94 Избранные труды по языкознанию - Вильгельм Гумбольдт

В какой степени также и американские языки достигли высокого уровня развития, посредством чистого опыта установить нельзя.

Существующие произведения туземцев написанные на мексиканском языке, относятся лишь ко времени завоевания и обнаруживают поэтому чужое влияние. Очень жаль, что эти произведения'неизвестны в Европе. В Америке до ее завоевания не было письменности. Уже это можно рассматривать как подтверждение того, что в этой части света ни один народ не пытался привлечь всю силу своего разума, чтобы устранить препятствия на пути создания алфавита. Однако изобретение алфавита вообще имело место лишь ограниченное число раз, поскольку большинство алфавитов возникли один из другого, следуя традиции.

Санскрит среди всех нам известных языков является самым древним и первым языком, обладающим истинным строем грамматических форм, причем в такой полноте и совершенстве единого целого, что в этом плане позднее было добавлено лишь очень немногое. Наряду с санскритом следует назвать и семитские языки. Однако наивысшего совершенства по своему строю, без сомнения, достиг греческий язык. Как эти языки соотносятся друг с другом в рассмотренных здесь аспектах, какие новые явления возникли в результате формирования из классических языков наших новых языков — все это материал для дальнейшего, более точного и сложного исследования.

Приложение

Вильгельм фон Гумбольдт и немецкая философская классика

Лингвистическое наследие Вильгельма фон Гумбольдта можно полностью понять и оценить только в том случае, если оно будет прочитано в контексте его общетеоретических идей, которые органично влились в тот мощный поток культурного развития, который мы именуем немецкой классической философией. Гумбольдт родился на три года раньше Гегеля и пережил его на четыре года. Он был не просто современником великого диалектика, но принадлежал к числу его философских предтеч, а затем являл собой определенное противостояние Гегелю, подготавливая почву для преодоления гегельянства. Воспитанный на кан- товских „Критиках", он успешно применил их принципы к теории государства, выступив при этом оппонентом Фихте и предвосхитив шеллингианское «возвращение к природе». Он сказал свое веское слово в эстетическом споре между Гете и Шиллером. Его учение о языке имело и общефилософское значение, обогатив идею активности познания. Как теоретик истории Гумбольдт поставил вопрос об ограниченности идеалистического подхода к этой области знания.

Формирование Вильгельма фон Гумбольдта как теоретика теснейшим образом связано с духовным развитием его младшего брата Александра Гумбольдта (1769–1859), знаменитого естествоиспытателя и путешественника. Первый — гуманитарий и государственный деятель, второй — натуралист, братья Гумбольдты, казалось, отличались не только кругом своих интересов, но и подходом к предмету исследования: Вильгельм — всегда теоретик, Александр — эмпирик и экспериментатор. И тем не менее у обоих, помимо прямого родства, было нечто общее в духовном складе. Оба получили начальное образование у знаменитого педагога своего времени Кампе, оба считали своим другом и наставником Георга Форстера предреволюционной поры, каждый проявлял живой интерес к творчеству другого, оба знаменовали собой характерное для Германии последних лет XVIII в. оживление интереса к природе, к естественному началу в человеке. Берлинский университет, основанный Вильгельмом фон Гумбольдтом, по праву носит сегодня имя обоих братьев.

В 1787 г. братья Гумбольдты поступают в университет во Франкфурте-на- Одере. Через год Вильгельм перебирается в Гёттинген. Здесь изучает он юриспруденцию, историю, философию. Проведя четыре семестра в университетских стенах, он считает свое образование законченным и в июле 1789 г., как в таком случае полагалось молодому немецкому дворянину, отправляется в Париж.

Впечатления, вынесенные от пребывания в революционной Франции, и размышления над проблемами государственного устройства легли в основу первой опубликованной (на страницах журнала „Берлинский ежемесячник") в январе 1791 г. работы „Идеи о государственном устройстве, вызванные новой французской конституцией". Симпатии Гумбольдта на стороне восставшего народа, но он сомневается в долговечности государства, построенного на принципах одного только разума. Политическая устойчивость достигается совокупным действием рсех человеческих сил.

