Полигон - Александр Александрович Гангнус

— Да не больше чем обычно, за шахматами или преферансом. Я заранее считал, вернее, знал по кавказскому опыту, шо искать в горах в пургу — просто глупость и смерть. Они прошарашились два часа без меня, потеряли ракетницу, разбили рацию, чуть не улетели в пропасть и вернулись к моей палатке, придя к тому же выводу. Спустились потихоньку, а через полдня и геодезисты вышли сами. Да это все неважно. Мало ли шо бывает… Я тоже могу вспомнить, как Галку Корнилову, гравиметристку, знаешь? — мы ходили вытаскивать с камня посреди Рыжей реки. Газик кувырнулся с шоссе на повороте — вот, как сейчас — зима, лед… Все на берег выплыли, а она, с выбитой ключицей, кое-как — на камень. Ходили вместе, вся база ходила, таджики с винзавода, шоферня, народу — человек двести на берегу, а лазил-то к Корниловой на камень — она замерзла, да почти без сознания от боли, не могла сама привязаться, — я лазил. Хотя у Яшки второй разряд, а у меня, как говорится, голый жизненный опыт. Все бывает. И испугаться можно. В ту спасаловку… да, конечно, да, испугался — и за себя, и за них, и было чего. И сейчас считаю, шо на час позже уже бы не вышли. Шо ж, вон Лидка не даст соврать, как мы с ней от медведя драпали на Кабуде. Я наверняка даже больше испугался, чем она, бо знал, шо опасно, там медведица с медвежатами была, а она — не знала. На осыпи однажды… В общем, мура все это. А Силкин шо, Силкин смелый, смелей меня, признаю. Король, шо ты! Но и дурней. На Кавказе на леднике еще был случай, если б не моя «трусость», оба погибли бы, некому было бы сейчас спорить, кто трус, а кто нет. Да, может, он сейчас уже и не стал бы спорить. Видишь, мириться хочет, на день рождения приехал.

— Да не мириться он приехал. От паразит! — от волнения и досады Лида иногда тоже срывалась на украинский акцент. — Почуял, что ты все равно гнешь свое, что академик твои работы хвалит, а доклад на праздничной сессии вторым номером шел, а у него, у завлаба, — позорище, на свой заявленный доклад — слыхал, Вадим? — не явился — и что? Он приехал прощупать, как бы вернуть те времена, опять хочет от Олега подпитываться, неохота совсем в завхоза превращаться.

— На Яшу глядеть полезно, — отозвался Вадим. — Как на сигнал опасности. Все-таки каждого из нас подстерегает опасность соскочить с основного пути на какой-то боковой, дешевый, тупиковый. И когда друзья на твоих глазах туда соскакивают, приговаривая, что им надоело быть дураками, они, конечно, перестают быть друзьями, но надо быть им благодарными хотя бы за эту последнюю услугу, за то, что тем самым предупредили, напомнили наглядно еще раз, как это легко и незаметно получается.

— По-моему, это ты не про Яшку, а про Стожко, — ухмыльнулся Олег. — И шо-то не вижу я в тебе большой благодарности. Звонил он тебе?

— Он — нет. Звонил Генка Воскобойников. Заикался ужасно — чувствовал, видно, что лезет в неловкую чужую ситуацию, но по доброте не мог не влезть. Позвал в баню — с ним и со Стожко.

— Ого, — Олег присвистнул. — Никак Стожок не успокоится. Ну, а ты шо?

— Я? Сказал, что не пойду в этом составе… Он спросил: «А м-можно узнать, п-почему, если не секрет?» — со всеми извинениями, ну, вы знаете, как он обычно, с утрированной такой деликатностью. А я отвечаю, что, мол, никакой это не секрет. Но поскольку объяснять долго, отвечу путем аналогии. Как ты думаешь, говорю, что ответил бы тебе Дьяконов, предложи ты ему сейчас вот так пойти в баню с Яшкой Силкиным? А, говорит, значит поэтому. П-психи, говорит, вы все. Все, вопросов, говорит, не имею.

— А ведь верно, — подумав, согласился Олег, — не пошел бы я с Яшкой. Ни за шо. С Эдиком Чесноковым — не пошел бы, хотя здороваемся и разговариваем о пустяках при встречах почти дружески. А вот с Жилиным — пошел бы. Даже с удовольствием. Чем-то он всегда был для меня интересен. Талантливый, черт, — чеканку мне тут как-то свою показывал. Здорово! Нет у меня на него зла. Хотя уж кто-кто, а он нам тогда навредил больше, чем кто-либо. Враг был, номер один. Почему так выходит?

— Допустим, — помедлив, отвечал Вадим. Сбросил скорость. Волынов впереди шел медленно, сигналя, мигая фарами, которые выхватывали из темноты заборы и фигурки играющих на дороге детей: проезжали большое село. — У меня тоже такое бывало. Но согласись, если это так, то нас этот интерес к людям броским, пусть даже и абсолютно аморальным, в ущерб скромным и совестливым, вовсе не красит.

— Не спорю, — ответил Олег. — Но все-таки… В чём тут дело?

Вадим опять помедлил с ответом. Вступили в область, где полного взаимопонимания и единодушия у приятелей не было. Обычно эту область обходили, по какому-то молчаливому соглашению. Сейчас Олег со своей наивной прямотой неожиданно давал Вадиму возможность высказаться. Что ж: при соблюдении осторожности, употребляя, например, слова «мы» и «наш» вместо «ты» и «твой», можно попытаться.

— Это наш эгоизм работает, — сказал Вадим. — Мы не прощаем тех, к кому были неравнодушны. Ну… любили. Дали занять место внутри себя. И вдруг эта уже неотъемлемая часть нашего «я» грубо и самовольно отламывается. От этой операции без наркоза больно. Убиваемся по своему, а на чужое — плевать. Жилин был враг. Но больше по положению, по заданию. Он чужой не лично, а, если хочешь, абстрактно-социально. И Саркисов чужой — на него почти никто из вас и не сердился, что оказывался соавтором всех работ подчиненных, — лишь бы работать давал. Я только, по неопытности, как новичок, разозлился… А вот когда вчерашние ближайшие друзья начинают без спросу пользоваться, да еще с неприятным сопеньем, да еще у тебя же, и вовсе не от крайней нужды… Впрочем, они все равно лучше Жилина.

Вадим счел момент благоприятным и рассказал о последних новостях из Института Земли, где Жилин и другой титан, Сева Алексеев, схватились наконец насмерть окончательно. Уклонялся, уклонялся Сева от борьбы, а не вышло. Все-таки честный человек, пусть даже и миролюбивый и уступчивый, не может не мешать таким как Жилин, который сейчас заместитель директора института по хозяйственной части. На сегодняшний момент Сева, кажется, берет верх, хотя и не без потерь — лишился в ходе свалки пары своих экспедиций. Пытаясь защититься от ложных обвинений со стороны завхоза в якобы незаконных денежных выплатах, Сева вник наконец в дела и сразу же обнаружил