень застенчивая, — шепнул мне Касс. — Эй, Эва! — Он показал ей желто-зеленый брусок фруктового льда в форме маргаритки. — Я приберег это для тебя. Тройка Ким просила, но я им сказал: «Не выйдет, это для малютки Эвы».

Она хихикнула, осторожно зашаркала, скользя ступнями между камнями и осколками стекол. Я улыбнулась и ободряюще кивнула, когда она взяла угощение и присела рядом с Кассом на ступеньку кабины. Он вскрыл банку виноградной шипучки, выпил залпом и отбросил себе за спину.

— Где твоя мама, Эва?

— Там.

Она махнула рукой с мороженым. Котенок вырвался и скрылся в зарослях бальзамина. Из темного проема к нам шагнула женщина — маленькая и плотная, как куропатка, в мешковатом синем платье, похожем на больничный халат. Длинные сальные волосы были собраны в неопрятный узел на шее; длинная черная челка липла ко лбу. На подбородке курчавились густые пучки черных волос, грубых, как козлиная бородка. Нос-картофелину прищемили очки — толстые линзы в дешевой оправе из черной пластмассы, стандартная модель для сельской местности. Глаза за мутноватыми стеклами блестели бледной облачной дымкой. Когда она заговорила, голос оказался хрустким, как джутовая мешковина, а голова закачалась взад-вперед, как у змеи. Только через минуту я поняла, что она слепа.

— Малютка Эва! — выкрикнула она. В голосе чудился слой густого ила, как на дне ручья. — Кто здесь?

— Мороженщик, — протянула Эва и сунула мороженое в руку матери. — Он меня вот чем угостил. — Возьми у Сэма деньги.

Касс медленно кивнул:

— Это Касс Тайрон, Мейди. — Он взгромоздил на борт грузовика тяжелую коробку. — Привез коробку эклеров. Вы ведь просили?

Ее рука пошарила по борту машины, нащупала покрытую изморозью коробку.

— Сэм! — пронзительно выкрикнула она. — Мороженщик!

На крыльцо, вытирая руки о грязный комбинезон, прошаркал третий обитатель домика. Он был гораздо старше Мейди, и, кроме засаленного комбинезона, на нем красовалась только грубая татуировка. Он сделал два шажочка к краю крыльца, таких маленьких, что я опустила взгляд на его ступни — босые, мертвенно белые и едва ли больше по размеру, чем у Эвы.

Как он ходил на таких ногах — загадка. Он был очень толстый и дряблый, словно жир стек с него, оставив мягкие складки и шишки бледной бумажной кожи. Голова и шея, казалось, вылеплены из крема с помощью трубочки, какой украшают торты: черты лица скрывались за множеством складок и ямочек белой плоти. Даже татуировки местами расплылись и поблекли от времени, будто съежились вместе с ним, как рисунок на сдувшемся шарике. Я отвернулась, чтобы сдержать нервный смешок. Но старик повернул голову в ту же сторону, и я столкнулась взглядом с парой живых, ярко-голубых глаз, с черными, как спинка сверчка, ресницами. Я смущенно кашлянула. Он мне улыбнулся, и я отшатнулась, покрывшись мурашками.

Какая красивая улыбка! Превосходные белые зубы, губы немного ярковаты, словно их обладатель только что ел переспелые ягоды. Мне вспомнилась Ингрид Бергман — то же безмятежное сияние, такие же светлые глаза и черные ресницы, трепещущие под копной грязноватых седых волос. Он был неотразим. Я застенчиво улыбнулась в ответ, и он очень мягким голосом проговорил:

— Привет, Мороженое!

Я никогда не видела более уродливого человека.

Касс подтолкнул меня локтем и объяснил:

— Так он меня называет: Мороженое. Вроде фамилии.

Я неуверенно кивнула, а Сэм улыбнулся, склонившись к малютке Эве и ласково потянув ее за ухо.

— Хочешь сигарету, Сэм? — предложил Касс, протягивая ему пачку «Олд Голд».

Сэм молча взял одну.

— Это моя девушка, Сэм, — мрачно представил меня Касс. — Джули Дин, она ужасно противная. Мейди, это Джули Дин.

Бородатая Женщина мотнула головой и стала шарить рукой по стенке кабины ладонью вверх, пока я не высунула руку в окно. Она схватила мою ладонь и чуть не выдернула меня на дорогу.

— Мейди, — громко сказала я, поморщившись, когда пальцы у меня хрустнули от ее хватки. — Я — Джули.

Она покачала головой, жадно уставившись на крышу кабины.

— Я все про тебя знаю. Он мне говорил. У него такая девушка… — Ее голос сорвался, и она обернулась к Сэму, дико размахивая коробкой с эклерами и громко вопрошая: — Сэм? Она — девушка Мороженого?

Сэм виновато улыбнулся, перехватывая коробку большой мягкой ладонью.

— Не знаю, Мейди. — Мне он шепнул: — Она редко видит людей.

Он говорил так медленно и тихо, что я задумалась, не слабоумный ли он и выбирался ли когда-нибудь из здешних гор…

— Мороженое, — пробормотал он и потянулся к моей руке. — Мороженое, это твоя девушка?

Касс схватил меня в охапку и затряс так, что волосы разлетелись из-под банданы, а зубы застучали.

— Она. Одна и единственная. А ты как думал, Сэм?

Сэм уставился на меня. Я видела, как вспыхивает и гаснет свет на его радужке. Зрачки пульсировали, словно пара гибких черных крылышек, а потом сжались в булавочную головку. Я передернула плечами и беспокойно кивнула.

— Джули, — прошептал он. — Ты — его девушка?

Я кивнула, попыталась что-то сказать, запнулась и отодвинулась от окна.

— Джули Дин, я запомню, — прошептал Сэм и погладил меня по руке. Его ладонь оказалась гладкой, сухой и прохладной, как стекло. — Знаешь, Мороженое к нам ужасно добр.

— А я думала, мороженщиков все ненавидят, — пошутила я.

Сэм, пораженный в самое сердце, замотал головой:

— Мы любим Мороженое!

Касс ухмыльнулся:

— Слыхала? Они меня любят. Правда, Мейди? Правда, Эва?

Мейди отрывисто хихикнула и склонила голову набок, так что мне открылась россыпь родинок у нее под подбородком, скрытых в наростах, на которых волосы росли гуще всего, как темные отпечатки пальцев. Я передернулась. Рак, подумалось мне, и я представила, как тонкие темные пальцы щекочут ей горло среди ночи. Малютка Эва засмеялась вместе с матерью, ухватившись за крыло грузовика.

— Мороженое! — завизжала она. — Дай мне мороженое!

Касс широко улыбнулся, подцепил из холодильника еще одну сосульку и бросил ей движением медведя, вытаскивающего на берег форель. Котенок вылетел из травы и сбил сосульку в воздухе. Она шлепнулась к ногам Эвы.

— Завтра подъеду, — крикнул Касс Сэму, забираясь в кабину. — Жди меня.

— У меня есть деньги, — забормотал Сэм. Пошарил рукой в кармане и показал на ладони горсть почерневших и позеленевших от старости монеток. Касс присмотрелся и выбрал три. Эва захихикала, открыв позеленевшие от мороженого зубки.

— Вот и хорошо, — сказал Касс. — Но сейчас мне пора ехать. Поцелуй, малютка Эва?

Она отскочила на крыльцо, повернулась к нам и замахала руками, как пластмассовая вертушка, а потом скрылась за дверью. Касс завел мотор и помахал на прощание.