Томминокеры - Стивен Кинг

Если бы Питер Байли был каким-нибудь неопытным сопляком, страхование было бы вполне оправдано. Но в случае с ним это был грабеж среди бела дня, так что он доводил своих осторожных партнеров до белого каления, отказываясь подписать страховой полис, который страховые компании старались всучить ему.

Среди его друзей было немало летчиков, да таких, кого бы он сам застраховал. Зачастую в их лицензии значилось куда меньше часов, чем у него; отсюда вывод, что им сам Бог велел раскошелиться и отстегнуть горстку-другую банановой кожуры на уплату страховочных взносов. Среди них попадались такие деятели, услугами которых, как он говорил, он бы не воспользовался, имей они даже последний в мире самолет, а его жена умирала бы в Денвере от кровоизлияния в мозг. Собственно говоря, не в сумме дело. Обиднее всего, что он, Питер Байли, он, уважаемый и опытный нейрохирург, который без труда зашибает триста тысяч банановых шкурок в год, должен подчиняться унизительным формальностям, если хочет летать. Перед терпеливыми слушателями (которые, однако, страстно желали перекинуться в карты или, что еще лучше, остаться в баре и пропустить пару стаканчиков «Кровавой Мэри») он частенько развивал мысль, что эти формальности хороши на случай заведомого риска, например, для новичков и орлов, имеющих пристрастие к бутылке, которым машину просто так не доверишь. Ерунда! Если это не гнусная дискриминация, то тогда он не знает, что справедливо, а что нет. Если бы он не был так занят, он бы показал этим ублюдкам, где раки зимуют и был бы прав.

Среди партнеров Байли по гольфу встречались и юристы, большинство из которых знало, что все это — демагогия. Уровень риска иногда не зависит от объективных обстоятельств, и те, кто его определяет — тоже не дураки. Одним словом, лучше заручиться страховкой. К тому же, Питер Байли был медиком, а статистика утверждает, что из медиков получаются самые неважные пилоты в сравнении со всеми другими профессиональными группами, какие только есть.

Выпустив пар, Байли направился в клуб, бормоча:

— Я бы с этими дальновидными сукиными сыновьями не полетел бы и в Денвер, даже если бы моя жена умирала от кровоизлияния в мозг.

Питер Байли, между нами говоря, был как раз из тех пилотов, для которых были изобретены таблицы риска и страховки. Несомненно, в богоспасаемой Америке найдется немало врачей, могущих потягаться с летчиком-ассом. Но Байли не из тех. Находчивый, предусмотрительный, решительный, собранный и опытный за операционным столом, когда перед ним лежит пациент со вскрытым черепом и костными осколками, врезавшимися в мозг, Байли виртуозно владел скальпелем, пинцетом и лазерным ножом, что, впрочем не мешало ему оставаться довольно неуклюжим пилотом, постоянно нарушающим инструкции, технику безопасности, разработанную FAA и, вопреки уговорам с партнерами, манкирующим показателями высоты. Конечно, смелости ему было не занимать, но, имея всего-то две сотни часов в лицензии, он считал себя опытным и бывалым пилотом только из-за богатого воображения. Что касается обоснованного риска, можно привести старый афоризм: пилот может быть тем или иным, но должен быть профессионалом.

В тот день он летел один над Тетерборо, направляясь из Нью-Йорка в Бангор. В Бангоре он собирался взять машину и добираться до госпиталя в Дерри. Его вызвали проконсультироваться в случае с маленьким Хиллиманом Брауном. Случай интересный, да и плата подходящая (к тому же, он слышал много хорошего о соревнованиях по гольфу в Ороно), так что он согласился.

Всю дорогу стояла отменная погода, видимость была прекрасная и путешествие было для Байли сущим удовольствием. Как обычно, он манкировал показаниями приборов и пропускал тревожные сигналы (ему казалось, что все обойдется, хотя в предыдущий раз он здорово стукнулся лбом о циферблат прибора и разбил его). Он мог отклониться от указанной 11.000 футовой высоты, как вверх, до 15.000 футов, так и вниз, до 6.000 футов. Полагаясь на удачу, он избегал столкновений с другими самолетами… впрочем, Бог милует дураков, а Байли, к несчастью, был слишком туп, чтобы придавать значение цифрам.

Он также не придерживался маршрута, и, как оказалось, его занесло к Хэвену. Так вот, пролетая над Хэвеном, он почувствовал, что мощный луч резкого света ударил ему в глаза, практически ослепив. Казалось, на него направили мощнейший в мире прожектор.

