Томминокеры - Стивен Кинг

Легкая вибрация пробежала по каждому из них.

«Нам придется вернуться, — подумал Эдли Маккин. Правда?»

— Да, — сказал Кьюл. — Так мы и сделаем. За все время совещания это была единственная реплика, произнесенная вслух; на этом и порешили.

7

Пятница, третье августа

Энди Бузман, еще три недели назад бывший единственным агентом по торговле недвижимостью в Хэвене, пока не прикрыл дело, теперь решил, что телепатия это нечто, что может очень пригодиться парню вроде него и из чего можно довольно быстро извлечь выгоду. Он даже не представлял себе насколько быстро это принесет свои плоды или как отразится на его дальнейшей судьбе… словом, настал момент, когда он отправился к Бобби помочь и пропустить рюмку-другую (если удастся).

Вся беда в том — как он выяснил из разговора с Эндерсом и Тремэйном — это длительное пребывание рядом с кораблем, которое повлечет за собой губительные результаты. Корабль был все равно что мощнейший в мире генератор энергии; излучение от его поверхности поражало кожу, сосуды, губы… Какие-то странные мысли дремотно проплывают в голове, не давая сконцентрироваться на том, что делаешь. А иногда напротив: все мысли отшибало начисто, как микроволновое излучение прерывает пучок ультрафиолетовых лучей. Но главное — сам факт физического присутствия около корабля, казавшегося материализовавшимся миражем. Он-то и внушал чувство, граничащее с трепетом, религиозным восторгом, ужасом и удивлением. Теперь Бузман понимал, что побудило сынов Израиля пронести через пустыню свою реликвию — Ковчег Завета. Как сказал на одной из проповедей Гуринджер, те святотатцы, кто отваживался заглянуть туда, чтобы только удостовериться, правда ли то, что об этом говорят, падали мертвыми.

Потому что там был Бог.

Энди предполагал, что в корабле тоже скрывается нечто вроде Бога. Даже, если божество покинуло корабль, Оно оставило там некое свидетельство о себе… часть Своей сущности… и размышления об этом окончательно сбивают с толка. Надо думать, это выше того, что может постигнуть человеческий разум.

Да, и еще обескураживающая форма общения с Гарденером. Что-то вроде того: ты стучишься в закрытую дверь, и она открывается. Кричишь ему, чтобы он передал тебе инструменты, а он делает себе то, что ему нужно.

И… никак не реагирует. И невозможно подключиться к нему, чтобы просто послушать поток его мыслей. Так бывает, когда снимаешь трубку спаренного телефона, чтобы послушать разговор, а в трубке — никого. Ни одной души. Молчание. Только телефонная трубка.

Какие-то вибрации исходили от поверхности корабля, так что жужжание передавалось даже проволочной загородке, упиравшейся во влажную, темную почву.

Бузман включился в обмен мыслями. «Я здесь».

— Дело сделано, — сказал Гарденер. — Тащи меня наверх. Он очень сильно устал. Бузман догадался, что вчера Гард порядком заложил, судя по звукам, долетавшим до его слуха около полуночи. А, заглянув к нему в комнату сегодня утром, он заметил пятна крови на подушке Гарденера.

— Поднимай сейчас же.

Эпизод с Эндерсом научил всех, что, когда Гарденер просит вытащить его, не стоит терять время.

Он подошел к лебедке и взялся за ручку. Боль отдалась в стертых до крови руках; ничего не поделаешь — все упирается в нехватку батареек. Осталось потерпеть еще какую-то неделю, и все пойдет как по маслу… вот только Бузман сомневался, что увидит это. Слишком уж истощает излучение корабля. Да и общение с Гарденером тоже утомительно, правда, в другом смысле — все равно что сидеть на вулкане. Только вспомнить, как он избил беднягу Джона Эндерса, и только потому, что тот замешкался и не понял, что эта штука включена; да, Гарденер совсем замкнулся в своей работе, буквально отупел от раздражительности, что и говорить. Всплывавшие на поверхность его сознания мысли, целиком или обрывочно, были краткими и сухими, как газетные заголовки, а больше — ничего. Может быть это все из-за случая с Эндерсом — Бузман прикинул, что можно было не хлопать ушами, когда напарник остался на дне котлована с пущенным взрывным устройством. Впрочем, это не оправдание. Джонни ведь не мог видеть, что происходит на дне. В любом случае, Гарденер мог предпринять все что угодно, и никто не мог его остановить: поблизости-то никого не было.

Энди Бузман почти пожелал, чтобы Бобби поскорее умерла, тогда-то они смогут отделаться от него. В этом он солидарен с другими хэвенцами, разрабатывающими проект; правда, это замедлит все дело, но, в конечном итоге, окупится.

