Полигон - Александр Александрович Гангнус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чесноков с женой опубликовали в «Геофизическом вестнике» статью, где почти полностью, только иными словами были повторены результаты первых ганчских работ Вадима и Светы, а их главный результат, прогнозная кривая, была путем нехитрого математического приема повторена тоже, но не сразу узнаваемо: она получилась перевернутой. Никакой ссылки на Орешкиных, конечно, не было. Вадим вяло, без азарта, из чистой уже инерции рявкнул, позвонив в партком Института Земли, где по этому случаю вспомнили о собственном до сих пор практически не выполненном решении. То ли докторская Эдика, то ли кандидатская Зины были в результате этого звонка сорваны, но конечно же никакого морального удовлетворения этот акт возмездия звонившему не принес. Вялость и отсутствие боевитости в столь важном для него когда-то вопросе объяснялись вовсе не тем, что Вадим, а позже и Света отошли от прогнозных дел. А тем, что сражаться только за себя, а не за принцип ему было неинтересно. А принцип слабеет, теряя некий человеческий ряд, составляющий его, так сказать, обеспечение. Воплощался же он для Вадима, при всей его нелюбви к «шайкам» и «чувству локтя», все-таки в людях, в друзьях. Но незадолго до публикации Чеснокова, как гром среди ясного неба, раздались в квартире Орешкиных на станции Бирюлево-товарная путаные и сбивчивые полупризнания богатыря, бойца и соратника Виктора Стожко. Потратив когда-то массу сил, чтобы торпедировать совместную работу Вадима, Светы и Олега по глубоким землетрясениям Афганистана и Японии, Стожко как-то — «сам не знаю как» — настолько проникся идеями ругаемой им работы, что счел их своими и подарил… собственной жене, для усиления ее кандидатской диссертации. Супруги Стожко проделали — добросовестно и на хорошем уровне — то, что не довели до конца сначала из-за острой критики Стожко, а потом из-за судебного процесса — Орешкины и Дьяконов. В тот день Стожко путался, краснел лысиной, усиленно чесал ее мизинцем, гудел, пугая: «ты со своим экстремизмом всех друзей растеряешь», распространяясь о «чувстве локтя» и даже бессовестно валя вину на собственную супругу. На глазах, торжественно вписал в верстку статьи ссылки и благодарности, Вадим и Света с тяжелым сердцем простили. Вадим даже принял участие в спасении провалившейся было в первом слушании докторской диссертации Стожко. Защита состоялась, ВАК утвердила, потом вышла статья стожковской жены — она тоже защитилась — без ссылки на Орешкиных и Дьяконова, чему никто уже не удивился. Стожко в Москву приезжал, звонил, писал. Но, при всем желании простить Виктору «минутную слабость». Вадим не мог не присматриваться и прислушиваться к согрешившему приятелю с некоторой настороженностью… Вот Стожко забежал в ИФП поздравить Вадима с защитой докторской. И, улучив момент, интимно понизив голос, предлагает:
— А не пора ли нам с тобой подумать насчет Пиотровского?
— Как подумать? — удивляется Вадим.
— Кому он насолил больше, чем тебе или мне? Никому! Что ж, это ему так и сойдет? Не пора ли расплатиться с ним по счету? Обесточить? Перекрыть кислород?
— Лютиков говорил: унасекомить, — напоминает Вадим.
Лицо Вадима серьезно, и Стожко не замечает иронии:
— Тоже годится. Унасекомить, обесточить, перекрыть кислород — все это теперь в наших силах. Я могу взять на себя Среднюю Азию, Сибирь — он оттуда подпитывается. Ты — центр. Скоро будут перемещения в ВАКе, есть туда ход. За него сейчас никто не вступится. А врагов хватает.
— Ты предлагаешь организовать шайку по ликвидации Пиотровского как ученого и деятеля, — уточняет Вадим.
Стожко опять ничего не замечает и весело подтверждает:
— Да, можно и так сказать.
В голове у Вадима тем временем буря. Разве ему самому не приходило такое на ум? Приходило. И возможности уже были… и обесточить, и прочее. Удержался. Но только сейчас, глядя на деловитого Стожко, намеренного с помощью совместной расправы над Пиотровским снова стать близким и необходимым Вадиму человеком, Вадим впервые по-настоящему осознает, как было бы ужасно, если бы не удержался. И он ровным голосом оповещает:
— Недавно Пиотровского вводили в Совет по синтезу геонаук. Я высказался «за». В этой области у него есть заслуги.
После паузы добавил:
— Знаешь… я против шаек. Любых.
С минуту Стожко смотрит разинув рот, остолбенело. Багровеет.
— Но ты же сам говорил, пока такие, как Жилин, Саркисов и Эдик, командуют…
— Это не то… — Вадим сморщился. — Пиотровский хотел помешать тебе, мне. Очень рвался в члены-корреспонденты. Не вышло. И хватит с него. Он работает, делает свое дело, иногда неплохо. Разве ты не прочел раз пять его монографию про геосинклинали? Он на месте — ни у кого ничего не украл. А те — не на месте и хапуги.
При слове «хапуги» Стожко краснеет, смотрит с подозрением — не на него ли намек. Потом кивает.
— Понимаю. Хочешь быть выше. Ну… имеешь право. Тогда вопрос снимаю. Тебе он все-таки навредил больше. И если ты считаешь…
В другой раз, когда встретились втроем за столиком в ресторане Дома ученых — Стожко, Орешкин, Дьяконов, — Виктор, вначале лихорадочно веселый и оживленный, потом, видимо, заметив, как сблизились за эти годы, понимают друг друга с полуслова Вадим и Олег, начал мрачнеть и нервничать. И вдруг устроил форменную истерику Олегу, обвинив его в нетоварищеском поведении на той самой спасаловке, когда искали геодезистов и Виктор якобы струсил. Правда, на сей раз Дьяконов был обвинен не в трусости, а в… жадности. У него, мол, было два комплекта теплого белья, и он, оказывается, оба их надел на себя, хотя Стожко якобы и просил поделиться.
Олег растопырил глаза на брызжущего слюной, злющего Стожко.
— Ничего не могу сказать, — растерянно обернулся он к Вадиму. — Начисто не помню. Но шобы я напялил два комплекта, когда у меня просят поделиться…
— Да! Да! Представь себе! — Стожко дрожал губами и говорил капризным, даже плаксивым каким-то голосом, почти кричал; с соседних столиков во все глаза смотрели на осанистого и представительного ученого, близкого к истерике. — У меня была рубашка на майку, а сверху штормовка — и все. Я замерз так, как никогда в жизни. А ты — грелся у примуса, в палатке, в двух комплектах!
То, что Стожко и Силкин тогда замерзли всерьез, было правдой, они, видимо, уже не совсем четко реагировали на ситуацию и начали терять координацию, это было ясно хотя бы из того, что они потеряли ракетницу и повредили передатчик. Именно это предрекал Олег, когда требовал немедленного спуска, пока пурга не замела следы. Он и сам, хоть и сидел с примусом под пленкой у камня, замерз…
…Как странно, что один давний эпизод столько значил во взаимоотношениях этих троих