— Что за чертовщина…

Он посмотрел вниз и обнаружил гигантский источник этого света. Он мог бы обойти его стороной, лететь своей дорогой и выяснить подробности в другой раз (а мог бы и столкнуться с тяжело загруженным авиалайнером), но он был так заинтересован, что, потеряв осторожность, «Сесна» вернулась назад.

— Ну и где же…

Свет вспыхнул снова достаточно ярко для того, чтобы у него в глазах зарябило от голубых отблесков. Пульсирующие лучи пробивались даже в кабину пилота.

— Иисусе!

Там, под ним расстилался ковром темно-зеленый лес; сквозь ветки деревьев виднелся гигантский серебристый предмет. Чтобы рассмотреть его получше, Байли пошел на снижение.

Итак, во второй раз за этот день Байли снизился до 6.000 футов и принялся кружить над лесом. Голова заныла — он приписал это усталости и небывалому возбуждению. Сначала ему пришло в голову, что это водонапорная башня, но какой дурак поставит ее посреди леса?

Он облетал объект снова и снова, уже на высоте 4000 футов. Он знал, что может снизиться на этой машине настолько, насколько отважится (а он и так уже спустился ниже, чем отважился бы опытный пилот, но «Ястреб» — как-никак, отличная машина, так что на нее простительно положиться, как на друга).

Искусственный объект, отметил он, почти свихнувшись от возбуждения. Огромный объект тарелкообразной формы, предположительно земного происхождения, может быть, очередная затея правительства? Да, но будь он на месте властей, он бы закамуфлировал его… И земля вокруг вскопана, да и траншею хорошо видно.

Байли решил облететь еще раз — будь он неладен, если не докопается до сути! Но тут взгляд остановился на измерительных приборах, и сердце упало. Стрелка компаса металась по циферблату, как оглашенная, пока ее не зашкалило, а индикаторы топлива в баках тревожило замигали красным. На высотомере стрелка дернулась к отметке 22.000 футов, задержалась на мгновение и замертво уткнулась в ноль.

Мощный мотор в 195 лошадиных сил стал давать угрожающие перебои. Пропеллер «закашлял». Сердце Байли тоже заколотилось. В голове помутилось. Он не мог отвести глаз от красных и зеленых вспышек — сигналов бедствия. Приборы словно говорили безумному летчику: «Очнись же, идиот, или ты грохнешься на матушку Землю». Когда он попытался подняться до пяти тысяч футов, Байли увидел своими глазами, что самолет прямо-таки застрял на четырех тысячах, ну, может, чуть больше. Он заметил, что термометр, фиксирующий температуру воздуха снаружи, начал выкидывать фокусы: сначала он перескочил с 47 до 58, потом упал до 5. Задержавшись на секунду на низком значении, он сразу же показал 999. Красные цифры тревожно задрожали, и термометр отказал.

— Бога ради, что происходит? — закричал Байли и растерянно уставился на передний зуб, выпавший у него изо рта, который, стукнувшись о высотомер, упал на пол кабины.

Опять забарахлил двигатель.

— Твою мать, — прошептал он. Теперь он просто оцепенел от ужаса. Кровь из раны в десне сочилась на подбородок. Отдельные капли падали на его новехонькую рубашку.

Зловещее сияние опять вспыхнуло под корпусом самолета. Двигатель отказал. Машина начала терять высоту. Забыв все свои навыки, Байли уцепился за штурвал изо всех сил, но безрезультатно. Уже ничего не поделаешь. «Сесна» падала 4.000 фута… 3.500… 3.000. Байли вслепую нащупал кнопку и надавил на «АВАРИЙНЫЙ ЗАПУСК». Пропеллер сделал пару оборотов и снова замер. Теперь «Сесна» уже спустилась до 2.500 футов. Старое шоссе, ведущее в Дерри, неотвратимо приближалось. Байли уже мог разглядеть расписание служб, вывешенное на ограде методистской церкви.

— Мамочка, — прошептал он. — Я же разобьюсь. Он попытался стряхнуть оцепенение и снова нажал кнопку. Двигатель кашлянул, завелся было, но быстро заглох.

— Нет! — завопил Байли. Глаза вытаращились и налились кровью. В одном глазу лопнули сосуды, и кровь потекла по щеке. Паника захватила все его чувства, и он ничего не замечал. Он хватил кулаком по приборной доске.

— Давай же, ты, хреновая колымага.

Двигатель заработал, пропеллер закрутился, как ни в чем не бывало, отражая лучи солнца. Байли вцепился в штурвал. Ожившая машина перестала падать.

— Чертова колымага! Чертова колымага! Чертова колымага! — вопил он. Выступившая кровь окончательно залила левый глаз, да и сам он дошел до точки и уже не воспринимал события адекватно, но будь время и возможность обмозговать происходящее, он бы не додумался не до чего существенного в этой идиотской ситуации.