Иван Кондарев - Эмилиян Станев

В селе Райна подружилась со старшим учителем, офицером запаса, страдавшим желудочным заболеванием, из-за которого он соблюдал строгую диету. Он донашивал желтые офицерские башмаки, говорил вместо «то есть» — «тост», за что дети прозвали его Тостом. В свободное время он писал труд на этическую тему — «Правила молодого Тона» — и даже издал на собственные средства книжицу «Гигиена женщины», которую распродавал среди своих коллег и знакомых. Его жена была больна чахоткой, и, чтобы уберечь ее от мух, он додумался однажды намазать оконные стекла медом. Но, несмотря на эти смешные черты характера старшего учителя, Райна любила его восторженную веру в светлое будущее человечества. Он служил в одном полку с Кондаревым, высоко ценил его и уважал, что наполняло сердце Райны гордостью. Он обещал ей пригласить Ивана Кондарева в гости, как только поднимется на ноги больная жена, и Райна замирала при мысли, что Иван посетит ее. Благодаря общению со старшим учителем она забыла о пренебрежительном отношении к ней Кондарева во время последней встречи, о его холодной, злой усмешке, и надежда на то, что Кондарев еще оценит ее чувство, не оставляла ее.

Две недели она терпеливо ждала от него письма, уверенная, что Сотиров скажет Кондареву, кто ему помогал. Но Иван не приходил, не было и его долгожданного письма, и на Райну нашло отрезвление. Но так как мысль больше служит воображению, чем рассудку, надежда все еще жила в ее душе.

В один из дней конца сентября в село приехал по своим делам Манол. Он намекнул ей, что ему очень нужны деньги и что вместо того, чтобы платить проценты банку, он рассчитывает набрать необходимую сумму среди своих близких и получить все до последнего гроша долги. Райна испугалась и сразу же использовала этот повод для того, чтоб написать Сотирову. Ответа не последовало, и это ее задело. Деньги взял, а ответить на письмо не считает нужным! В любую минуту Манол может попросить ее сбережения! Тогда она написала второе письмо, в котором грозила передать брату вексель, и с трепетом ждала встречи в городском саду.

Впечатления от свадьбы еще больше усилили ее раскаянье и подталкивали на сближение с родными. Райна чувствовала себя обманутой и брошенной, впервые в жизни она напилась, танцевала до изнеможения, притворно и громко смеялась, а когда разошлись гости, с отяжелевшей головой легла спать, подавленная, полная тоски.

На следующий день, несмотря на то что был понедельник, Манол не открывал лавки. С раннего утра у них на дворе заиграла музыка и разбудила всех. (Лишь потом она сообразила, что Манол с вечера договорился об этом с цыганами.) По обычаю Манол, как шафер, принес сладкую ракию бай Христо — своему крестному отцу и свату. Райна просто диву давалась, почему это он так любезен с Христиной и Костадином. Брат ее не упускал случая пошутить, угодливая улыбка не сходила с его уст, темные бараньи глазки маслено поблескивали. Немного утомленная, но веселая и счастливая Христина, перед тем как сесть за стол завтракать, обняла Райну и, видно, чтобы не расплакаться, неожиданно залилась своим глубоким, грудным смехом. Весь этот день в доме Джупуновых царило добросердечие, и Райна даже поплакала немного — и от умиления и жажды душевной теплоты, столь редкой в этом доме, и от ощущения собственного горя и раскаяния. Только сейчас она по-настоящему поняла, какое отчуждение пролегло между нею и ее близкими. Вечером она пожаловалась на головную боль и сказала, что хочет немного пройтись по свежему воздуху. Она надела новую шляпу, смахивавшую на кастрюлю, взяла зонтик и отправилась в городской сад.

Опавшая мокрая листва на аллеях и скамьях отражала отблески городских фонарей. Холодно поблескивал бронзовый Нептун, пожелтевшие липы золотились в темноте и будили грусть по летним дням. Окутанный сыростью сад, казалось, дрожал от холода: с деревьев срывались холодные капли, отяжелевшие от дождя листья бесшумно падали на влажную землю. На западе, за разорванной пеленой туч, зияло, как бездна, холодное синее небо.