Тогда он избавится от напарника, который зверски давит на нервы.

Вот, например, сегодня утром. Полуденный перерыв. Бузман сидит на пеньке и ест что-то вроде бутерброда, состряпанного из орехов, масла и крекеров, запивая все это ледяным кофе из термоса. Конечно, он предпочитает горячий кофе холодному, даже в жару, но, как только выпали зубы, он нашел, что горячее питье не для него.

Гарденер сидел в позе лотоса (ни дать, ни взять йог!) прямо на мягкой влажной почве, ел яблоко и запивал его пивом. Бузману еще не встречался ни один «орел», который мог бы есть яблоко и запивать его пивом, особенно на завтрак, но Гарденер поступал именно так. Отсюда Бузман заметил дюймовый шрам на левом виске Гарденера. А под зарубцевавшейся кожей — стальная пластинка. Она…

Гарденер обернулся и перехватил его взгляд. Бузман растерялся, думая, что Гард начнет кричать и ругаться. Или просто подойдет к нему и попытается ему врезать, также как и Джонни Эндерсу. «Ну, если он рискнет, — подумал Бузман, сжимая пальцы в кулак, — он убедится, что я не слабак».

Но, вопреки предчувствиям, Гард заговорил мягким и спокойным тоном только затаенная циничная усмешка залегла в уголках его рта. В следующую минуту Бузман сообразил, что Гарденер не говорит, а передает мысли. Человек, сидящий со скрещенными по-турецки ногами на грязной и влажной земле, причем, кажется, тронувшийся умом, с лицом, испещренным, словно оспой, солнечными зайчиками, отражавшимися от мерцающей поверхности корабля, декламировал наизусть, как школьник.

Да, «дьявольски невыносимый тип» — вот определение, вполне выражающее чувства Бузмана. Он искренне пожелал смерти Гарденера.

— …Том отложил кисть с видимым отвращением на лице, но со скрытым рвением в глубине души, — декламировал Гарденер, с полузакрытыми глазами, подставив лицо ласковому утреннему солнцу. Затаенная улыбка не сходила с его губ. — И когда последний пароход «Биг Миссури» отчалил навстречу солнцу, отставной художник уселся в тени на бочку, поджал ноги, извлек свое яблоко и стал замышлять избиение младенцев.

— К чему, — начал было Энди, но Гарденер, чья усмешка перешла в неподдельную, но, тем не менее, циничную ухмылку, перебил его.

— В материале нет недостатка; мальчишки проходили мимо каждую минуту; они искали развлечений, но оставались белить забор. Как только Бен закончил, Том уступил следующую вакансию Билли Фишеру за ножик с хорошей рукояткой и чехлом; когда он закончил свою долю, Джонни Миллер обрел право на еще несколько досок в обмен на дохлую крысу, которую можно было крутить на веревочке…

Гарденер допил пиво, рыгнул и потянулся.

— Ты мне так и не принес дохлую крысу, которую можно крутить на веревочке, но я уловил твои мысли, Бузи, полагаю, что только начало, а?

— Не понимаю, о чем ты, — медленно протянул Бузман. За плечами у него было всего-то два года колледжа, бизнес-курсы, после которых он сразу же пошел работать. Семейные обстоятельства (у отца — перебои сердца и хроническая жуткая гипертония) не позволили ему совершенствовать свое образование, так что шибко умные интеллектуалы вроде этого, неимоверно раздражали его. Только и знают, что выламываться и цитировать по памяти строки какого-то автора, умершего Бог знает когда, воображая при этом, что прочие им и в подметки не годятся.

Гарденер заговорил:

— Хорошо. Это вторая глава из «Тома Сойера». Когда Бобби вернулась в Ютику, классе в седьмом, эта затея называлась… ну, что-то вроде конкурса юных дарований. Туда входило и конкурсное задание по декламации. Она не хотела в этом участвовать, но ее сестра Энн решила, что она должна, ну просто обязана, что так будет лучше для нее, а если уж сестрица Энн что-нибудь решила, то это, приятель, решено окончательно. Бузи, Энн была настоящим цербером, да и сейчас им осталась. По крайней мере, могу предположить. Я не видел ее целую вечность, ох-охо, надо сказать, что от нее лучше держаться подальше. Уверен, что она осталась такой же, какой и была. Люди такого сорта меняются очень редко.

— Не называй меня «Бузи», — сказал Энди, надеясь, что его голос звучит более угрожающе, чем обычно. — Я этого не люблю.

— Когда мы с Бобби познакомились (это было на вступительном конкурсе), она как раз писала о мучительных попытках декламировать «Тома Сойера». Я просто отпал.