Через год он заканчивает крупное произведение на ту же тему — „Идеи к опыту определения границ деятельности государства". Здесь Гумбольдт прославляет естественный ход общественного развития, критикует деспотическое государство за его вмешательство в повседневную жизнь людей. «Наилучшие приемы человеческой деятельности суть те, которые всего ближе подражают приемам природы; мы видим, что зародыш, тихо и незаметно прорастающий в земле, приносит больше пользы, нежели необходимое, конечно, но сопровождающееся всегда разрушением извержение клокочущего вулкана» [95]. Зрелище революционного вулкана во Франции захватило Гумбольдта, но одновременно и насторожило его. По его мнению, народ, разбивающий свои оковы, — прекрасное зрелище, но лучше, когда нация получает свободу по воле правителя.

Высшая и конечная цель всякого общественного установления — наиболее полное и пропорциональное развитие сил человека в его индивидуальных особенностях. Не человек для государства, а государство для человека! Иное государство в своем стремлении поднять благосостояние нации приходит к обратному результату. Чрезмерное вмешательство властей в дела и образ жизни подданных вносит губительное однообразие, ослабляет силу и предприимчивость народа. Кем много и часто руководят, тог легко отказывается и от предоставленной ему доли самостоятельности. Он считает себя свободным от забот и удовлетворяется тем, что ждет руководства свыше. При этом «настоящее управление государственными делами чрезмерно усложняется, так что для устранения путаницы требуются невероятные массы самых подробных постановлений и множество людей, из которых большинство имеет дело не с самими предметами, а только с их символами и формулами. Благодаря этому отвлекается целая масса, быть может, очень дельных умов от мышления, и многие руки, которые могли бы быть полезны в настоящей живой работе, да и сами духовные силы страдают от такого бесплодного одностороннего занятия. Возникает новый привычный способ обогащения— управление государственными делами… Те, которые привыкли управлять государственными делами указанным выше способом, мало-помалу приучаются направлять все свое внимание не на самый предмет, а на форму, вносят в нее, может быть, даже и разумные поправки, но так как при этом недостаточно принимается во внимание сам предмет, то и поправки являются для него вредными; таким образом, возникают новые формы, новые расширения, новые ограничительные меры, которые опять естественно ведут к усилению правящего персонала… Вследствие этого в больших государствах каждое десятилетие приносит с собой новое увеличение персонала государственных слуг, расширение канцелярий и ограничение подданных. При таком характере управления все устремлено на строгость надзора, на аккуратность и добросовестность руководства, так как возможность погрешить в том или ином отношении чрезвычайно легка, и потому не без основания стараются пропустить каждое дело через возможно большее количество рук с целью устранить самую возможность ошибок и подтасовок. Но из-за этого занятия становятся совершенно механическими, люди — машинами» [96]. Перед глазами В. Гумбольдта был дурной пример прусской бюрократии, с которой ему пришлось столкнуться на недолгой (в 1790–1791 гг.) королевской службе в качестве судейского чиновника.

Работа Гумбольдта о государстве содержит полемику не только с современной ему государственной практикой, но и с теми теориями, которые пытались ее обосновать. Идеи государственной регламентации всех форм частной жизни носились в воздухе, найдя свое воплощение в трудах Фихте „Основоположения естественного права" и „Замкнутое торговое государство". Гумбольдт опровергает Фихте еще до того, как тот высказал свои идеи. Гумбольдт решительно настаивает на том, чтобы государство воздерживалось от всякой заботы о «положительном благе» граждан, оно должно ограничить свою деятельность лишь обеспечением их безопасности как внутри страны, так и за ее пределами.

Прусская цензура не пропустила работу Гумбольдта, при его жизни свет увидели лишь отдельные отрывки. Литературную известность В. Гумбольдту принесла работа „О различии полов и их влиянии на органическую природу", напечатанная в 1795 г. в журнале Шиллера „Оры". Работа привлекла внимание Канта; он признал способности автора, избранную тему назвал «пропастью для мысли» [97], но от оценки работы воздержался. Последнее не случайно: Гумбольдт выходил за пределы кантианства, утверждая единство природы и человека, физического и духовного мира. «Нельзя отрицать, что физическая природа составляет одно великое целое с нравственной, и те и другие явления подчинены одним и тем же законам. После исследования телесного-мира и изучения внутренней жизни духа необходимо бросить взгляд на взаимное отношение этих двух совершенно несопоставимых царств, чтобы найти те законы, которые господствуют в обоих, осуществляя высочайшую связь природного целого» [98]. В подобных идеях нетрудно усмотреть предвосхищение натурфилософии Шеллинга.