Возле павильона, где должна была состояться встреча, не было никого. Райна подумала, что Сотиров забыл об условленном месте и ждет где-то в другом. Встревожившись, она свернула в боковую аллею; прислушиваясь к глухому биению сердца, она озиралась по сторонам и вздрагивала от сырости. Сад был пуст, нигде ни души, одно только воронье, рассевшись на высоких вязах, каркало время от времени. Райна торопливо пересекла сад и снова вернулась к павильону. Мокрый песок поскрипывал под ногами. В сыром и невеселом вечернем сумраке эти звуки, казалось, шептали о чем-то ушедшем и безнадежном. Что она здесь делает, кого ждет? Боже мой, да они просто глумятся над нею, взяли у нее деньги и теперь глумятся. Как глупа она была, как наивна! Что будет, когда братья узнают, что она сняла со сберегательной книжки такую большую сумму? А что, если Манол попросит у нее денег еще до того, как она вернется в село? Мать намекает ей на какую-то сделку, на которой можно будет хорошо заработать — необходимо помочь Манолу, теперь ведь и для мельницы нужны деньги. Она-то сама уже отдала все свои сбережения… Придется солгать и отказать. Солгать, что истратила все деньги, утаить от них сберегательную книжку и отдать им оставшиеся на ней три тысячи лишь в крайнем случае… Но не это главное, не это. Скандал в доме пережить можно, но рану в сердце — никогда. Почему она любит этого человека? Кто он, почему она не может представить себе его душу, неужели он так недостижим для нее? Неужели так бесчестен его приятель?

В эти минуты она припомнила последнюю встречу в комнате Кондарева, видела, как он сидел на кровати, как терпеливо слушал разговор этих неприятных людей (и это его друзья!), как улыбалось его бледное, осунувшееся лицо, обрамленное бородкой… Он относился к ней с каким-то снисхождением, она не может забыть его пренебрежительно-шутливого тона, который всегда оскорблял ее… Она сносила обиды в надежде, что он оценит ее любовь, потому что она слишком высоко ставит его над собой и над остальными… Ох, как она себя унижала!

Райна остановилась, пораженная внезапной осязаемостью его образа, и почувствовала острую боль в груди. Неужели надо его забыть? Но разве это возможно? Она вздрогнула всем телом, готовая разрыдаться, и в ту же минуту услышала позади чьи-то шаги.

По аллее шел Кондарев в широком, коротком летнем пальто, в черной с загнутыми кверху полями шляпе, с сигаретой в зубах. На его левой руке висела трость. Он шел стремительно, размашистым шагом, как человек, который только что управился с каким-то делом и у него оказалось немного времени для свидания.

В ушах Райны застучала кровь. Мысль, что наступил решающий момент, о котором она мечтала, вдруг лишила ее сил.

— Я опоздал, — сказал он, здороваясь и протягивая ей руку. — Простите. У меня было небольшое, но неотложное дело. Сотиров прочел мне ваше письмо только вчера вечером, иначе я бы давно уже сам вас нашел. Но и вы тоже виноваты, мадмуазель Джупунова. Вам надо было обратиться прямо ко мне, потому что настоящий ваш должник — я.

Он заговорил об этом сразу и прямо; казалось, он торопился подчеркнуть, что с этой минуты не намерен терять время на излишние любезности, а пришел говорить исключительно о деле. Этот деловой тон поразил ее. Рука ее неуверенно пожала его ладонь и безвольно опустилась.

— Я думала, что господин Сотиров вам сказал об этом сразу же. Я тогда была вовсе не уверена…

— В чем вы были не уверены? Что я приму эти деньги? Да, я не смог бы их принять, потому что не в состоянии их вернуть.

Он рассмеялся, его откровенность прозвучала для нее слишком грубо.

— Я благодарен вам, мадмуазель Джупунова, за доверие и благородство и весьма сожалею, что причинил вам столько неприятностей. Братья ваши действительно уже знают, что вы дали деньги Сотирову? — спросил он, прежде чем она пришла в себя.

— Нет, они их пока только просят.

— Половина ваших денег ушла на уплату залога, вторая истрачена на мои личные нужды, поскольку я не знал, что эти деньги — ваши. Сотиров мне солгал, он сказал, что деньги были собраны среди наших товарищей. Четыре тысячи я вам возвращу, как только закончится дело и мне вернут залог. Но остальные в ближайшее время я не смогу вам отдать. Меня уволили с работы, и у меня просто нет денег, а для ваших братьев такая сумма не бог весть что; они могут получить ее и в другом месте, если, понятно, вы им откажетесь дать ее.

Его деловитость просто убивала своей грубой прямотой.

— Я не могу отказать им.

— Неужели это не ваши деньги и вы не можете ими распоряжаться по своему усмотрению? Скажите им, что вы их одолжили кому-нибудь из ваших коллег.

— Но ведь они захотят узнать его имя.

— Гм, надо хорошенько все обдумать. — Он поглядел в сторону. — Не угодно ли вам пройтись?

Они сделали несколько шагов, не произнеся ни слова. Она наблюдала за ним из-под низко надвинутой шляпки, и его недоступность ужасала ее. Он выглядел похудевшим, во всей его фигуре ощущалась озабоченность, но вместе с тем чувствовалось, что он пришел сюда с каким-то твердым решением.