Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

– Это твои деньги, Ларри. В счёт зарплаты.

– Но, сэр… Сэр Джонатан…

– С ним я всё улажу. Ты понял? – повторил Фредди. – Это твои деньги. Мало ли чего захочется или понадобится, фрукты там, конфеты. Начнёшь в город выходить, из одежды чего себе купишь, мальцу своему…

– Да, сэр, – Ларри наконец справился с голосом. – Спасибо, сэр.

Что-то в интонации Ларри заставило Фредди остановиться.

– Что, Ларри?

– Сэр… если… если это не слишком дерзко с моей стороны…

– Ну, – подбодрил его улыбкой Фредди.

Ларри достал из тумбочки и протянул ему лист бумаги.

– Вот, сэр. Это Марку. От меня, сэр.

Фредди взял листок, скользнул взглядом по рисункам, покрывавшим обе стороны, аккуратно сложил так, чтобы сгибы пришлись между картинками и спрятал во внутренний карман куртки.

– Передам. Из рук в руки.

– Я боюсь, он забудет меня, сэр, – виновато улыбнулся Ларри. – Ведь всего два дня мы были вместе, сэр.

– Не трухай, – сказал по-ковбойски Фредди, и Ларри негромко коротко засмеялся, вернее, фыркнул смехом, как когда-то. – Ну, бывай, Ларри.

Фредди протянул ему руку, и, помедлив с секунду, Ларри ответил на рукопожатие.

Когда за Фредди закрылась дверь, Ларри снова лёг и достал газету, но на ум уже ничего не шло. Всё путалось…

…Он разводит сильный огонь в камине гостиной, подвигает кресла, большие, со скамеечками для ног, высокими спинками и подлокотниками. Энни рассказывала, что пока была жива хозяйка, по вечерам все собирались в гостиной. Хозяин и хозяйка сидели в креслах, хозяин читал, хозяйка вязала, и молодые господа здесь же, кто с книгой, кто с рукоделием, а как умерла хозяйка, а молодые господа ещё раньше разъехались, так впустую огонь по вечерам в камине и горит. Но теперь… теперь Фредди здесь сидит с хозяином, оба то молчат, то о чём-то разговаривают. Он готовит камин, бар и уходит к себе. Конечно, Фредди догадывается, что он умеет читать, но всё равно показываться за чтением лучше не надо.

– Уже всё готово?

Фредди, как всегда, вошёл незаметно. Только что его не было, и вот он уже здесь.

– Да, сэр, пожалуйста, сэр.

Фредди подходит к бару, переставляет бутылки, что-то отыскивая, звякает стаканами. Он тоже умеет смешивать коктейли, но Фредди делает всегда сам. И к приходу хозяина у Фредди уже готовы два стакана.

– Спасибо, Ларри, можешь идти отдыхать, – отпускает его хозяин.

Он благодарит и уходит к себе. Но не ложится. Ночь ещё не началась и его работа не закончена. Хозяин посидит с Фредди и пойдёт спать. Он поможет хозяину принять ванну, вымоет всё и вымоется сам. Фредди успевает вымыться под душем, пока хозяин доделывает дневные дела в кабинете. А пока… остальные комнаты он убрал, бельё с чердака перенёс в гладильню, а гладить завтра, пока он его сбрызнул и свернул, чтобы не пересохло. В мастерской он тоже всё сделал. Можно и почитать…

…Ларри вздохнул, словно просыпаясь. Нет, ничего того уже нет, и никогда не будет. Когда-то он мечтал о мести. Нет, он понимал, что ему не отомстить, но… но ведь есть, да тот же бог, о котором столько написано, пусть Бог, пусть кто другой, но, чтобы их покарало, тех, и кого видел, и кого не видел…

…– Ларри!

Он бросил пылесос и побежал в кабинет. Хозяин никогда вот так, криком, не звал его. Что случилось?! Хозяин за столом, перед ним газета… свежая, он сам только-только взял её вместе с остальной почтой из ящика и принёс в кабинет.

– Что, сэр?

– Ларри, – голос хозяина падает до шёпота, – посмотри, Ларри.

Он послушно берёт газету, смотрит фотографии. Хохочущие белые полукругом, а перед ними на земле… люди? Нет. Трупы. И он не узнаёт, а догадывается. И слова, что помимо воли прыгают со страницы прямо в мозг, уже не нужны. «…справедливый гнев…», «…логово грязных ублюдков…», «…очищение расы…», «…проклятые самим Богом…». Он опускает газету, роняет её. И голос хозяина:

– Я знал, знал, что так и будет, Ларри. И на что-то надеялся.

Он слышит голос хозяина, но не видит его, не смеет поднять глаза.

– Соломон был прав, Ларри, надо было бежать. Всё бросить и бежать. Но куда? Куда нам бежать, Ларри? Только на тот свет, в могилу?! Нас и так толкали туда. Ларри, что я мог сделать?! Их нет, Ларри, никого нет. Я последний. Я! Самый старый. Мне место там, а не им. А я здесь…

Голос хозяина прерывается каким-то клёкотом. Он догадывается, что хозяин плачет, и стоит, втянув голову в плечи…

…Ларри провёл ладонью по лицу. Нет, вроде удержался, не заплакал. А тогда он плакал. И Энни на кухне. А хозяин закрылся в кабинете, ничего не ел, сидел, раскачиваясь у огня и что-то невнятно бормоча, страшный, небритый, в разорванной у горла рубашке. Такое Ларри уже видел. Когда хозяин узнал, что убили сэра Дэвида, леди Рут и их детей. Нет, не надо об этом. Даже дышать стало трудно. Надо чем-то заняться, раз кроссворд в голову не лезет.

Он встал, убрал оставленные ему Фредди деньги. Что ж, действительно, когда разрешат выходить в город, купит себе рубашку, даже две. А то эти парни – Арчи и другие – спрашивают, почему он во всём рабском ходит. Денег много, на многое хватит. А сейчас… сейчас он пойдёт на Цветочный бульвар, как все называют переход с витражами. Там гуляют те, кому уже можно ходить, но нельзя во двор. Скоро уже ужин, а там он встретит и Майкла, и Мишу, и Никласа. Да, и отдаст Майклу газету. Больше он ничего с кроссвордом сделать не сможет: остальных слов не знает, да и в этих, похоже, ошибок наделал.

Аристов был в своём кабинете и оживлённо беседовал с Джонатаном, когда Фредди наконец добрался до них. Его задержала та самая, светловолосая в старомодной шляпке. Со спины она казалась пожилой и была при более близком взгляде пожилой, но резвости, с которой она выскочила в коридор и за рукав вдёрнула Фредди в бокс, и молодая бы позавидовала.

– Прошу прощения, – попытался высвободить рукав Фредди.

Но тонкие пальцы с сухой кожей оказались неожиданно цепкими.

– Я должна поговорить с вами. Вы ведь джентльмен, не так ли?

Фредди неопределённо повёл плечами.

– Вы поймёте меня. Я – мать. И если я пошла на это, то только ради моего мальчика.

– Мама… – заговорил лежащий на кровати бледный до синевы юноша.

– Нет, – бросила она, не оборачиваясь. – Молчи. Я слишком много потеряла, тебя я не