Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женя вздохнула.
Ой, Эркин, ты думаешь, это так просто?
– Ничего, – Эркин взял её за руки и так озорно улыбнулся, что Женя невольно засмеялась в ответ. – Женя, мы… мы с Андреем всё разузнаем, подготовим. И уже тогда… Андрей тоже поедет, хорошо?
– Конечно, ведь он твой брат.
Эркин молча ткнулся лбом в её руки.
– И куда мы поедем?
– Мы ещё поспрашиваем с Андреем. Надо, чтоб и работа была, и… и чтоб спокойно было, – он рывком поднял голову. – Ты, ты только будь осторожней, Женя. Хорошо?
Женя молча кивнула. Эркин нагнул голову, потёрся лицом о её руки и выпрямился, медленно разжал пальцы.
– Я напугал тебя, Женя?
– Нет, – Женя подвинула к нему конфеты. – Знаешь, Эркин, я два года здесь живу, скоро три будет, а до этого я много переезжала, – она усмехнулась. – Я знаю, что это такое. Всё бросала. Сумку на плечо, чемодан в одну руку, Алису на другую и… вперёд. Куда глаза глядят.
– Женя, – он быстро проглотил чай, едва не поперхнувшись. – Мы не так уедем. Вот разузнаем всё, договоримся заранее. Да… да съездим туда, всё подготовим, и уже тогда ты с Алисой поедешь.
– Хорошо, – кивнула Женя. – Вы тоже будьте осторожны. И ты, и Андрей.
– Мы осторожны. Женя, – он замялся, – я видел, тебя провожал, ну, этот, ты говорила о нём.
– Рассел? – подсказала ему Женя.
– Да. Женя, ты… ты не спорь с ним. Он опасный. Я… я видел его с теми. Из своры.
– Они все опасные, – Женя встала, собирая посуду, погладила его по плечу. – Спасибо, милый, я буду осторожна.
Эркин кивнул, успев коснуться губами её руки. Женя ушла на кухню, а он остался сидеть за столом. Не хотелось вставать, вообще двигаться. Женя согласна уехать. Но куда? С кем ни заговори, у всех одно. Работы нет, беляки жмут. И здесь… Платят всё меньше, на станции стало ещё хуже. Полиция гоняет. Раньше они сами ходили, искали работу, а теперь… выгородили им у ворот… загончик. И вот стоят они по утрам, ждут, пока не придут беляки и не наймут. Как… как на торгах. А в городе работы совсем нет. На рынке… шакалить только. Что же делать? Куда бежать?
Он тяжело встал и пошёл в кладовку. Женя домывала посуду и расставляла на сушке. Он постоял в дверях, глядя на неё.
– У тебя двойная завтра?
– Да, – ответила, не оборачиваясь, Женя.
– Я провожу тебя. Ну, там встречу и до дома. В десяти шагах буду идти, не ближе. А тебе спокойнее.
Женя вылила грязную воду в лохань, вытерла руки и повесила полотенце. Эркин молча ждал её ответа. Она подошла к нему и обняла. Привстав на цыпочки, поцеловала в щёку. И он не смог не обнять её.
– Спасибо, Эркин, но мне спокойнее, когда я знаю, что ты дома. С Алисой.
Он вздохнул и поцеловал её в висок.
– Хорошо, Женя. Как ты скажешь, – и желая пошутить, закончил по-английски: – Слушаюсь, мэм.
Он добился своего: Женя засмеялась. И ещё раз поцеловала его.
– Спасибо, милый.
Они стояли, обнявшись, пока Женя не вздохнула:
– Поздно уже.
– Да, – он сразу разжал объятия. – Да, Женя. Спокойной ночи, так?
– Спокойной ночи, – улыбнулась Женя.
Эркин ушёл в кладовку, вытащил и развернул постель, разделся и медленно вытянулся на перине, завернулся в одеяло. Может, и обойдётся всё. Найдут они с Андреем подходящее место. Переедем туда и… и заживём. И впрямь погано здесь становится.
Рассел медленно закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы на затылке. Всё-таки он прав. Он победил в этом споре. Но спор заочный, и, побеждённый, к сожалению, никогда об этом не узнает. Как он и говорил, их рассудила жизнь. Развязала узел и завязала новый…
…Они идут по коридору. Матовые лабораторные двери без табличек. Кому надо – тот знает, а кому не надо – тому здесь делать нечего. Пористый пластик пола делает шаги бесшумными, как во сне.
– Денег у меня нет.
– Я слышу это, отец, каждый раз.
– Но на этот раз их действительно нет. Ничего нет.
– Многообещающее заявление. А что-нибудь у тебя есть?
– Да. Долги.
Он даже останавливается от неожиданности, и отец, не оборачиваясь, уходит. Он догоняет и подстраивается. И молчит. Отец никогда, ни при каких обстоятельствах не брал в долг. И никому никогда не одалживал. И того же требовал от него. Всегда.
– Отец, ты шутишь?
– Нет, – резко бросает отец.
– Отец… и много? Большие долги?
– Это не твоя проблема.
– Хорошо, но… – он хочет предложить помощь, но на ходу меняет фразу. – Зачем тебе это понадобилось?
– Это моя проблема.
Но всё-таки отец замедляет шаг и нехотя начинает объяснять:
– Я закупил материал для исследований. Это оказалось слишком дорого.
– С каких пор ты закупаешь материал на свои деньги? И почему ты не обратился ко мне?
– Я сказал, что это не твои проблемы.
Отец останавливается перед глухой железной дверью в конце коридора и начинает её отпирать. Ключ-печатка, сейфовый ключ, предохранитель… однако, мощное сооружение. Он повторяет это вслух.
– Я не могу рисковать, – отмахивается отец. – Входи.
Отец пропускает его, тщательно запирает дверь, и несколько мгновений ожидания в полной темноте. Он слышит тяжёлое болезненное дыхание нескольких людей и начинает догадываться. Отец включает свет. Стандартный лабораторный блок из лаборатории, соединённой с холлом и камерой для материала, отделённой решетчатой стеной. В камере… он подходит поближе. Да, камера автономная, со своей канализацией. На полу тонкая циновка. И сколько тут особей? Пятеро? И, чёрт возьми, все спальники!
– Отец?!
– Да, – отец роется в шкафу, достаёт банку сухой смеси, раскладывает смесь по мискам и заливает водой из крана. На ложку смеси две кружки воды. – Да, на них ушли все деньги. А сейчас они прожирают мою зарплату.
Отец подходит, и они, стоя рядом, рассматривают через решётку тёмные обнажённые тела. Два негра, трёхкровка, мулат, метис. Но…
– Но это же сумасшедшие деньги, отец!
– Без тебя я бы этого не заметил.
– Зачем это тебе?
– Я хочу выяснить некоторые вопросы.
Тяжёлое хриплое дыхание, судорожные подёргивания, закаченные в полуобмороке глаза.
– Я специально купил разного возраста. Хочу проследить закономерность.
– И что ты с ними делаешь?
– Наблюдаю и фиксирую. Два пали. Анатомировал.
– Болевой шок?
– Если бы это были люди, я бы поклялся, что суицид. Редкий способ самоудушения. А здесь… – отец пожимает плечами.
Он снова рассматривает спальников. И наталкивается на ненавидящий бешеный взгляд. А этот… ого?!
– Отец, это что, просроченный?
– Да. Двадцать пять полных.
– Он-то тебе зачем?
Отец улыбается.
– Мне
